Серебро судьбы, Про дружбу и вражду Стурма и Рейстлина

[Gwaliora >>>]

Я по-прежнему не разбираюсь в оформлении рассказов, поэтому просто напишу благодарность юзерам kat dallas, Zu-l-karnain, Рей и Серый Всадник за помощь в создании истории.
Надеюсь, что "много букв" оправданны

Глава первая. Друг

В жаркий полдень по пыльной дороге, ведущей в обход окраины Утехи, торопился подросток с мешком в руке. Он то сбивался на бег, то принимался оглядываться и невольно держался поближе к кустам у обочины, чтобы скрыться в них при появлении прохожих. Однако каждый раз паренек одергивал себя, и снова переходил на скорый, однако полный достоинства шаг.
Волосы у него были темные, обстриженные в кружок, по обычаю, принятому в Соламнии. Но там прическам мальчиков придавали форму, придерживая по нужной длине волос отцовский рыцарский шлем, и аккуратно срезая остальное. Здесь же чья-то не самая умелая рука обкорнала парню волосы хорошо если под кухонную посудину, а скорее всего, просто на глаз. Подбородок и щеки подростка были изрезаны тупой бритвой, зато та растительность на его лице, что осталась после жестокого действа, обещала со временем стать пышными соламнийскими усами. Пару раз, задумавшись, юноша вытирал рукавом изношенной, но аккуратно заплатанной рубахи вспотевшее лицо, вздрагивал и хмурился, осуждая себя за простонародные манеры.
Мешок, который он держал, был не тяжел, и это позволяло пареньку нести ношу в чуть отставленной руке. На мешковине засыхали бурые пятна. Если бы кто-то с родины юноши, из Соламнии, заглянул в мешок, молодой человек лишился бы всех своих прав на уставную прическу и усы, – хотя, строго говоря, права эти и так не были подтверждены. В мешке покоилась дюжина жирных мертвых крыс. Зверьки не были уморены в крысоловке или потравлены ядом. Их рубили мечом. Меч тот, плохо откованный и толком не закаленный, по здравому размышлению, разве что для крысиной охоты и годился. Но в Соламнии любое боевое оружие было свято, и для столь низкого дела не использовалось никогда. Юноша это знал, и, возможно, лучше всех прочих, ибо само имя его было Стурм Светлый Меч. Вот только никак иначе с крысами, а, вернее, с тем, кому не пошли бы впрок истерзанные и тем более ядовитые крысиные тушки, Стурм поступить не мог. И теперь он с большим трудом удерживался от того, чтобы не помчаться по колено в пыли со всей скоростью по дороге. Зной грозил испортить его добычу. Но, будь у Стурма и пустые руки, он все равно торопился бы по своему важному делу. Его ждали.
Дорога обещала вскоре влиться в большой наезженный тракт. Грохот повозок, слышный издали, стал главной приметой того, что Стурму было пора сворачивать в подлесок. Он шагнул с дороги в тень зарослей, на минуту остановился передохнуть после жары. Юноша сбросил грубые башмаки, приминавшие траву так, что она не распрямилась бы еще долго. Рыцари никогда не ходили босиком, но сейчас Стурму важно было не оставлять следов. И, если бы за ним проследили, обвинение в непочтении к этикету оказалось бы не самой страшной бедой.
Уже через пару десятков шагов безобидные кусты с темными шелковистыми листьями сменились злой ежевикой той породы, чьи ягоды не стоят ран, полученных от колючек. Стурм, передергиваясь от отвращения, перехватил мешок так, что ощутил под рукой все еще упругие тушки крыс, и поднял его над головой. Несколько капель крысиной крови просочились сквозь дерюгу и упали ему на волосы. Другой рукой, в которой он держал обувку, юноша раздвинул перепутанные плети с шипами и вступил в ежевичник. Несмотря на осторожность, колючки вонзались в него со всех сторон, вспарывая кожу вместе с тканью одежды. Закусив до крови губу, не давая вырваться проклятию, Стурм продвигался сквозь кустарник, очень медленно, чтобы ни единой нитки от рубахи и штанов не осталось висеть на шипах. Каждая примета того, что здесь кто-то проходил, могла оказаться опасной для него самого, и, главное, для цели его похода
Оказавшись по ту сторону препятствия, юный рыцарь сбросил рубашку и штаны. Прохладный и сырой лесной воздух приятно холодил свежие царапины. Сразу за ежевичником лежало мелкое, как плоская миска, но чистое и широкое лесное озерцо. Стурм пару раз зачерпнул воды сразу в обе ладони, осторожно, чтобы не прихватить мути со дна, и смыл с себя пот и кровь. Мешок оказался совершенно цел, и это было самое важное.
Подросток прошел озерцо вброд, стараясь не поскользнуться. Вода окончательно смысла запах деревенской пыли с его ног. У дальнего берега рос камыш, над ним висело облачко комариного тумана. За камышом начиналась темная поляна, окруженная елями. Старые деревья-великаны стояли в круг, чуть наклонясь на середину, и их верхние ветви соприкасались, навечно переплетенные лишайником. Но в этом не было никакого дремучего лесного зла, которое бы непременно разглядел тут простой житель привольной, залитой солнцем Утехи. Стурм знал – поляна была гнездом, домом и убежищем.
Вокруг стояла глухая тишина. Стурм опустил поклажу на мягкую бледную траву, неизвестно как проросшую сквозь слои опавшей хвои в вечных сумерках поляны, и опустился рядом. Вскоре до его слуха донеслись тихие звенящие щелчки, как будто кто-то тряс неплотно связанными в пучок серебряными спицами. Стурм развязал мешок и запустил в него руку. Омерзение исчезло ради благой цели. Он вытащил из мешка окровавленную крысу и положил на траву. Щелчки послышались снова. Шли они из-под корней упавшей ели на самом дальнем краю поляны. Там виднелась нора, однако вход в нее был, словно занавесом, скрыт бородой из лишайника и мха. Соламниец повозил по траве убитой крысой, изображая, что зверек еще жив.
– Шррр! – из пещерки под корнями раздался звонкий треск.
Крыса, рукой Стурма, снова совершила несколько движений.
– Шррр! Шррр!
Что-то, похожее на разряд небольшой сверкающей молнии, метнулось к середине полянки, схватило свою добычу и со свистом спряталось обратно. Из-под корней послышалась возня, говорившая о том, что обитателю пещерки крыса пришлась по вкусу. Стурм вздохнул с облегчением. Он осторожно подобрался к упавшему дереву и достал из мешка еще один гостинец. Его он подвинул у самого входа в нору, но не выпустил из руки. Тотчас же крысу из-под моховой завесы потянули в пещерку. Стурм не уступал. Раздался стрекочущий треск, полный явно наигранного недовольства. Любитель крысиного мяса был не прочь позабавиться перед трапезой. В конце концов Стурм уступил, и крыса была втянута под корни.
Игра повторилась еще и еще, пока в мешке не осталась лишь одна тушка грызуна. Стурм снова перебрался на середину поляны. В пещерке, словно сомневаясь в этой затее, то ли зарычали, то ли протяжно фыркнули, и снова что-то серебристо зазвенело.
– Ну же, не бойся! – шепотом позвал Стурм. – Иди сюда!
Из-под корней медленно-медленно, опасливо высовывалось заостренное серебристое рыльце. Засияли прозрачно-зеленоватые раскосые глазки. Длинный язык прошелся по выступающим клыкам опалового цвета. Расправился венчик из шипов на изящной головке, сложился с тихим звоном, и снова встал торчком. Вытянулось из норы длинное сверкающее тело в мелкой плотной чешуе с еще совсем тонкими и слабыми, полупрозрачными крыльями, плотно, до неразличимости прижатыми к бокам. Хвост, похожий на гибкое копье, блестящий, как ртуть, хлестнул по земле, разметав слежавшуюся хвою.
Маленький, размером с небольшую собаку, совсем еще юный серебряный дракончик на неуверенных лапах подбежал к Стурму и ткнулся мордочкой в подставленную ему ладонь, даже не посмотрев в этот раз на вкусную крысу.
– О меу драго…– прошептал подросток на древнем соламнийском наречии, гладя гребнистую спину дракончика. Слова почти забытого им языка сами пришли в голову. Никак иначе с драконом говорить он не мог. Тот прикрыл глаза и припал на траву рядом с человеком. Склоняя головку все ниже и ниже, существо коснулось мордочкой лежавших рядом пыльных ботинок юноши, недовольно чихнуло и укоризненно заглянуло Стурму в глаза.
– Не любишь запах людского поселения? Знаю, знаю, – покачал головой Стурм. Дракончик повел носом над свежей царапиной на руке юного соламнийца и вздрогнул всем телом. Он боялся и запаха крови, болезней и всего того, что несут с собой люди. Стурм понимал это. Воплощение света, пришедшее из иного мира, было теперь под его защитой. Не важно, пусть боязливое создание не сильно походило на легендарных серебряных драконов, носивших на себе в бой его, Стурма, предков. Хотя бы за одно это его стоило опекать и заботиться о нем. К тому же подросток не знал ничего о том, как взрослеют драконы. Этот был совсем маленький, но, кто может сказать – вдруг он окрепнет, обретет силу и разум? И вдруг сам Стурм, или его сын или внук, однажды оседлает своего дракона? Но для Стурма дело было даже не в этом. Существо, которое на его глазах проходило путь от дикости к доверию, – такого у него никогда не было.
– О меу драго…– снова повторил юный рыцарь. Наречие своей родины он знал неплохо, однако говорить на нем ему не приходилось уже давно. Слова «о меу драго», «мой дракон» он произносил так, что против его воли получалось «драга» – «друг» на искаженном Общем языке. Но он знал, что дракончик его поймет. Тот заурчал и тихо взвизгнул от удовольствия, встряхивая короной из шипов. – Дррр… Омеу!
– Хочешь зваться О-Меу? – Стурм рассмеялся, и смех его, впервые за долгое время, прозвучал так же переливчато, как и звон драконьих чешуек. – Неужели желаешь быть вправду моим?
Существо так закивало головой, что серебряный венчик зазвенел, как рассыпавшиеся на тонкий лед монетки. Теперь дракон имел полное право взять прямо из рук человека последний кусок угощения, что он и сделал с превеликой радостью. Стурм дождался, пока О-Меу доест, и снова принялся гладить его.
Солнечный луч упал на поляну через просвет в еловом пологе. Это значило, что Стурму пора было возвращаться назад. Он проводил О-Меу до его логова. Дракончик нырнул под корни, развернулся там, снова высунул мордочку, и – Стурм готов был поклясться – улыбнулся. Совсем так, как улыбались его великие собратья на гобеленах, висевших в родовом замке Светлых Мечей. Он прощебетал что-то и исчез в норе, а юный соламниец зашагал прочь по поляне, прихватив мешок и башмаки. Выходя к камышам, он обернулся и поклонился до земли.
Снова озерцо, снова ежевичник, снова солнце и дорога. Воздух над ней перестал обжигать, но оставался душным и плотным от пыли. Стурм надел вдруг ставшие неудобными башмаки. Окровавленный мешок он скомкал в руке, так, чтобы не вызывать лишних вопросов у встреченных прохожих. Вот и Утеха. Вот и его дом. Пустой и неуютный, и одновременно тесный, непохожий на покои тогда еще совсем маленького Стурма в фамильной цитадели в Соламнии.

Глава вторая. То ли друг, то ли враг

Гости в этот дом почти не заходили – что в те времена, когда леди Светлый Меч была жива, что теперь. Только один-единственный человек из всей Утехи заглядывал к Стурму. Но сам юноша долгое время предпочитал видеться с ним на вольном воздухе, уж очень много неприятных неожиданностей нес с собой его приятель. Каков бы ни был дом, а Стурму приходилось в нем жить. И мало радости было оттирать за гостем закопченный потолок или изгонять из жилья разъедающую глаза вонь от вываленных на стол нескольких пригоршней помета летучих мышей.
– Меня пугает отсутствие твоей тяги к знаниям, Светлый Меч, – ядовито отвечал гость в ответ на упреки. Помочь он ему не мог. Попытка встать на два табурета, один на другом, чтобы достать тряпкой до потолка, вызывала у возмутителя спокойствия головокружение до обморока. Сквозняк продувал его до сильнейшей лихорадки. Стурм знал, что тот не притворялся. – Это называется экспериментом, и его отрицательный результат – тоже результат. Знаешь ли, помолиться Богу и получить нечто готовое, как любят делать у вас в Соламнии – неподходящий путь для разумного человека…
Разумным человеком Стурма в Утехе и так не считали. Но и в Соламнии блага уже давно не сыпались задарма на голову рыцарям, сколько бы те ни молились.
Древний род Светлых Мечей никогда не был плодовитым. Мужчины больше думали о рыцарском служении, нежели о семейном обустройстве. В родных замках они появлялись порой не чаще раза в год. Жены их при этом вынуждены были, выбиваясь из сил, осваивать все мужские обязанности хозяина поместья. Чаще всего происходило так, что первый год после свадьбы новоиспеченная леди прилежно ждала мужа из очередного похода. Рыцарь нередко отбывал на подвиги, едва молодая супруга впервые засыпала в их общей постели. Зачатие наследника мужского пола в роду, как правило, получалось в первую же брачную ночь, поэтому сидение на лужайке или у камина с вышиванием в руках длиною в девять месяцев было для женщины оправданным. Потом рождался ребенок. Леди, опомнившись от одиночества, окидывала взором стремительно разрушавшееся хозяйство, и понимала – рыцарство рыцарством, а поместье должно быть в надежных руках. Через краткое время здоровье женщины оказывалось подорванным разъездами верхом, бессонными ночами над свитками денежного прихода и расхода, и бедами во время нередких восстаний крестьянства. После такого супруг мог вернуться и хоть днями и ночами стараться на благо продолжения рода, это было уже бесполезно. Редко кому везло на многодетные семьи. Но чаще всего очередной Светлый Меч-старший так и заезжал в замок, только если тот оказывался по пути с подвига на подвиг.
Родители Стурма, а потом и он сам, были обречены стать еще одним звеном в этой цепочке. Но события, потрясшие Кринн, не обошли и Соламнию. Таких страшных народных волнений, как в годы Стурмова детства, не припоминалось даже в старинных летописях. Бунтующие крестьяне разоряли поместья. Рыцарство было разобщено. Каждый стоял сам за себя, никто не просил о помощи ни сеньора, ни вассала, ибо знал, что дождаться поддержки было невозможно. Замок Светлых Мечей мог пасть в любой момент.
Ангрифф Светлый Меч, добравшись до родового гнезда после очередного великого свершения во имя чести, ужаснулся происходящему. Он не был дома несколько лет, и теперь поступил единственным возможным способом – отправил свою жену Илис и подрастающего Стурма с ней в безопасные места. Выбрал он Утеху, о милосердии жителей которой много слышал, и Илис повиновалась. Двинулись они налегке, поскольку лишний груз задержал бы их в пути через пылающие земли Соламнии. Было ли подобное бегство позволено Кодексом, задумываться не приходилось. Кодекс даже не рассматривал вариант выхода из повиновения черни и обрушения иерархии рыцарства. К тому же фамильный экземпляр тома Кодекса сгорел в пожаре в одной из башен, при очередной попытке осады замка крестьянами, так что действовать по написанному было невозможно.
Ангрифф не ошибся. В Утехе никогда не отказывали в приюте беженцам. Однако коренные жители, возможно, именно из-за открытости своего городка для новоселов, крепко держались за свои взгляды на жизнь. Тем, кто прибывал на повозках, груженных запятнанными перинами, клетками с курами и мятыми тазами, оказывали почет и уважение. По мнению утехинцев, это были серьезные люди, достойные того, чтобы устроиться и пустить корни. А семья, пришедшая издали всего с парой узелков добра, была перекати-полем, с которым дело иметь не стоило. Именно так и приняли Илис с маленьким Стурмом. Однако леди успела настолько привыкнуть к ужасу, творившемуся в ее родном поместье, что отстраненное обхождение жителей Утехи было для нее милее всякого искреннего расположения.
Маленькая семья обосновалась на окраине. Илис зарабатывала на жизнь, ходя по домам и оказывая мелкие услуги горожанам, от вышивки монограмм на одежде особой благородной техникой до составления документов. Обходилось утехинцам это не в пример дешевле, чем у настоящих мастеров. Однако старинное имя Илис никто из заказчиков выговорить не мог. Называли ее кто во что горазд, и кончилось тем, что для горожан Илис стала Анной – имя нарицательное в этих краях, обозначавшее всякую соламнийку. За глаза люди издевались над ее нездешними манерами, над ее попытками сохранить соламнийский уклад жизни, но в лицо ей смеяться не решались. Все понимали, что подрастающий сын Илис-Анны вряд ли стал бы долго раскланиваться по рыцарским обычаям перед тем, кто оскорбил его мать, а ударил бы сразу.
Стурм брался за любое дело, которое ему предлагали. Он рыл канавы, обтесывал доски, перекидывал навоз и грузил дрова. Поначалу ему приходилось нелегко, ибо мальчик был уверен – негоже марать об вилы руки, созданные держать меч. Но, поразмыслив, Стурм пришел к выводу, что выполнение грязной работы за какие-никакие деньги и есть сейчас единственный способ заботиться о благородной даме, то есть о своей матери.
Неподалеку от дома Илис и Стурма жила семья из пяти человек, еще более бедная, чем они сами. Отец семейства валил лес в горах, потом ездил его продавать, и в Утехе появлялся нечасто. О том, что у него есть жена, Стурм узнал только тогда, когда нечаянно подслушал сплетни соседей. С женщиной происходило что-то если не злое, то уж точно сомнительное. Она постоянно сидела дома взаперти, и трое ее детей шатались по городку без присмотра. Потом лесоруб погиб, убитый упавшим деревом. Его жена не выдержала горя, сошла с ума окончательно, а затем и последовала за мужем. Дети ее не оплакивали. Они понимали, что для несчастной женщины смерть стала избавлением, словно шагом из темного сарая в залитый солнцем сад.
С девушкой, немного старше его, внешностью и манерами более напоминавшей мальчика, Стурм вскоре поладил. Маленькая разбойница оказалась дочерью женщины от ее первого супруга. Тот был соламнийцем, правда, о его рыцарском звании юная особа промолчала. Стурм не стал расспрашивать. Новая подруга дралась не хуже него самого. Подростки с удовольствием тренировали друг на друге навыки боя. Оба оказались на удивление искусными бойцами, и даже настоящее оружие не причиняло поединщикам вреда. У них обоих были мечи. Стурм владел чудом сбереженным в пути клинком из арсенала родного замка, предназначенным для тренировок начинающих воинов. Пускай меч был плохоньким, не сильно острым и побитым предыдущими поколениями юных рыцарей, зато владел им Стурм прекрасно. У его приятельницы время от времени появлялись разные мечи, и об их происхождении девушка говорить избегала. Тайн у нее оказалось и правда многовато, но Стурм, неопытный в общении с девушками, только получил дополнительную уверенность, что именно так и должно быть. Юная воительница ему нравилась.
Поначалу Стурм был уверен, что у девушки есть всего один брат – оборванный и чумазый, однако крепкий и жизнерадостный паренек чуть младше его самого. Но потом он все чаще начал замечать, что тот таскает за собой, как неотвязную тень, еще одного мальчика. Этот второй мальчишка, худой и словно бы постоянно усталый, напоминал искаженное отражение своего брата. Те же черты лица, но резче и глубже, щеки впалые, скулы острые. Волосы у него были прямее и длиннее, чем у вихрастого братишки, глаза оказались не солнечно-карие, а со странным холодным блеском, тонкие губы вечно кривились в полуулыбке. Слишком длинная рубаха висела на тощих плечах мальчика мешком, подол доставал почти до колен, но он не подтягивал его под пояс и не заправлял в штаны.
– Это Рейстлин так тренируется носить мантию, – усмехнулась как-то его старшая сестра. Стурму почудилась в ее голосе затаенная гордость, хотя подруга никогда не отличалась сентиментальностью. – Он у нас будет настоящим магом, самым знаменитым на Кринне, вот увидишь.
Стоило Стурму узнать, как зовут мальчишку, как он начал замечать его присутствие повсюду, куда бы ни шел, словно бы само знание имени сделало паренька видимым для юного соламнийца. Долгое время они не заговаривали друг с другом. Однако Рейстлин рос, выходил из тени брата, а Стурм так и не обзавелся в Утехе близкими друзьями, кроме Рейстлиновой сестры. Та, впрочем, начала пропадать на долгое время по каким-то своим делам. Он принялся время от времени перекидываться с Рейстлином парой слов, а потом и подружился – насколько была возможна дружба между такими разными подростками. Они почти не откровенничали друг с другом и не принимали участия в совместных мальчишеских забавах, но в Утехе не было более одиноких и нуждавшихся друг в друге людей, чем эти двое.
Юный рыцарь с самого начала успел заметить, что Рейстлина не любили в городе, так же как и его самого, а, возможно, даже больше. Но соламниец старался вести себя с людьми дружелюбно, понимая, что недалекие утехинцы будут судить по нему обо всех рыцарях вообще. Рейстлин же добрым отношением к окружающим себя не утруждал. Кроме того, от него постоянно странно пахло, и даже прохожие на улице обходили его стороной. Стурм же быстро привык. Он знал, что его приятель постигает основы магии и целительства, и запах происходит от неаппетитных компонентов, необходимых для этого ремесла. Магию Стурм недолюбливал, как и все рыцари. Что же до лекарского искусства, то он искренне надеялся, что с умениями Рейстлина ему столкнуться не придется.
Надежда не оправдалась.
В очередное время смены сезонов, когда небо и земля сливались в единое мутное пространство, а воздух на много дней превратился в душный сырой туман, в Утехе вспыхнула чума. Городские власти спешно ограничили доступ пришлых в город, но было поздно. В страшных мучениях вымирали целые семьи.
Внезапно оказалось, что все, кто еще был способен ходить, разом вспомнили о существовании в городе людей, которым в обычное время едва подавали руку – о леди Светлый Меч и о Рейстлине Маджере. Илис, как всякая жена рыцаря, владела навыками лечения болезней. Она была самоотверженна в выполнении долга благородной дамы – ухаживала за больными и облегчала страдания умирающих. Лекарские снадобья не покладая рук готовил и носил за ней из дома в дом повзрослевший Рейстлин Маджере. Он же выспрашивал о признаках заболевания и его течении, и подсказывал Илис, чем следует лечить страдающих горожан. Правда, далеко не все соглашались принимать зелья, изготовленные магом, хоть он в эти тяжелые дни и не брал за них ни гроша. Чума представлялась менее страшной напастью, чем мастерство молодого колдуна, а то, что снадобья были дармовыми, только укрепляло утехинцев в невеселой мысли – мало ли какие опыты ставит над ними маг! По правде говоря, доля истины в этих размышлениях была. У Рейстлина до сих пор ни разу не оказывалось возможности практиковаться в излечении чего-нибудь более серьезного, чем обычная простуда.
–– Эти глупцы считают, что чуму занесли извне, – тихо, однако явственно говорил молодой маг, изучая содержимое каменной ступки на столе. В ней что-то шипело и пузырилось. Рейстлин помешивал зелье костяной ложечкой. Он в последнее время предпочитал использовать в качестве лаборатории дом друга, где ему никто не мешал. Стурм понимал, что сейчас спорить с магом о чистоте и порядке не стоит. Стол, табуретки, подоконники, обе кровати и даже пол в доме семьи Светлый Меч были завалены растрепанными пучками трав и худыми мешочками, из которых сыпались непонятные порошки. Илис снова пропадала где-то на другом конце городка у постели больного. – Населению не вредно было бы знать, что подобная зараза скрывается в земле, в трупах умерших животных или людей, не погребенных должным образом. Я пытался объяснить это властям, но меня не слушали. Чуму, скорее всего, потревожили, копая очередной колодец. Я мог бы показывать землекопам, где вода залегает ближе всего к поверхности, а где, наоборот, таится угроза мора, но не хочу в очередной раз получить лопатой по спине за непрошеные советы. Я, видишь ли, маг, и меня боятся. Я, по мнению соседей, знаюсь с темными силами. Ну так будем считать, что жители Утехи получили болезнь по заслугам за свою ограниченность…
Стурм, подносивший Рейстлину все новые ингредиенты для снадобья, так и застыл на месте. Он понимал, что Рейстлин помогает жителям Утехи по своим соображениям –– приумножает собственные знания и опыт, и к человеколюбию его деятельность отношения не имеет, но снова и снова слышать, как он об этом говорит, было невыносимо. Пусть сам Стурм и не слишком ценил общество горожан, но…
–– А ты сам не боишься заразы? –– едва вымолвил он.
Рейстлин взглянул на юного рыцаря. За мутным оконцем вихрился серый вечерний туман. В комнатке собирались сумерки, на столе горел маленький светильник. Лицо начинающего мага было словно рассечено тенями.
–– Если я заболею, то получу прекрасный шанс описать чуму не со слов неграмотного крестьянина, который не может сказать толком, что и где у него болит!
Соламниец вздрогнул.
–– Как же твоя семья? Тебе не страшно за них? А за меня?
Последняя фраза далась Стурму с трудом. Ни разу в жизни он не интересовался отношением другого человека к себе. Рейстлин усмехнулся.
– От сестрицы любая зараза сбежит сама. Что же до моего брата, то именно сейчас я смешиваю средство, способное предохранить от чумы, и отнесу ему, как только оно будет готово. Но я совершенно не уверен, что этот тупоголовый амбал ничего не перепутает с приемом лекарства, если я не прослежу за ним. Кстати, Светлый Меч, отвечу на твой последний вопрос. В этой ступке, как ты, возможно, успел заметить, зелья хватит на двоих,–– Рейстлин хмыкнул. –– Угостишься?
Позже Стурм узнал, что первой, кто отведал микстуру, отвращающую чуму, была леди Светлый Меч. Рейстлин относился к ней подчеркнуто вежливо, на первый взгляд весьма холодно, но именно так он представлял себе обращение со знатной дамой. Сдержанность была свидетельством почтения, а не отчуждения. Именно Илис, как лучшему лекарю в Утехе, Рейстлин поднес самую первую чашку с еще шипящим зельем. Та отказалась. Она полагала, что в городе есть те, кому лекарство нужнее. Рейстлин почти час уговаривал леди Светлый Меч его принять. Хотя бы потому, говорил он, что, если она заболеет, то некому будет ухаживать за немощными. Прочие целители не горели желанием лишний раз подвергать себя опасности.
В конце концов, когда Илис сдалась и приняла снадобье, оно уже остыло и подернулось пленкой. Маг не был уверен, что лекарство в таком виде подействует. Но еще одну дозу субстанции, содержавшей яды, способные прожечь дерево, он ей давать не стал.
Возможно, это было ошибкой.
Илис удавалось скрывать недомогание даже от опытного глаза своего юного спутника. Она несколько дней все также ходила по домам заболевших в компании с Рейстлином. Чума шла на убыль, и все, заразившиеся в последнее время, не умирали, а, наоборот, шли на поправку. Рейстлин, отлучившись на некоторое время за очередным лекарством, вернулся в дом горожанки, где оставалась Илис, и застал страшную картину. Выздоравливающая хозяйка, раскачиваясь из стороны в сторону от слабости, сидела на краю собственной постели, на которой металась в жару леди Светлый Меч.
Рейстлин и Стурм дотащили Илис до дома, не тратя время на то, чтобы бежать за подмогой в дом Маджере. Из прохожих помогать им никто не собирался. Обыватели, встречавшиеся по дороге, возвращались в свой обычный настрой по отношению к «благородным» и «колдуну». К недоверию прибавилась боязнь заразиться чумой по второму кругу, хотя Рейстлин и объяснял своим пациентам, что это невозможно.
Шли часы, незаметно складывавшиеся в сутки. Илис становилось все хуже и хуже. Ни Рейстлин, ни Стурм не оставляли ее ни на минуту. От рыцаря пользы было мало. Он сам пребывал между жизнью и смертью от переживаний, недосыпа и голода. Рейстлину казалось, что души матери и сына словно бродят в огромном мире сновидений, но все никак не могут встретиться. Илис бессильно лежала, откинувшись на мокрую от пота подушку. Стурм сидел на полу у ее постели. Они говорили в бреду по-соламнийски, друг с другом, но каждый о своем.
На исходе еще одной ночи страданий Стурм, услышав от матери что-то очень важное, вскочил на ноги. Рейстлин заторопился вон из комнаты, понимая, что Илис и ее сын должны в последний раз побыть наедине. Но затекшее тело подвело рыцаря. Пытаясь ответить матери, он резко повернулся к ней, и в тот же миг рухнул на пол без сознания.
Когда он очнулся, Илис была мертва.
Стурм не помнил, что он делал в дни перед похоронами. Кажется, Рейстлин с братом сумели его почти насильно пару раз накормить и напоить. В памяти юноши остался только разговор с заезжим каменотесом на предмет надгробной плиты для леди Светлый Меч. Это был гном неопределенного племени. Он не испугался мора, поскольку чума редко цеплялась к существам нечеловеческой расы. Зато гном сообразил, что на его работу в городке будет спрос, ибо похороны были каждый день. Однако для того, чтобы уж точно не подцепить заразу, ремесленник напивался вдребезги перед каждым выполнением заказа. Рука его оставалась верной в искусстве отделки камня, но вот голова соображала туго. Стурм нарочно написал на клочке пергамента полное имя своей матери на соламнийском наречии, и заставил гнома несколько раз прочитать его по буквам, чтобы тот не наделал ошибок. Это не помогло.
Гном сам притащил плиту на могилу, установил ее, и пригласил Стурма полюбоваться. Своей работой он явно был доволен.
«Лис Светлый Мяч» – гласила надпись на надгробии.
Стурм, словно очнувшись после долгого сна, кинулся на гнома, рыча проклятия, но отлетел от него при единственном движении тяжелой руки. Силы пьянице было не занимать. Рыцарь выхватил меч и снова устремился на того, кто невольно надругался над памятью Илис. Меч уперся в пряжку на груди гнома, начал гнуться и опасно застонал. Каменотес подался на рыцаря. Прочность клинка, удерживавшего безопасное расстояние, была на пределе. Внезапно из-за спины гнома вырвалось облако золотистых искр, и ремесленник, покачнувшись, рухнул рядом с могилой.
– Может быть, стоило заказать имя «Анна»? Там он, думаю, не сделал бы ошибки. Да, Светлый Меч, ты сам-то уверен, что помнишь, как пишется ваше родовое имя по-соламнийски? Без практики, поверь, язык забывается. Ваши домашние разговоры с матерью и ваша… последняя беседа – это не сохранит знаний…
Рейстлин, горько усмехаясь, стоял над поверженным гномом, отряхивая с пальцев последние пылинки порошка обездвиживания. Гном, поняв, что встать ему не удастся, прикрыл глаза и захрапел в луже у могилы.
Стурм сам не понимал, то ли ему хочется ударить друга за сказанное, то ли поблагодарить за сделанное.
– Погоди, – Рейстлин достал из поясного мешочка склянку с вязкой субстанцией, напоминавшей черную смолу с красными прожилками. Из рукава он извлек палочку из темного металла. Маг осторожно открутил крышку пузырька. В туманном воздухе повеяло запахом раскаленного камня и кипящего подземного огня. Рейстлин обмакнул конец палочки в пузырек и намотал на нее маленький тугой шарик черного зелья. Он передал инструмент Стурму. – Исправляй!
Слезы застилали Стурму глаза. Он опустился на колени и начал аккуратно подправлять надпись на плите, стирая одни штрихи и добавляя другие. Камень шипел и плавился под палочкой, как воск. Вскоре имя Илис приобрело должный вид.
– Неплохо, – произнес маг, забирая у рыцаря инструмент для письма.
Стурм резко встал и выпрямился. От неосторожного движения у него перед глазами поплыли желтые круги, и он вынужден был снова опуститься на землю.
– Что, очередной опыт, да? – рыцарь едва слышал свой собственный голос. Ему было дурно. – Кто знает, какое зелье на самом деле ты дал моей матери! Может быть, ты нарочно заразил ее! Наверняка тебя устроило бы то самое описание болезни с ее слов! – соламниец снова попытался подняться, теперь уже с явным намерением намотать на кулак ворот плаща Рейстлина и встряхнуть его тщедушное тело как следует.
– Не делай резких движений, Светлый Меч, – маг отступил на шаг назад, и усилия Стурма оказались напрасными. Однако ему удалось устоять на ногах. – Ты же не хочешь осквернить надгробие тем, что свалишься на него? Как там у вас говорится в Соламнии – «Хума, дай мне ума», так? Повторял бы ты это себе почаще!
Стурм хотел возразить другу, что эту сомнительное высказывание выдумали совсем не на его родине, ибо имя величайшего рыцаря в идеальном соламнийском произношении не рифмовалось с концом поговорки, но внезапно почувствовал, что ему становится совсем плохо. Рухнуть на могилу Илис, рядом с гномом, было бы некстати. Он развернулся и на подгибающихся ногах поплелся прочь, и был рад тому, что звон в ушах не даст ему расслышать голос Рейстлина, если тот вздумает сказать ему еще что-то. Пусть и то, что – а вдруг? – через пишущую палочку он передал ему самую скоротечную форму чумы…
На следующий день Стурм вернулся к надгробию, перепроверить исправленное. Ошибок он, как оказалось к счастью, не сделал.

Глава третья. Новый друг

Стурм лежал в мягкой зеленой траве на лесной полянке и смотрел в небо. Над землей не было ни единого ветерка, и верхушки деревьев не колыхались, но в вышине грозный воздушный поток с бешеной скоростью гнал облачное воинство. Ветер причудливо обтрепал края облаков, вырезав на них изящные узоры, и превратил туманные небесные горы в драконов. Послеполуденное солнце посеребрило их крылья. Целый караван летучих змеев, героев соламнийских легенд, парил в бездонной высоте.
Небесная синева быстро утомляла взгляд. Стурм перевернулся на бок и закрыл глаза. Он полюбил уходить надолго подальше от городка, даже не притворяясь, что собирается заниматься каким-то делом. Соламниец бродил по полям, иногда ложился отдохнуть на прогретую весенним солнцем землю, глядел в небо и ни о чем не думал. На краю его сознания, правда, всегда присутствовала мысль о том, что его уже ничего не держит в Утехе, и нужно вернуться на родину. К тому же Рейстлинова сестра несколько раз заводила разговор о том, что у нее есть дела на севере, и была не против отправиться в путь вместе со Стурмом. Но он тянул и тянул со сборами. Стурм не имел ни малейшего понятия о том, что ждет его в Соламнии. И, по правде сказать, неизвестно, что было бы страшнее – увидеть разоренную, поруганную землю, или, наоборот, обнаружить восставшую из пепла страну рыцарей, в то время как сам Стурм успел почти забыть родной язык, Кодекс и Меру. Возможно, это ему только казалось из-за предостережения Рейстлина. Но проверить в Утехе это было невозможно.
Молодой рыцарь, чтобы не чувствовать себя совсем отверженным от родины, как мог соблюдал хотя бы внешние обычаи. Мать очередной подружки Рейстлинова братца, охая и ахая, обрезала ему волосы так, как, по воспоминаниям Стурма, носили в Соламнии. Женщине было жалко, как ей казалось, уродовать симпатичного юношу ужасной прической, но тот настоял на своем. Дешевой бритвой Стурм ежедневно обдирал себе до крови щеки, чтобы были заметны усы. Он понимал, что стрижка под горшок и застарелая короста по всей нижней половине лица не прибавляют ему красоты, но стремление выглядеть настоящим соламнийцем оказывалось сильнее. Рейстлин, насколько понимал Стурм, выбрал похожий путь, и это помогало рыцарю не чувствовать себя изгоем. Маг точно также задумывался не о привлекательности, а о своем ремесле, и все в его внешнем виде было подчинено одной цели. В то время как молодые люди Утехи коротко обрезали челку надо лбом или подвязывали волосы кожаным шнурком, Рейстлин позволял им свободно расти, а пряди у лица заправлял за уши. Это избавляло его от заботы о прическе, и, кроме того, для определенных заклинаний требовались собственные, нетронутые ножницами, волосы мага. Одевался Рейстлин в балахон с множеством потайных изнаночных карманов. Носить при себе ингредиенты для снадобий открыто он уже давно не боялся, но многие зелья следовало греть теплом своего тела.
Стурм перевернулся снова на спину, задремал, и его изможденное лицо стало наконец спокойным и почти красивым. Соламнийцу снился серебряный дракон. Вот сияющие крылатые фигуры меняют строй в небе. От стаи отделяется крохотная искорка и делает несколько широких кругов, снижаясь и превращаясь на глазах в небольшого дракончика. В чистом небе сверкают разряды молний. К деревьям опускается запах грозы и нагретого металла. Маленький дракон на неверных еще крыльях влетает под полог леса, пугается внезапной тесноты среди стволов после лазурного простора, и падает на землю. Он обиженно фыркает, встряхивая гривой из острых шипов, скручивает и распрямляет хвост со звоном…
Соламниец проснулся и вскочил с бешено бьющимся сердцем. Звук, приснившийся ему, происходил не из сна. Он был чужим для этого леса, исхоженного вдоль и поперек, и потому явственно слышным на фоне шороха в подлеске и птичьих трелей в ветвях. Стурм огляделся, но вокруг не было ничего необычного. Вдруг что-то царапнуло его за ногу, через штанину, чуть повыше голенища башмака. Рыцарь опустил глаза и увидел дракончика.
Существо терлось об его ногу, словно кошка. Острые зазубренные чешуйки цеплялись за ткань штанов, отчего дракончик недовольно передергивался, но занятия своего не прекращал.
– Нет, – произнес соламниец то ли про себя, то ли все же вслух. – Не видение…
Каждому себя уважающему герою соламнийских легенд время от времени являлись знаки судьбы. Обычно они представляли собой небесные явления, благородных животных, прекрасных дев или детей со взрослыми лицами. Образы эти, увиденные наяву, помогали рыцарю определить его предназначение. Род Светлый Меч был с видениями, можно сказать, накоротке. Предкам Стурма они являлись по несколько раз в жизни, начиная с достижения мужского возраста. Правда, злые языки утверждали, что причиной тому было семейное пристрастие мужчин рода к горячительным напиткам.
Однако видения потому так и назывались, что были доступны лишь глазу. Чудо, вертевшееся у ног рыцаря, при этом было осязаемым. Дракончик, захваченный своим порывом ласки, внезапно извернулся у ног рыцаря так, что острым гребнем на спине пропорол ему штанину, а заодно и ногу.
– Ой! – Стурм отшатнулся и тут же пожалел об этом. Кто знает, вдруг это существо обидится на уязвимость человека?
Дракончик подскочил на всех четырех лапах и отпрыгнул в противоположную сторону. С тревогой в зеленоватых, словно небо перед летним дождем, глазах он снова осторожно подобрался к Стурму, обнюхал его башмак и чихнул, брызнув двумя струйками дыма из ноздрей. Дракончик замотал головкой, звеня гривой, так, что было понятно – запах пыли, плохо выделанной кожи и сельских дорог ему не по нраву. Потом существо заметило кровь на ткани разодранных штанов юноши, осторожно попробовало ее язычком и вдруг завертелось вокруг своей оси, словно пытаясь сбежать, но не зная, куда. Стурм осторожно протянул руку, боясь причинить дракончику вред. Тот отскочил так стремительно, что воздух вокруг него заискрился.
Стурм знал о том, что такое драконобоязнь. В былые времена драконам достаточно было появиться вдали в небесах, чтобы целые города сдавались без боя. Крылатые твари одним своим присутствием лишали мужества даже самых смелых воинов, заставляли матерей бросать младенцев на бегу к несуществующему спасению, а те умирали от страха под открытым небом. Но серебряный дракончик сам пугался всего, чуждого ему.
Однако подчинять своей воле человека он совершенно точно умел. Стурм осознавал, что ему положено удивиться. Дракон? В лесу неподалеку от Утехи? В такие времена, когда в легенды о них не верят даже дети? Но никакого изумления он не испытывал. Все так и должно быть, словно говорил ему кто-то глубоким и одновременно звонким голосом. Серебряный дракон явился мне с ясного неба. Он не принадлежит этому миру – миру грязи и крови. Он одним своим присутствием возвращает мне веру в чудеса. Дракончик подрастет, и мы отправимся вместе… Не так уж и важно, куда.
Существо наконец свыклось с запахом человека. Маленький дракон снова подскочил к Стурму и позволил ему неловко провести рукой по гриве.
– Ты же не улетишь сегодня? – тихо спросил его Стурм.
Дракончик мотнул головкой.
– Тогда где ты поселишься? Я не могу взять тебя с собой… – рыцаря передернула от мысли, что густая пыль дороги до Утехи осядет на великолепной драконьей чешуе, а уж что произойдет в городке, когда там обнаружат дракона – об этом и думать не стоило.
Существо подпрыгнуло и хлопнуло крылышками, пытаясь взлететь. Однако через несколько взмахов дракончик упал обратно на землю. Крылья, еще не окрепшие у малыша, сильно устали от перелета. Тогда он побежал в густой траве в чащу, через каждые несколько шагов останавливаясь и оглядываясь. Стурм следовал за ним.
Дракончик долго плутал по лесу, пока не вывел соламнийца к небольшой темной полянке в ельнике. Там он нырнул под корни упавшего дерева, прострекотал что-то и затих. Стурм заглянул в нору. Дракончик дремал, опустив головку на передние лапы.
Рыцарь не стал его беспокоить. Зная, что они еще увидятся, он пошел прочь с поляны, напрямик, запоминая дорогу – вот камыш, вот за ним мелкая вода, вот ежевичник. С гигантскими шипами. Чтоб он сгорел, проклятый!
Стоило соламнийцу выбраться из леса, как драконья магия беззаботности и умиротворения кончилась. В его голову, словно рой пчел, разом явилось такое количество мыслей, что рыцарь уселся прямо в пыль, прижимая ладони к вискам.
Никаких сомнений в реальности произошедшего не было, – порванная штанина и ни на что не похожие зазубренные царапины на ноге невозможно было перепутать ни с уколами ежевичных шипов, ни с чем другим. Зато вопросов оказалось множество.
Задать он их мог только Рейстлину. Правда, Стурм вознамерился ни за что не признаваться магу, с какой целью ему понадобились знания о драконах.
И, в очередной раз вспоминая в мельчайших подробностях знакомство с небесным существом, Стурм внезапно понял, что беседовал с ним по-соламнийски.
Ничего не было потеряно.

Глава четвертая. Друг и враг

– Шкакойцельютебепонадобилишьжнанияодраконах?
– Что?
Рейстлин говорил крайне неразборчиво из-за плотной повязки, прикрывавшей рот и нос.
Он сидел спиной к Стурму на шаткой скамеечке перед грубо сколоченным столиком. Вокруг была густая прохладная тень. Маг нарочно устроил себе уличную мастерскую-лабораторию там, где нет жары и любопытствующих глаз. Вместе со Стурмом они соорудили кабинет под защитой огромного куста, не пропускавшего свет солнца.
Рейстлин низко опустил голову над тем, что проделывал на столе, и, если бы не защита на лице, даже он, привычный ко многому, упал бы в обморок от запаха. Маг препарировал дохлую крысу в активной стадии разложения.
Соламниец наконец удачно встал так, что ветер относил смрад в сторону, и вздохнул свободно. Он порадовался тому, что друг не видит его мучительно покрасневшего лица. Врать Стурм не умел и не любил.
– Ты же знаешь, я собираюсь в Соламнию, – начал он говорить то, что долго обдумывал. – Для нас, соламнийцев, ничего не знать о драконах – все равно что магу перепутать Лунитари с Нуитари…
– Без шуток на эти темы, Светлый Меч! – Рейстлин с досадой обернулся. – Драконам только в ваших сказках и место! Не равняй их с Богами! Хотя тебя и вправду могут не допустить до очередного пиршества в родовом замке без того, чтобы ты решил задачку о том, сколько оленей может сожрать за раз синий самец...
В иное время Стурм бы нашел, что ответить Рейстлину и про замок, который, возможно, давно сровняли с землей, и про священных оленей. С годами тот допускал все больше и больше вольностей в разговорах с соламнийцем. То ли он пользовался тем, что Стурм никогда не поднял бы на него руку – и вовсе не в страхе перед магией, – то ли Рейстлин настолько далеко уходил от собственной человеческой сути, что ему было все равно, не обидел ли он друга. Но сейчас Стурму было не до праздных разговоров.
– Синие меня не интересуют, – Стурм понадеялся, что нетвердость его голоса Рейстлин припишет обиде, а также смраду от мертвой крысы. – Надеюсь, что ни один рыцарь никогда и речи о них не заведет, не то чтобы увидеть воочию. Я бы хотел узнать про серебряных драконов. У нас любят поговорить о подвигах Хумы.
– Нет чтобы поинтересоваться Магиусом, – притворно вздохнул Рейстлин, однако оставил в покое истерзанного мертвого грызуна, окунул пару раз руки в ведерко с синеватым раствором, стоявшее у столика, стащил повязку с лица, и друзья вышли на яркое солнце. – Или, в отличие от синих драконов, серебряные, думаешь, часто показываются на глаза вашему народу? Но я тебе могу точно сказать, что, раз драконы белого металла подставляли спины под седла Хумы и его воинов, то они вряд ли поедали оленей. Драконы считаются разумными, и без крайней нужды они не трогали почитаемых животных. По крайней мере, не при наездниках. Уверен, они выбирали иную дичь. В юном возрасте, скорее всего, ловили крыс, как бы это неприятно не звучало. Не желаешь захватить ту, которую я уже освежевал? Вдруг встретишь дракона, пускай он вспомнит детство. Пригодится гостинец…
Стурм, к удивлению Рейстлина, искренне рассмеялся. Маг с подозрением посмотрел на соламнийца, но ничего не сказал.
Наутро, на рассвете, рыцарь стоял с мечом наготове у изъеденной крысами стены городского амбара. Он широко расставил ноги и занес над головой клинок, словно собрался рубить дрова. Перед ним на земле лежал кусок сыра.
Из норы под амбаром выскочил упитанный грызун и сунулся к сыру. Стурм, зажмурившись, ударил. Меч почти пополам разрубил мелкое животное и ударил об землю. Борясь с отвращением, рыцарь поднял тушку и кинул ее в заготовленный мешок. Едва он успел это проделать, из норы показалась вторая крыса, и незамедлительно повторила путь первой. Потом еще одна и еще одна. Стурм решил про себя, что, если к амбару заглянет кто-то любопытный, он скажет ему, что подрабатывает истреблением крыс, и платят ему поштучно за тушку. Он верил, что исполнение приговора грызунам при помощи меча не покажется странным жителям Утехи. Горожане и так не думали про соламнийцев ничего хорошего. Сейчас рыцарь больше всего, что существо может голодать в незнакомом лесу. Крысоловка тут точно не годилась – дракону были нужны свежие убитые крысы, а не замученные.
Если добыча крыс могла и не храниться в строгой тайне, то местонахождения драконьего логова требовало тщательнейшей секретности. Стурм долго выжидал, прежде чем население Утехи скроется по домам от зноя. Только тогда он достал из ледяного погреба мешок и устремился к лесу в жаркий полдень, по пыльной дороге…

… День шел за днем. Впервые в жизни Стурму стали не в тягость каждодневные заботы. Даже те дела, что не были связано с О-Меу, все равно словно отражало блеск его чешуи. Добыча же крыс, походы в лес и возня с драконом стали смыслом Стурмовой жизни. Рыцарь научился многому, о чем он не имел понятия раньше – бесшумно ходить, прятаться в легчайшей тени, исчезать из-под носа у тех, кто его ищет, и не брезговать брать в руки дохлых крыс. Все это совершенно не вязалось для него с образом истинного соламнийца, но Стурм верил, что, раз подобные действия посвящены дракону, то они оправданны. К счастью, ему не пришлось больше переступать самый непростой для него предел – врать Рейстлину. Разговор о драконах они больше не заводили.
Постепенно подозрительность Стурма уходила. Он стал почти в открытую удаляться в лес каждый день, как только набирал достаточно еды для О-Меу, благо никто ни о чем не спрашивал. Рыцарь поверил, что его жизнь, как и прежде, никого в Утехе не занимала. Однако он не учел своего друга.
Стурм не задумывался, что Рейстлин никогда не позволял ни одной тайне задерживаться в его жизни слишком долго. А тайна у рыцаря была, он это чувствовал. Соламниец стал задумчив, но не так, как раньше, когда его темно-серых глаз было не разглядеть из-под потяжелевших от бессонницы век. Ныне Стурм словно парил над землей на легких крыльях мечты. Рейстлин достоверно знал – ни о каком сердечном томлении речи не шло. Маг видел, что единственная девушка, которая была способна заинтересоваться рыцарем и проявить к нему ответную благосклонность, была его старшая сестра. Но наемница обходила в своих бесконечных любовных приключениях молодого соламнийца, да и появлялась она в Утехе в последнее время нечасто. Рыцарь же при встречах с ней вел себя совершенно по-приятельски, так что Рейстлин отмел предположение о прекрасной даме. И что же тогда заставляло Стурма с такой светлой тоской смотреть то на небо, то на зеленеющий вдали лес?
Рейстлину не было свойственно идти напролом. Магия и целительство требовали поступательных действий, бесчисленного количества попыток с возможность сделать два шага назад, если не удался шаг вперед. В жизни, был уверен молодой маг, от этой тактики тоже не будет вреда. Начал он с того, что решил незаметно для Стурма проводить его до дороги, ведущей из Утехи к лесу. Если бы рыцарь увидел преследователя, Рейстлин мог сослаться на какие угодно дела. Или маг притворился бы, что погрузился в свои размышления, и потому не обратил внимания на друга, идущего впереди.
Но соламниец шел, не оборачиваясь, торопливой походкой, какую Рейстлин никогда у него не замечал. В руке у него был мешок, подтекавший красными каплями. Ветра не было, и пыль не заметала цепочку темных пятнышек на дороге. Рейстлин позволил другу уйти далеко за очередной поворот, и, когда тот скрылся из виду, нагнулся и обмакнул в пятно палец. Он поднес его к носу и задумался. Запах крысиной крови Рейстлин опознавал безошибочно. Что же такое совершает Стурм?
За пару дней внимательных наблюдений Рейстлин успел увидеть немало интересного. Он узнал, что его друг охотится на крыс у амбара. Он разглядел, что на одежде Стурма прибавилось швов и заплат, а сквозь незамеченные им прорехи виднелись царапины. Но самым интересным были странные следы на руках рыцаря. Они напоминали ранения, оставленные пилой, но с тонкими, исключительно острыми и неровными зубьями. К тому же на щеке Стурма красовался необычный ожог, Рейстлин видел такие только у знакомых изобретателей, которые неосторожно обращались с выводными трубками лабораторной утвари. Выглядел он так, как будто что-то направленно дунуло ему в лицо горячим воздухом, смешанным с парами алхимических компонентов. Но Рейстлин знал, что единственным проявлением приблизительной алхимии, знакомым соламнийским рыцарям, была ядреная самодельная брага, а она, несмотря на вышибающий слезу запах и огненный вкус, никак не могла отпечататься на лице. Словом, слежку необходимо было продолжать.
Довольно скоро Рейстлин волей удачи обнаружил следующий отрезок каждодневного пути Стурма. В поисках редких грибов он забрел в чащу, где путь ему преградила сплошная стена ежевичника. Рейстлин собрался было повернуть назад, но разглядел на одной из плетей крохотную ниточку, выдранную из чьей-то одежды. Он со всеми предосторожностями снял ее с куста и унес в мешочке для самых ценных магических ингредиентов. В Утехе, встретив Стурма, Рейстлин с замиранием сердца незаметно бросил нитку ему на плечо. Нитка слилась по цвету с тканью. Сомнений не было, в ежевичник ходил именно Стурм, и зацепился там рубашкой.
Рейстлин никому не признался бы в том, что никогда не чувствовал такой готовности к приключениям, как сейчас. Его магические и лекарские изыскания были связаны с многочасовым сидением за столом над опытами, с напряжением зрения и неимоверными усилиями в поиске возможностей опробовать новое зелье. Теперь же он превратился в следопыта, и временами даже забывал, что у его походов есть конечная цель.
Но, само собой, вскоре он ее достиг.

Глава пятая. Враг

Рейстлин с самого утра прятался неподалеку от колючего лесного препятствия. В очередной раз рисковать, следуя за Стурмом по пустынной полуденной дороге, он не хотел. Недалеко от Утехи, если бы Стурм обернулся, маг еще мог сыграть невнимательность или спешку – «Светлый Меч, я как раз тебя догонял!» Для этого даже не потребовалось бы изображать усталость. Раскаленный пыльный воздух едва давал магу дышать. Но чем дальше, тем сложнее было бы правдоподобное притворство. Рисковать Рейстлин не хотел. Он чувствовал, что разгадка близка.
Рыцарь появился так незаметно, что маг едва не выдал себя удивленным возгласом. Как, а главное, ради чего Стурм научился красться по лесу бесшумно, как эльф? Башмаки он нес в одной руке, а в другой был всегдашний мешок с крысами. Рыцарь нырнул в колючие заросли и продирался сквозь них ловко, хотя и не без потерь. Рейстлин заметил, как его друг вздрагивал, когда шипы впивались в его тело. Ежевичник был, хоть и густой, но прозрачный, и маг ясно видел за ним заросли камышей и ельник чуть дальше. Вот Стурм разделся у озера и ополоснулся, надел снова рубашку и пошел вброд, едва слышно шлепая босыми ногами по мелкой воде. Зашуршали в лесной тишине камыши, и соламниец пропал в ельнике.
Рейстлин нерешительно остановился перед зарослями ежевики. Он протянул руку и попытался отвести в сторону качавшуюся перед его лицом плеть. Шипы мгновенно впились в чувствительные пальцы мага. Он отдернул ладонь, натянул на нее рукав рубашки и попробовал ветку на ощупь снова. Так оказалось еще хуже. Колючки зацепились за ткань, и Рейстлину пришлось долго выпутывать их из рукава, чтобы освободиться.
Между тем его слух уловил в ельнике подозрительную возню. Он расслышал голос Стурма и понял – его друг говорил с кем-то по-соламнийски, и он был совершенно, как никогда, счастлив. Ему отвечали странным дребезжащим свистом. Слов было не разобрать.
Рейстлин в отчаянном усилии окончательно освободился от колючей плети. Идти в обход у него не было времени. Шипастая стена тянулась на немалое расстояние в обе стороны и упиралась концами в исхоженные просеки, он успел это изучить. Маг понял, что и обратно рыцарь пойдет напрямик. Если он увидит своего друга здесь, то Рейстлин вряд ли что-то узнает о его делах. Шпионских действий Стурм ему не простит.
Времени терять не стоило. Рейстлин запустил руку в мешочек на поясе и выудил пузырек, который доставал на свет лишь однажды – у могилы Илис. Он отошел подальше от ежевичной изгороди, откупорил склянку, произнес несколько магических слов, размахнулся и швырнул ее в живую стену.
Склянка, перевернувшись несколько раз в воздухе, упала в переплетение упругих ветвей и на секунду застряла в нем. Черно-оранжевое зелье длинным медленным потеком капнуло из пузырька на землю.
Там, куда оно попало, словно восстал из подземелья страшный огненный цветок. Его не сопровождал ни дым, ни грохот. Лепестки пламени, щедро приправленного жирной черной сажей, раскинулись по ежевичнику на ширину во много шагов, с низким гудением сошлись, словно огненный гигант смял колючую преграду в кулаке, и втянулись обратно в свое обиталище. Через мгновение от ежевичника не осталось даже золы, а земля под ним превратилась в сплошную черную каменную плиту, на которой застывали круги, как на воде.
Рейстлин пробормотал несложное заклинание, уносящее прочь к дороге удушливый запах расплавленной земли. Искусственный ветер быстро охладил только что возникший шрам на теле леса, и маг прошел до озерца, чувствуя лишь приятное тепло через подошвы башмаков. Водоем он обошел по краю, и решительно вступил в темноту лесной полянки.
Под шатром ветвей в сумерках металось кругами то по земле, то по воздуху и трещало без умолку небольшое серебристое существо. Оно, очевидно, почувствовало применение сильнейшей магии совсем неподалеку от него. Существо подлетало и падало. Стурм носился за ним по полянке, торопливым шепотом на соламнийском наречии уговаривая его успокоиться. Наконец серебряное мелькание прекратилось, беспокойный обитатель полянки застыл, дрожа, у ног рыцаря. Тот нагнулся и погладил гребнистую спину своего питомца. Маленького дракончика.
Рейстлин стоял, как окаменевшее изваяние. Такого он не мог даже предположить. Разум мага, привычный к самым необычным умозаключениям, словно онемел на этот раз. Мало того, что соламниец обзавелся драконом, он еще и сумел так долго хранить это в секрете! Да еще и от кого – нет, не просто от друга… от того, кому подчиняется магия! Удивления от самого существования дракона маг не чувствовал, хотя совсем недавно был убежден, что их нет. Это, безусловно, требовало дополнительных исследований, но не сейчас.
Дракончик метнулся из-под руки Стурма и спрятался за его ногами. Рыцарь поднял голову и заметил Рейстлина. Даже в сумраке маг увидел, как побледнел его друг.
– Уходи отсюда! – хрипло произнес он.
– Ну что это такое, Светлый Меч? – голос Рейстлина дрогнул, но не от неловкости, а от чернейшего любопытства, которое он в последнее время ощущал всякий раз, переступая через остатки своего беспокойства о других людях. – В таких случаях принято говорить «Как ты сюда попал?» или «Это не то, что ты думаешь!»…
Стурм в два прыжка пересек поляну и оказался рядом с магом. Дракончик припал к земле и дрожал, позвякивая чешуей. По кончикам шипов его спинного гребня пробегали тусклые, едва видимые в зеленом сумраке искры.
– Ты следил за мной, – рыцарь не спрашивал, а утверждал. Его лицо темнело на глазах, словно он собирал в себе силы для единственного удара. – Я знаю, ты способен обобрать разум, изуродовать душу и обезобразить тело человека для того, чтобы знать больше, больше и больше. Ты не делаешь этого с людьми только потому, что боишься – за это тебя убьют раньше, чем ты достигнешь могущества. Ты готов перешагнуть даже через своего брата. Я понимал, что ты доберешься и до меня. Оставь меня в покое, Рейстлин.
– Тебя я не трону, Светлый Меч, – Рейстлин смотрел не в лицо рыцарю, а на дракончика у его ног. Тот успел приползти под защиту человека и почувствовал себя в безопасности. На всякий случай маленький дракон оскалил зубы и предупредительно шевелил хвостом, как кошка, чтобы пришелец не думал, что ему страшно. – Не строй иллюзий. Ты самый обычный человек, возможно, лучший из жителей Утехи, но это твое единственное достоинство. Вот только слишком много ты на себя берешь, когда возишься с драконом. Ты не представляешь, что скоро будет твориться в нашем мире. Такие, как ты, падут в первых рядах. А это существо, – маг кивнул в сторону дракончика, тот тихо, но угрожающе зарычал, – должно быть соответствующим образом осмотрено и изучено, поскольку, возможно, это первый вестник грядущей угрозы!
– Осмотрено? Изучено? Я не дам и пальцем тебе его тронуть! – Стурм бросился на мага, но рука Рейстлина за мгновение до того, как рыцарь сорвался с места, швырнула ему в лицо горстку желтого искрящегося порошка. Стурм рухнул как подкошенный. Дракончик жалобно заверещал, придавленный весом упавшего рыцаря.
Обездвиженный соламниец мог только бешено вращать глазами. Опустить веки он был не способен, порошок попал ему прямо в лицо. Рейстлин подошел к нему и вытянул из-под застывшего тела маленького дракона.
Существо, казалось, достигло последнего предела ужаса. Его глаза превратились в два зеленых прозрачных блюдца, пасть раскрывалась в едва слышном вопле. Маленький дракон бился и дергался в руках мага, вспарывая его ладони когтями и шипами и перемазываясь человеческой кровью. Рейстлин боялся перехватить дракончика поудобнее, полагая, что тот воспользуется секундной неловкостью его рук и ускользнет. Но самый крупный и острый шип на спине существа внезапно прошел насквозь ладонь мага и показался с тыльной стороны кисти его руки.
Инстинктивно Рейстлин отшвырнул существо от себя. Дракончик отлетел на безопасное расстояние и застыл, оглядываясь.
Человек, который приходил к нему каждый день, был не похож на себя. Он лежал неподвижно, не разговаривал, не гладил его и не играл с ним. Другой человек был опасен, страшно опасен. Дракончик понимал, что ему нужно спасти своего друга от того, кто явился путем магии. Он завизжал так, что с земли взметнулась опавшая хвоя, а ветви елей вздрогнули, оторвался от земли и стрелой полетел в незащищенное лицо пришельца.
Маг только этого и ждал. Он ухватил хрупкое, но отчаянно сопротивлявшееся тельце. В руке у него оказалась веревка. Хитрой петлей ему удалось захватить заднюю лапу дракона, затем спутать ее с передней. Дракончик дернулся, но все оказывалось бесполезно. Человек мастерски вязал узел за узлом.
И тогда маленький дракон из последних сил растопырил надорванное в схватке крыло, сунул под него голову и начал словно сворачиваться внутрь себя, стремительно уменьшаясь в размерах, теряя драконью форму. Он превращался сначала в комок смятого листа тончайшего серебра, затем в туманное облачко с отблеском далекой молнии. Веревка опадала на руки Рейстлину, который пытался удержать то, что становилось неосязаемым. Вот от дракончика осталось одно призрачное крыло, из-под которого сверкнули два глаза. Взгляд из серебряной пустоты встретился с глазами Стурма.
– О-Меу! – раздался в последний раз крик маленького металлического дракона, и ушел в небо из глухой тишины поляны. Со звоном крыло завернулось в подобие перламутрового бутона розы, а он стал крохотной искрой. Серебряная дырочка в пространстве сверкнула, щелкнула и исчезла.
Страшный рывок за ногу опрокинул Рейстлина навзничь. Стурм неизвестным образом сумел почти перебороть заклятие и подполз к магу. Его лицо кривилось в ярости, по щекам текли слезы, перекошенные губы дрожали. У рыцаря действовала только одна рука, и кулаком он колотил Рейстлина по чему попало, едва привстав на непослушном локте второй.
Рейстлин попытался встать на ноги, но не смог. Удары сыпались без перерыва. Рыцарь, даже почти недвижимый, был сильнее своего уже бывшего приятеля. Рейстлину было не до магии. Он знал, что заклинания, наложенные друг на друга применительно к человеку, особенно не владеющему магическими способностями, могут убить жертву. До этого маг доходить не хотел.
Лежа на земле, Рейстлин изловчился и ударил Стурма ногой в лицо. Послышался отвратительный хруст. Судя по всему, маг сломал соламнийцу нос. Тот сразу же потерял сознание но успел, к своему счастью, перекатиться на спину, а не упасть лицом в землю, повреждая себя еще больше. Действие заклятия, кажется, понемногу ослабевало.
Рейстлин привстал и склонился над Стурмом. Тот приоткрыл глаза, вздрогнул, попытался втянуть в себя воздух и закашлялся, давясь собственной кровью. Брызги полетели в лицо магу. Рейстлин перевернул соламнийца на бок. Оставив его на пару минут, он добрел до озера, болезненно морщась при каждом движении, зачерпнул воды в кожаный мешочек, и, вернувшись, умыл лицо Стурма. Маг осторожно положил его в позу, при которой тот не захлебнулся бы кровью, присел рядом, баюкая пробитую драконьим шипом руку, и задумался.
Впереди не было ничего. Пустота, по которой нужно будет прокладывать свою дорогу. По сравнению с ней тяжкие годы в Утехе были беззаботной светлой юностью. Я делал то, что был должен делать, сказал себе Рейстлин. То, что я умею лучше всего. То, к чему я предназначен. Если кто-то неспособен этого понять, он падет жертвой собственной глупости. Светлый Меч скоро сам придет в чувство. Думаю, если я останусь здесь с ним, лучше от этого не станет никому.
Маг встал и пошел прочь с поляны.

… Покидал Утеху Стурм так же налегке, как и пришел сюда много лет назад. С собой у него были только узел с самым необходимым на каждый день, да старый клинок. Меч был ему уже не по росту – коротковат.
– Зачем ты тащишь с собой лишнее? – поинтересовалась спутница Стурма, когда они уже выезжали верхом из Утехи. – Мы добудем себе такие клинки, какие пожелаем. Оставь этот позор в Утехе. С ним только на крыс охотиться!
Она осеклась. Хотя наемница обычно и не заботилась о том, какое впечатление производят ее слова, сейчас она не хотела начинать путешествие со ссоры. Но Стурм, раньше никогда не терпевший замечаний о своем оружии, ее поразил.
– Ты права, – согласился он.
Соламниец оставил удивленную подругу на дороге, спешился с лошади и направился к амбарам. Там, у крысиных нор под стеной, он вытащил клинок из ножен и вогнал его в землю на всю длину.
– Я передала Рейстлину слова прощания от тебя, – через некоторое время пути произнесла воительница. – Не знаю уж, почему вы с моим братишкой перестали ладить. Было бы забавно увидеть вас теперь вместе, вы стали почти как Хума и Магиус. Ты выглядишь настоящим соламнйским рыцарем. И сломанный нос тебе идет. Только вот дракона не хватает. Хотя бы совсем маленького, так, для вида!
Стурм в последний раз оглянулся на тающую в пыльной дымке Утеху и лес за ней.

Сообщение отредактировал Gwaliora - 25-07-2011, 14:11

[kat dallas >>>]

Обалдеть)
Честно, просто замечательный получился рассказ, я прочитала с большим удовольствием.

И Рейстлин, и Стурм вышли очень живыми - обычные парнишки, каждый со своими тараканами, в чем-то похожие, а в чем-то очень разные - у тебя на диво объективный взгляд на персонажей.

Рукопашная с участием мага, рыцаря и дракончика весьма впечатляет) И подробности семейного быта соламнийских рыцарей - уверена, так все и было)

Не знаю, в чем заключались упомянутые в начале мои рубль-двадцать в создании этой истории, но спасибо - люблю благодарственные надписи в мой адрес))

[Gwaliora >>>]

kat dallas, я ждала другого комментария - "Не можешь ты не раздеть Стурма!"
Если серьезно, то именно ты меня изначально и сподвигла на написание еще того, первого шедевра
Пора дальше уже своих героев выдумывать, наверное.

каждый со своими тараканами

Каждый со своими крысами!

Рукопашная с участием мага

Как бы мне не получить ногой в лицо от какой-нибудь рейстлиноманки за такую вольность

Впишу, кстати, сюда на всякий случай, что слово "рыцарь" в тексте - это, можно сказать, национальность, обозначение принадлежности к Соламнии. Чтобы никто не занудствовал на тему посвящения и прочего.

Сообщение отредактировал Gwaliora - 20-07-2011, 14:16

[kat dallas >>>]

kat dallas, я ждала другого комментария - "Не можешь ты не раздеть Стурма!"

*робко* а нельзя ли написать историю про Даламара или Ариакаса... раз уж у тебя так отлично получается раздевать персонажей...))))

[Gwaliora >>>]

kat dallas, Даламар - точно не мой профиль. Тут есть люди, которые справятся гораздо лучше.
И Ариакаса кому, как не тебе, раздевать?

У меня есть мысль на тему еще одной истории, очередные "темные переулки" Саги, но Стурма там не будет.

Сообщение отредактировал Gwaliora - 20-07-2011, 14:20

[Zu-l-karnain >>>]

понятия не имею, чем я помог. Сейчас прочитаю, может быть понимание прийдет.

[Gwaliora >>>]

Zu-l-karnain, ты завел тему про двоих героев, в которой было, конечно, предостаточно бреда (как авторского, так и комментаторского), но умные мысли тоже попадались

[Рей >>>]

Круто) Мне понравилось, читается на одном дыхании) Правда, я тоже не поняла, за что мне благодарность))
И, как всегда, хочется еще и больше)

[Gwaliora >>>]

Рей, если помнишь, именно ты навела меня на мысль, что "ни за что, просто так" Стурм Рейстлина невзлюбить не мог. Магия - это повод, но не причина, а должна быть переломная ситуация.

И, как всегда, хочется еще и больше)

Будет, но не раньше осени, думаю. Я весной хотела параллельно переводить МтГшный сторилайн, но рук не хватило. А потом нашла там книгу в разы интереснее, чем та, за которую я взялась поначалу. Так что прямо на той неделе с ней и стартую.

Сообщение отредактировал Gwaliora - 20-07-2011, 15:38

[Zu-l-karnain >>>]

ок

Сообщение отредактировал Zu-l-karnain - 26-11-2012, 18:06

[Gwaliora >>>]

Непонятно, откуда взялся дракон,

Это фэнтези. Сказка, то есть
Дракон упал как гром с ясного неба, или out of the blue, если по-английски И вряд ли меня можно обвинить в отсутствии логики, я за этим очень серьезно слежу.

непонятно, почему Стурм терпел Рейстлина.

Они взаимно терпели друг друга, потому что других вариантов не было. Карамон - человек разве что чуть выше уровнем, чем остальные парни из Утехи, да Китиара, у которой была своя жизнь, вот и вся компания. Всяких Танисов-Флинтов в расчет не берем, это уже следующий этап.

вообще в литературном плане это беспроигрышная тема.

Беспроигрышная тема для тех, кто читает Сагу - это как раз дракон

взаимная ненависть - это ненависть к "альтернативному жизненному выбору". как-то так.

Я написала не про выбор как событие, а про процесс выбора, если я понятно выражаюсь. И про повод к окончательному установлению тех отношений между ними, которые были уже в "Драконах осенних сумерек".

Ну а они буду винить соответственно друг друга и думать, что противнику как раз что-то обломилось.

Рейстлин уже проходил через это, в общих чертах, с братом.

upd. Можно расписать нечто подобное в виде адд-она, но я этим если и займусь, то нескоро. Я не хочу уподобляться... обойдемся без имен, в общем, тем очарованным, которые из фанфика в фанфик склоняют одних и тех же персонажей. Я, правда, честно скажу, что про Стурма и Китиару (по отдельности, I mean ) мне писать интересно и просто в лучшем смысле слова.
К теме Китиары точно стоит вернуться.

Сообщение отредактировал Gwaliora - 21-07-2011, 15:43

[Серый Всадник >>>]

В качестве рецензионной затравки меня удивили три вещи: первая умеренно, вторая сильно, третья очень сильно:

1) А что в имени Илис такого труднопроизносимого, если, конечно, ты не японец? Я охотно верю, что, скажем, Aelys могли бы произносить как Илис или даже до Лиски низвести... или именно что-то вроде Лиски даме и не понравилось? Вообще сама по себе идея с именем любопытная.

2) Я с трудом верю, что Рейстлин потратил столь ценный алхимический пот потому, что ему было трудно продраться сквозь кусты. Я, правда, себе ежевичник не представляю: он, может, хуже малинника... но пот?!

3) Крыса не побежит очертя голову на запах крысиной крови. Десятая по счету так уж точно. Я бы на месте Стурма работала бы в поте лица на кур с кролями, или голубей бы на худой конец стреляла (правда, их, наверное, в Утехе столько еще не развелось).

О, еще четвертая: я плохо представляю Рейстлина, способного поймать летящее ему в лицо оснащенное когтями и шипами тело гораздо крупнее вороны прежде, чем маг минимум окривеет. Это хуже, чем мяч, а маг и с мячом не блистал.

P.S.: дракончик замечательный.

Сообщение отредактировал Серый Всадник - 22-07-2011, 0:50

[Кайран >>>]

О, еще четвертая: я плохо представляю Рейстлина, способного поймать летящее ему в лицо оснащенное когтями и шипами тело гораздо крупнее вороны прежде, чем маг минимум окривеет. Это хуже, чем мяч, а маг и с мячом не блистал.

Не будем забывать, что по канону Рейстлин - хороший жонглер.

[Gwaliora >>>]

Серый Всадник:
1. В Саге попадаются и гораздо более серьезные языковые вольности, или то, что кажется таковым читателям из нашего мира
Если вспомнить имя Стил, которое вопреки всякой логике значит "полуэльф" (хотя я пыталась это обосновать как-то для себя), то почему бы не допустить и эту?

2. В азарте выполнения квеста, думаю, мог.

3. Может, там свои особые крысы. Если деревья выдерживают вес домов, то почему бы и крысам не быть глупее, чем тут у нас?
Хотя да, надо обдумать. Может, он их по всему городу отлавливал. Но править здесь я ничего не буду, наверное.

3. Надо будет тоже добавить в оригинал что-нибудь на эту тему.
upd: Ты как раз про то, что дракон почему-то не успел ему уделать лицо напрочь? Он, в смысле, дракон, был напуган до паники. Если Рейстлину нужно было бы его не поймать, а просто спастись, думаю, там хватило бы и в сторону шагнуть.

Кайран, тут скорее сработал бы хороший вратарь

Сообщение отредактировал Gwaliora - 25-07-2011, 13:58

[Серый Всадник >>>]

тут скорее сработал бы хороший вратарь

Вот да. Разница, хотя в жонглировании я не разбираюсь, думается мне, в том, что булавой человека в ворота внести вроде не может - скорость и вес не те.

...окончание рецензии.
Мне кажется, что, вводя в рассказы Стурма, ты делаешь нечто благое : очень многие читатели Саги его не переваривают (и я прекрасно понимаю, почему, он и правда труден в непосредственной близости, как минимум), а у тебя прекрасно показано, что за внешней видимостью в нем есть чему сопереживать, и есть что любить. Это в ДЗН тоже видно, но что-то не всем.
Дракончик, боящийся обжитого людьми мира и исчезающий в никуда - он замечательный и гораздо более сказочный, чем оригинальные лэнсовские драконы.
Рейстлин классно сочится ядом и тем самым "чернейшим любопытством".
Следует сделать вывод, что все три действующих персонажа удались, а еще удалась Соламния: так выглядит любое место, где мужчины племени должны бегать за мамонтами.

[Gwaliora >>>]

себе ежевичник не представляю: он, может, хуже малинника...

Писалось на личном опыте

все три действующих персонажа удались,

Я попробовала тут один интересный ход, странно, что его никто не заметил.
Я про полное отсутствие в рассказе других имен, кроме семьи Светлый Меч (Ангрифф, Илис-Анна и Стурм), Рейстлина и дракончика.
Мне хотелось сделать так, чтобы рассказ был интересен тем, кто не любит фэнтези-серии за слишком большое количество героев. С непривычки на посторонние имена часто отвлекаешься.

Сообщение отредактировал Gwaliora - 25-07-2011, 14:00

[Серый Всадник >>>]

С непривычки на посторонние имена часто отвлекаешься.

Вероятно, здесь все привычные. Вот и не заметили).

[Gwaliora >>>]

Вероятно, здесь все привычные. Вот и не заметили).

Я это дело тестировала на тех, кто не читал Сагу, или вообще фэнтези не любит.
Сказали, неплохо

[Чернодракошка >>>]

Gwaliora

Как-нибудь "выведу" более масштабного, такого, чтобы от взмахов его крыльев сносило напрочь крыши, в смысле, у домов 
А пока и такого достаточно

Вытащила цитату из другой ветки, чтобы там оффтоп не разводить. Он тем и симпатичен, что это - малое дитя, чем-то напоминающее котёночка. Вот только как серебряный дракончик мог обжечь Стурму лицо? У них, вроде бы, не тот тип поражающего дыхания.

[Gwaliora >>>]

Чернодракошка, если бы тип был "тот", после такого выхлопа Стурм бы не выжил
Вообще мне кажется, что любой типичный дракон может дыхнуть чем-нибудь обжигающим или едким, не в целях нападения или обороны, а просто.

Сообщение отредактировал Gwaliora - 26-07-2011, 17:32