Рассказы Даммерунг (обновление)

В последнее время Иннокентий никак не мог нормально заснуть.
Он давно перестал смотреть телевизор, выкинул остававшиеся дома газеты и даже в интернет высовывался редко, по особой надобности, так как знал, что каждый новый заход в информационный мир навряд ли принесет ему что-то, кроме разочарования и боли - а ведь ему становилось действительно больно, когда он слышал о чем-то дурном, особенно о делах, творимых людьми. Иннокентий расстраивался, слыша о потопах и землетрясениях, но людская злоба и неразумная жестокость просто выбивала его из колеи. Иногда ему удавалось некоторое время прожить беззаботно, забыв о том, какой мир его окружает, но гораздо чаще очередной день заканчивался тем, что он бессонно лежал в кровати, глядя в потолок и пытаясь понять, что творится с искренне любимым человечеством.
- И ведь дети вроде бы не злые, - как-то раз поведал он о своих мыслях коту, жившему рядом с подъездом, - а кто из них вырастает? Может, родители виноваты? Был бы у меня сын, я бы его воспитал как подобает. Только вот нет у меня детей и вряд ли когда-нибудь будут. Не найду я ту девушку. Ведь добрых среди них я тоже давным-давно не видал.
Кот мяукнул. Он хотел есть, но еды у Иннокентия не было.
- Хорошо тебе, - задумчиво сказал ему человек, мысленно делая пометку – покормить кота вечером, как схожу за покупками. – Тебе все равно, что за кошка. И котят, наверно, много. Да и растить их не нужно – сами вырастут честными, хорошими котами. Людям бы так жить, но не могут же.
Из расщелины в заборе у мусорного бака вынырнул другой кот с еще живым воробьем в зубах. Искалеченное крыло свисало у него из пасти. Невольный слушатель Иннокентия разом потерял интерес к человеку, зашипел на пришельца и, молнией пронесшись к помойке, атаковал. Застигнутый врасплох охотник бежал с позором и разорванным ухом, бросив добычу. Кот искоса взглянул на Иннокентия и первым делом оторвал воробью второе крыло, которым тот неуклюже взмахивал в отчаянной попытке удрать. Иннокентий вздохнул, закрывая за собой дверь подъезда.
Вскоре кот пропал, и подкармливавшая его старушка-соседка предположила, что его убили мальчишки из соседнего двора. Версия выглядела вполне правдоподобной и сильно расстроила Иннокентия, которого такие случаи разуверивали в непорочности детей – а ему очень хотелось верить в добрых людей. Но люди не уставали говорить ему и друг другу гадости, издеваться над чувствами, существами и понятиями, устраивать войны и разрушать больше, чем созидать.
Пришел тот день – вернее, вечер особо тяжелого дня – когда Иннокентий наконец уверился в том, что человечество пало окончательно и бесповоротно. Его выгнали с работы, его обокрали в автобусе, покрыли матом в магазине, он прочитал «Московский комсомолец», девушка обозвала его жалким хлюпиком, и это было последнее, что он от нее услышал. Он пришел в свой гараж, как делал всегда, когда был особо расстроен, и попытался смастерить что-нибудь, но только запортил хороший кусок дерева и в сердцах швырнул его на верстак.
- Ну как дела? Чую, неважно? – поинтересовался голос из дальнего, темного конца гаража.
- Плохо все, плохо, - Иннокентий смахнул с верстака опилки и сел на него, понурившись.
- А я же говорил тебе? – все с той же иронией спросил голос.
- Говорил…
- Так, значит, не будешь строить ковчег?
Иннокентий вздрогнул и взглянул в темноту, которая простиралась гораздо дальше, чем мог вместить обычный гараж. В ней вырисовывались очертания огромного, недостроенного судна, лежавших всюду досок и инструментов, но говорившего видно не было.
- Не буду, - выдохнул он.
В темноте захихикали. Пахнуло серным пламенем, и воцарилась тишина.
Иннокентий вышел из гаража, запер его амбарным замком и пошел домой, не оглядываясь. В небе тяжело набрякли свинцовые тучи, и мелкая морось затяжного дождя посыпалась на асфальт.

Сообщение отредактировал Даммерунг - 19-05-2009, 11:10

Прям творчеством Леонида Андреева напахнуло...
У меня вопросы к автору.
1. Иннокентий собрался в одиночку на ковчеге плыть?
2. Ко подал ему саму идею ковчег? Тот, кто хихикал в тёмном углу?
3. Этот тот, кто хихикал в тёмном углу, внушил Иннокентию эти мысли, или герой сам так решил: видеть вокруг только негатив?
4. А в чём всё-таки ошибка главного героя? За что он наказан? За бездействие? Слабость духа и воли? За пессимизм?

Сказать честно, мысль хорошая, но не законченная, не развитая. Вы начали идею, начали сюжетную линию, попытались вложить некий вечный, философский смысл. Но... вы даже больше остановились на истории котов, чем на второстепенном герои, который задал вопрос о ковчеге, даже на главном герои вы не остановились, не раскрыли его, хотя возможности рассказать у вас было очень много. Я считаю, что положено не плохое начало, но это начало нужно немного подкорректировать, написать больше, создать ситуации, обстановки, душевные терзания и выводы, к которым пришел герой, для того чтобы сделать важный шаг для себя и для человечества. Возникает слишком много вопросов о том кто такой герой, почему он думает о тех, кто не думает о нем. Претензия на нечто божественное здесь, по моему мнению, не уместна, и тогда можно ли говорить о том кто этот герой на самом деле. Думаю, стоит продолжить эту тему, при этом дав сюжету новую жизнь, новый виток, а не заканчивать, обрывая фразы. У вас хороший, сложенный свой стиль описания и интересная концепция. Не оставляйте все так.

1. Иннокентий собрался в одиночку на ковчеге плыть?
2. Ко подал ему саму идею ковчег? Тот, кто хихикал в тёмном углу?
3. Этот тот, кто хихикал в тёмном углу, внушил Иннокентию эти мысли, или герой сам так решил: видеть вокруг только негатив?
4. А в чём всё-таки ошибка главного героя? За что он наказан? За бездействие? Слабость духа и воли? За пессимизм?

1. А какой тогда смысл?)
2. А кто подал Ною?
3. Читателю решать. В каком-то смысле хихикающий в углу и есть составляющая человека.
4. Опять же, решать читателю. С вашей точки зрения, к примеру, он наказан. С другой - нет, хотя, возможно (и это тоже не факт), заслуживает.
amyki
Не вижу смысла в том, чтобы проделывать все эти манипуляции. Ситуации, терзания... Это же не роман, а рассказ, идея с минимумом обрамлений, которая дает возможность додумать все остальное самостоятельно. И правильно, что у читателя появляются вопросы. Нехай мыслит.

Претензия на нечто божественное здесь, по моему мнению, не уместна, и тогда можно ли говорить о том кто этот герой на самом деле.

Уточните посыл фразы, пожалуйста)

Даммерунг, продолжим? )))

1. А какой тогда смысл?)

Я не поняла вопроса. )) Я хотела понять, зачем он собирается плыть один, не собрая, как Ной, всей твари по паре.

2. А кто подал Ною?

Ною подал идею Бог. Здесь та же ситуация? Просто здесь больше вопросов, чем ответов, поэтому я спрашиваю.

3. Читателю решать. В каком-то смысле хихикающий в углу и есть составляющая человека.

Значит, сдался сам герой - правильно понимаю?

4. Опять же, решать читателю. С вашей точки зрения, к примеру, он наказан. С другой - нет, хотя, возможно (и это тоже не факт), заслуживает.

Читатель в моём лице не понял, за что наказан главный герой. Вот и вопрошает. Если не наказан, напишите это со своей, авторской позиции.
Просто мне неясен итог рассказа - хочу понять смысл и то, что Вы хотели сказать:
1)человек слаб?
2)ленив?
3)пессимистичен?
4)слишком многого хочет от жизни?
5)замкнут в себе?
6)не пытается вникнуть в мир других людей - эгоистичен?
7)мелочен и недалёк?
8)Ваш вариант...

Я не поняла вопроса. )) Я хотела понять, зачем он собирается плыть один, не собрая, как Ной, всей твари по паре.

Дык он бы собрал. Когда достроил бы.
Не факт, кстати, что у него там в гараже эти твари не лежат штабелями в анабиозе)

Ною подал идею Бог. Здесь та же ситуация?

Ну да. Параллель очевидна же. В данном случае "сам додумался" и "Бог подал идею" для меня равнозначны. Он ведь, как и сернопахнущий хихикальщик - внутри)

Читатель в моём лице не понял, за что наказан главный герой. Вот и вопрошает. Если не наказан, напишите это со своей, авторской позиции.
Просто мне неясен итог рассказа

Тут нет авторской позиции) Читатель получает идею и осмысливает ее, как хочет. Мне нравится, что рассказ предполагает различные толкования, - не люблю однозначности)
Какие выводы можно сделать? Ну, основная идея - это то, что безгрешности нет. Ни во взрослых, ни в детях, ни в животных. И в конечном итоге фанатичная "непогрешимость" (заложенная в самом имени главного героя) способна обернуться самым чудовищным грехом - предательством своего высшего предназначения и уничтожением человечества. Но это только моя точка зрения)
Да, спасибо комментаторам, наталкиваете на интересные мысли. Может, как-нибудь сооружу из этой обремененной буквами идеи что-нибудь побольше)

Хм, как интересно... Надо такую важную мысль развить, это всё очень любопытно. Может, как-то в конце подчеркнуть ту мысль, что Иннокентий ощутил, насколько же он сам не безгрешен? Ведь обычно повествование читателем воспринимается от лица главного героя.
Вообще же, хочу заметить, что рассказ напоминает не только безысходность Леонида Андреева, но и скрытый смысл Чехова.

Может, как-то в конце подчеркнуть ту мысль, что Иннокентий ощутил, насколько же он сам не безгрешен?

Ну, у меня кой-какие идеи на эту тему уже есть. Можно сделать так, чтобы кто-то другой спас людей и зверей, а главный герой успешно затонул с пониманием того, как плохо поступил) Или как-то намекнуть на возможность такого финала, потому что такая морализаторская концовка открытым текстом мне не очень нравится.

Вообще же, хочу заметить, что рассказ напоминает не только безысходность Леонида Андреева, но и скрытый смысл Чехова.

Смущаете)

Сырое, только что оконченное произведение. Нужна критика, поиск ляпов и совет по поводу окончания. Заранее благодарна.

Мышка Лина

Что-то серое промелькнуло у стены и замерло, попав в полосу лунного света. Любая другая мышь - а этот серый, пушистый комочек был именно мышью - немедля убежала бы в безопасность темноты, но Лина была не из таких. Она осмотрелась, повела носом и, сложив на груди лапки, принялась созерцать луну.
- О, как прекрасен твой свет, госпожа ночи! - воскликнула она и вновь заозиралась, опасаясь, как бы ее писк не привлек внимание хозяев дома. Но никто не пошевелился, не скрипнул кроватью, не коснулся половицы - и мышка, закрыв глаза, закружилась в серебряном свете. Восхитительно! Строчки стихов начали сами собой рождаться в голове. Лина поняла, что скоро ее хватятся дома, и, тихо попискивая от восторга и собственной дерзости, помчалась в родную нору. Торопливо подхватив несколько крошек, она принялась записывать строки, еще не угасшие в памяти.
Лина очень любила ночь, потому что это было время Котов.

- Днем они спят на старых пыльных диванах, а ночью просыпаются, и горе тому, кто окажется у них на пути! – вдохновенно декламировала она. Это был отрывок из чернового варианта ее романа под рабочим названием «Повелители Ночи, или Тайна Старого Чердака». Она очень любила зачитывать его куски другим мышам, обычно ровесникам или чуть помладше – взрослые лишь отмахивались, а некоторые возмущенно пищали «Какая гадость!»
- Никто не может услышать стремительных и легких шагов Кота, никто не увидит его, если он сам того не пожелает, - мышонок с пятнышком на хвосте слушал, открыв рот, - и только глаза его сверкают в ночи, будто раскаленные кухонные горелки! Кот выпустил свои белоснежные когти и приготовился вонзить их в юную мышь!
- Боюся-я-я… - мышонок прижался к старшему брату. Братец был крупным, с темной шкурой и надорванным ухом, и именно ему предназначалась наибольшая доля эмоций, которые вкладывала в повествование Лина.
- Очень здорово, - похвалил он. – Слушай, парень, уже поздно. Давай-ка беги к маме, а мы с Элеонорой еще поболтаем.
Мышонок задумался: ему нравились страшилки, но у этой мыши получалось уж больно живо! Лучше домой, быть может, там осталось немного сырку… И он юркнул в ближайшую щель.
- Элеонора, а расскажи про свое имя. Оно такое красивое, - попросил старший мышонок, которого звали Мью. Лине тоже нравилось его имя: оно чем-то походило на зловещий клич Кота, вышедшего на охоту.
- Ты знаешь, все зовут меня Лина, - начала она свою обычную историю, в которую уже свято верила сама. – А на самом деле это сокращение от «Элеонора», что означает «Та, в ком живет Кот»!
- Правда? – с недоверием спросил Мью. Лина только и ждала этого вопроса.
- Вот смотри, - она с трудом перевернула стопку черновиков, переплетенную веревочками с ветчинной шкурки. Сзади был кусок бережно обгрызенного картона с приклеенными вырезками из книг и газет. Лина ткнула лапкой в потертую выцветшую фотографию.
- Лео, - с трудом прочитал мышонок. – А на картинке – Кот! Ух, какой волосатый!
- Это называется грива, - несколько обиженно поправила Лина. – Лео – значит Рыжий Кот. А нора – это то, где кто-нибудь живет.
Мью подумал.
- А зачем тогда…
- А «Э» - это для красоты! – торжествующе завершила Элеонора.
- Здорово, - искренне восхитился Мью. – Только мне пора. Родители ждут. Но сперва я помогу тебе отнести роман домой.
Лина благодарно потеребила его за ус.

- Коты – это выдумки, - убежденно заявила Алиса, мать Лины. – Их придумали, чтобы пугать мышат. Раньше совсем не умели воспитывать маленьких.
- Неправда, - возразил дедушка Стефан. Он обычно сидел в своем кресле, углубившись в чтение, и редко подавал голос, поэтому сейчас вся семья повернулась к нему. – Это раньше мы жили там, где были коты, но однажды старый мудрый Мыш показал нам путь в благословенные земли, куда котам путь заказан. Меня назвали в его честь, и моего прадедушку Стефана тоже. Давно это было, одним словом!

- Папа, только не надо опять о подвиге Стефана, - Алиса покачала головой. – Путешествие Мышей через Дикое Поле – такая же выдумка, как и коты, и совы, и прочие чудовища. Лина, ты же не думаешь, что на свете есть эта… однорогая белая крыса?
- А почему бы и нет? – мордочка Лины приобрела мечтательное выражение. – Только не каждый может ее увидеть. А вот Коты видят все! У них глаза све… сияют в ночи, словно дети луны!
- Хватит, - решительно сказала мышь-мама. Дедушка, кажется, не собирался принимать участия в воспитательной беседе, и она бросила взгляд на отца, увлекшегося корочкой анисового хлеба.
- Ну, может, раньше коты и были, только теперь их больше нет, - сказал он и снова принялся за еду.
- А вдруг еще есть? – упрямо гнула свое Лина.
Алиса вздохнула.
- Скажи, доченька, ну что хорошего ты находишь в этих… существах? – спросила она. – В сказках пишут, что коты ночью встают со своих диванов и нападают на мышей. Им нужны живые, ни в чем не повинные мыши, чтобы поддерживать свое существование. Это ведь ужасно!
- Они очень красивые, - Лину ничуть не смущали слова матери, - их невозможно убить, они живут очень-очень долго, они могут превращаться в тень и бесшумно движутся на мягких лапах, таящих смерть…
- Достаточно. Не желаю больше слушать о котах, - строго сказала мама. – Иди в свою комнату. Я не запрещаю тебе читать о них, но будь добра, чтоб больше никаких разговоров. Мне уже жаловалась одна почтенная мышь, что ты напугала её малыша своей болтовнёй.
- Но…
- Никаких но. Иди в комнату. Можешь взять свою корку.

Лина закрыла за собой дверь и огляделась. В ее норке царил беспорядок. Чего только не валялось на полу – губная гармошка, обрезок искусственного меха, в который она любила заворачиваться, подражая легендарному Черному Коту, значок с изображением кошачьей морды, ржавый кусок проволоки… Как говорил принесший его мыш, это была часть самой настоящей мышеловки. Разве могла Лина с ее тягой ко всему зловещему и мрачному отказаться от такого подарка?
На столе, помимо многочисленных частей романа, красовалось перо, принадлежавшее сове. Этих существ Лина тоже любила, хотя многие считали их врагами Котов. А может быть, это были всего лишь Коты, научившиеся летать?
Впрочем, птиц Лина не особо жаловала – слишком далеки и чужды они мышиному племени. Другое дело – Коты! Их, пушистых и разноцветных, легко было представить в образе себе подобных. Могучих, бессмертных мышей – повелителей ночи, чей роскошный мех ерошит холодный полуночный ветер, когда они идут охотиться при свете полной луны…
Лина села за стол, зажгла сальную свечку и принялась увлечённо строчить.

Было уже далеко за полночь, когда ее отвлек негромкий стук из-за тонкой фанерной стены. Лина не обратила внимания, решив, что это дед со своей тростью – никак бессонница замучила, решил погулять. Но стук повторился уже ближе к потолку, куда Стефан не смог бы забраться, даже вспомнив лучшие дни своего отрочества.
- Пи! Эй! Лина, ты тут? – нетерпеливо запищал кто-то сверху. В отверстие, через которое Лина обычно возвращалась домой, просунулась чья-то темная усатая головка.
- Мью, что ты здесь делаешь? – Лина инстинктивно втолкнула черновики в стол, как делала всегда, когда в комнату заходили посторонние. – Ночь уже!
- Я решил, тебе будет интересно. Я нашел Кота! Прямо на дворе, представляешь?
Лина сей же час погасила свечку и полезла было к отверстию. Потом, подумав, прихватила кусок сала с огарка и прикрепила его к хвосту.
- Давай лапу.
Мью вытащил мышку на «крышу», и, минув пару поворотов, оба очутились в сыром, попахивающем несвежими овощами подвале – на площади, как сказала бы малознакомая с человечьими понятиями мышь. Две-три гуляющие парочки, вот и все, кто встретился им по пути. Вероятно, их с Мью приняли за таких же, подумала Лина и на всякий случай поотстала.
- Давай побыстрее, а то он улетит.
- Коты не летают, это ты с совами путаешь.
- А у тебя в книжке Кот однажды обернулся летучей мышью и улетел, что, нет?
Лина вскарабкалась на изгиб трубы и помогла залезть Мью.
- Это был художественный прием, - проговорила она, переводя дыхание. – Я хотела показать, что Коты – по сути, те же мыши, только гораздо сильнее и красивее, чем мы и наши летучие собратья.
- Летучки нам не родня. Их просто зовут мышами, - снисходительно улыбнулся Мью, но, увидев, что Лина готова обиженно надуться, поспешно вскочил на лапы:
- Ладно, где там выход? Надо поскорей выбираться, а то к утру домой не поспеем.
Там, где труба, обмотанная чем-то мягким и приятным на ощупь, выходила во двор, мыши слегка расширили отверстие, так что им не составило труда пробраться наружу. Лина с удовольствием вдохнула свежий воздух, пронизанный заманчивыми ароматами. Конечно, ночные фиалки, росшие на клумбе поодаль – это совсем не то, что чесночная колбаска, но мышки, подобные Той, в ком живет Кот, умели ценить необычное. Мью лишь поморщился – здесь он явно чувствовал себя не в своей тарелке.
- Можно было и с подоконника посмотреть… - пробормотал он. В саду, среди переплетений темных ветвей и высоченной травы, очень и очень верилось в Котов, в особенности в бесшумные бархатные подушечки и острые, как бритва, когти. Надо полагать, Элеонора в восторге, - безрадостно подумал он и оглянулся на свою спутницу, озиравшуюся во все глаза и смешно топорщившую нос. Ну конечно.
- Смотри, смотри! А луна-то полная! – запищала она, указывая куда-то вверх. Высоко, выше, чем обитавшие в доме гиганты, выше даже огромных деревьев, висело что-то похожее на головку белого сыра. Мью непроизвольно облизнулся, разглядывая ее.
- Приходит ночь, когда Луна блестит, округла и полна, тогда с дивана он встает, бессмертный смертоносный Кот!.. - вдохновенно продекламировала Лина, вероятно, что-то из своих новых творений. Мышонок потянул ее за лапку.
- Правда, здорово погуляли? Может, по норам, а?
- Ты что! Мы же так и не увидели… - пискнула было Лина, как вдруг ее перебило протяжное и пронзительное «Мау!»
Мыши так и замерли лапа к лапе.
В высокой траве блеснули два глаза – круги беспросветной черноты, окаймленные голубым. Шелестя стебельками, едва придавливая лапами почву, из зарослей сорняков показалось то, что могло быть лишь Котом.
- Я думала, они больше, - только и выдавила Та, в ком, пожалуй, такие чудовища не жили.
- Мау? – повторил маленький Кот с явным удивлением и обидой. То же выражение, застывшее в огромных глазах, заставило бы любого из великанов-людей прослезиться и подхватить на руки бедный пушистый комочек, с непониманием взирающий на безжалостный мир.
- К трубе, быстрее! – завопил Мью, который ничего этого в Коте не увидел, но зато прекрасно разглядел его сахарно-белые клыки. Элеонора стояла как вкопанная, поэтому пришлось тащить ее силком.
Котенок бросился следом, повинуясь древнему как мир инстинкту, но, к счастью, кошка-мать еще не успела толком обучить его охоте, и мыши успели юркнуть в отверстие, пожертвовав лишь куском огарка с Элеонориного хвоста. Прижавшись друг к другу в тесном проходе, они могли видеть, как котенок с интересом обнюхал сало и слизнул широким розовым языком. Мью едва не стошнило.
- Как интересно, - слегка потусторонним голосом произнесла Лина.
- С-совсем с ума свихнулась со своими Котами, - наконец выдавил мышонок, отодвигаясь от нее подальше. – Он нас чуть не съел! Пошли уже домой, холодно!
- Подожди, - Лина, похоже, оправилась от потрясения. – Здесь он нас не достанет. Я хочу еще посмотреть. Мью, я же никогда не видела их по-настоящему!
- Ну да. Не то не писала бы, - буркнул мышонок и отвернулся. Впрочем, вскоре любопытство заставило его снова выглянуть в отверстие и еще раз ужаснуться всей настоящести этого Кота.
- А ведь он славный, - неожиданно сказала Элеонора. Мью лишь фыркнул в ответ.
Так же нежданно, как и приличествует Котам, откуда-то из-за грядок показалось нечто изящное, белое в темных пятнах, и проскользнуло к котенку, жалобно мяукавшему в темноте. Оно было гораздо больше, старше и опаснее на вид, и в его движениях ощущалась смертоносная грация, при виде которой Лине вдруг стало стыдно за килограммы исписанной бумаги. Кошка понюхала воздух и издала глухое рычание: ей явно не нравились здешние места. Подхватив котенка за шкирку, она слегка встряхнула его и поставила на лапы.
- Мау? – невинно осведомился тот, но мать уже повернулась к нему хвостом и затрусила прочь, и ему ничего не оставалось, кроме как следовать за ней.
Некоторое время стояла полная тишина. Затем у трубы заскреблись четыре пары лапок: мыши молча направились домой.

(возможно, лучше окончить здесь, как считаете? Или сделать совсем другую концовку?)

Пару дней спустя Мью снова повстречался с Линой. Отец поймал его, когда тот пытался незаметно проникнуть в норку, и, строго отчитав, на три дня запретил выходить из дому. Впрочем, мышонок решил, что два – это более чем достаточно.
- Все пишешь, Элеонора? – поинтересовался он. – Или теперь звать Линой?
- Почему же, - мышка пожала плечами. – Элеонора звучит красиво. Я теперь другую книгу пишу.
Она достала тщательно скатанный в свиток кусок оберточной бумаги и показала красиво выведенное заглавие.
- «Эльвира, истребительница Котов»! – гордо объявила она. – Одинокая мышь против зловещих созданий ночи!
- Почитаешь мне потом, - улыбнулся Мью.

В общем, советуйте.

Сообщение отредактировал Даммерунг - 19-05-2009, 14:07

Занятно. Такая себе готичная мышка))

Строчки стихов начали сами собой рождаться в голове.

Может быть, лучше просто "рождались" или "начали складываться"? А то, по-моему, несколько кривовато получается, нет? Впрочем, автору виднее.) Что же до окончания - я бы на этом и закончила. Получилось неожиданно и стильно, а если продолжать, то есть риск испортить очень хороший рассказ. Но опять-таки - на усмотрение автора.

Может быть, лучше просто "рождались" или "начали складываться"? А то, по-моему, несколько кривовато получается, нет? Впрочем, автору виднее.) Что же до окончания - я бы на этом и закончила. Получилось неожиданно и стильно, а если продолжать, то есть риск испортить очень хороший рассказ. Но опять-таки - на усмотрение автора.

Спасибо, приму во внимание.
Можно уточнить, вы предлагаете закончить там, где я указала, или там, где сейчас кончается рассказ?

Сообщение отредактировал Даммерунг - 19-05-2009, 14:17

Даммерунг, пардон, ещё пардон))) Там, где сейчас заканчивается рассказ.

Мм, ну и я, пожалуй, отмечусь.
Особенно каких-то ляпов не заметила, может быть, потому что увлеклась чтением.
Хотя парочку приведу, не ошибок, а лишь «сложность восприятия».

Торопливо подхватив несколько крошек, она принялась записывать строки, еще не угасшие в памяти.

Здесь мое сугубо личное восприятие текста, конечно. Но немного странной показалась последовательность действий. Перед этим предложением было лишь сказано, что она помчалась в норку и потом сразу это предложение. Смущает связь крошек - написание строк. В общем, меня предложения немного сбило с толку.

И вот, пожалуй, вот это предложение.

- Здорово, - искренне восхитился Мью. – Только мне пора. Родители ждут. Но сперва я помогу тебе отнести роман домой.

В представлении его как диалога, мне кажется можно сказать проще, и последовательнее.

В остальном, все понравилось. Все выдержанно в одном стиле, веришь каждому слову, и видишь мир мышки как отдельный мир, к тому же проработанный детально. Это очень похвально, поскольку не появляется сомнений и ощущений в незавершенности и не соответствии мира его персонажам. Понравился особенно рассказ об имени героини, очень интересно подано восприятие желаемого за факт.

Относительно концовки, могу сказать точно, что там где Вы спрашиваете стоит ли на этом закончить, мне кажется, что как раз точку ставить не надо. А вот альтернативную концовку могу предложить. Хотя и эта кажется мне неплохой, и все же, раз Вы спрашиваете.
Из такой тяги и любопытства, причем достаточно сильного, и явно неугасаемого и не дающего ей покоя, я думаю, что после того как она увидела Кота, интерес увидеть снова появится обязательно, и как вариант может она собралась в "экспедицию по исследованию Котов", дабы доказать всем их существование, ну или по каким другим личным убеждениям. Это лишь как вариант )))

Симпатичный детский рассказ. Мыши получились забавными, живыми; верится, что они живут в своем мирке. Причесать немного стоит, например, убрать лишние имена. Имя мамы Лины явно не к месту, правдоподобнее и убедительнее было бы оставить ее просто «мамой» или «мамой Лины», так оно гармоничнее впишется (в стиль именно детского рассказа).
Концовка действительно уместна именно та, которая есть в рассказе, обрывать ранее – не имеет никакого смысла. А в существующем виде сохраняются все элементы: завязка, кульминация, развязка, но… не будь я «злом раздела»… мне показалось, что завязка затянута, а кульминация маловата. Не увидела я в ней существенных причин для того, чтобы героиня так радикально сменила мнение. Всего лишь посмотрела, как выглядит кошка, не больше. Полагаю, этого маловато для того, чтобы спешить с выводами. Учитывая, мягко говоря, своеобразный «фанатизм» Лины. Если проецировать на людей, то таким увлеченным индивидам для развенчивания заблуждений нужны неоспоримые доказательства прямо перед носом, но даже и в этом случае они попытаются найти оправдания, чтобы не разочаровываться.
Возник еще один вопрос… как я поняла, мыши живут в человеческих домах, но никогда не видели кошек? Тем более, если оказалось, что кошки вполне себе живут совершенно обыкновенно совсем рядом. Мыши вообще никуда не выходят?
Вариант концовки предлагать не буду. Он полностью зависит от того, что хотел сказать сам автор. Если не знает автор – откуда знать читателю???

Смущает связь крошек - написание строк. В общем, меня предложения немного сбило с толку.

Да, наверное, надо было написать что-то вроде "Перекусив дома парой крошек, она торопливо принялась..."

В представлении его как диалога, мне кажется можно сказать проще, и последовательнее.

Да, тут, пожалуй, надо разбить на две отдельных реплики.

как вариант может она собралась в "экспедицию по исследованию Котов", дабы доказать всем их существование, ну или по каким другим личным убеждениям.

Ну это скорее всего закончится плачевно)
Спасибо за одобрение и предложения, учту.

Причесать немного стоит, например, убрать лишние имена. Имя мамы Лины явно не к месту, правдоподобнее и убедительнее было бы оставить ее просто «мамой» или «мамой Лины»

Ну да, персонаж на один абзац, имя тут в общем-то ни к чему, хотя позволяет избегать повторений.

Не увидела я в ней существенных причин для того, чтобы героиня так радикально сменила мнение. Всего лишь посмотрела, как выглядит кошка, не больше. Полагаю, этого маловато для того, чтобы спешить с выводами.

Ну так кошка выглядела довольно зверски)
Да и не то что бы героиня радикально сменила мнение (если сохранить существующую концовку). Люди, которые пишут книги об охотниках на вампиров, тоже по-своему очарованы вампирами)

Возник еще один вопрос… как я поняла, мыши живут в человеческих домах, но никогда не видели кошек? Тем более, если оказалось, что кошки вполне себе живут совершенно обыкновенно совсем рядом. Мыши вообще никуда не выходят?

Эта колония мышей живет в одном частном доме, где с момента постройки кошек никто не заводил. С другими колониями не контактирует, хотя им известны обитающие там же крысы и летучие мыши. А котенок с кошкой случайно забрели. Может, их совсем недавно привезли на дачу соседи, и теперь мышам придется быть поосторожнее...
Есть мнение сделать концовку от лица котенка, который только что приехал из городской квартиры и спрашивает у мамы, кто такие "Мыши")

Сообщение отредактировал Даммерунг - 20-05-2009, 3:37

Лина поняла(знала), что скоро ее хватятся дома, и, тихо попискивая от восторга и собственной дерзости, помчалась в родную нору.

Она очень любила зачитывать его(можно убрать) куски другим мышам, обычно ровесникам или чуть помладше – взрослые лишь отмахивались, а некоторые возмущенно пищали «Какая гадость!»

Но сперва я помогу тебе отнести роман домой(можно опустить).

Так а что, хорошая ведь концовка, вполне такая подходящая и показательная. Оставьте её. Мне вообще очень понравилось: и маленький мыш, и Мью, и сама Лина - во многом показательно)))). Но, как и сказала выше Горация, кульминации бы побольше, усилить бы этот момент. Например, кошка учуяла мышей в водостоке и они рванули домой со всех ног. Или как-то ещё, уверена, Вы ещё выберете лучший вариант.

Лина поняла(знала), что скоро ее хватятся дома

Нет, она именно поняла, что уже поздно, и поэтому ее скоро хватятся дома.

Она очень любила зачитывать его(можно убрать) куски другим мышам

"Его" занимает свое законное место) Я, пожалуй, куски поменяю на отрывки.

Например, кошка учуяла мышей в водостоке и они рванули домой со всех ног.

Кстати да. Учуяла и полезла туда лапой, выдирая обивку. Наглядная демонстрация)

К полной неожиданности для себя отыскала на харде рассказ. Появился он, как мне припоминается, из попытки придумать собственную фэнтезийную расу с характерным кошачьим способом мышления. Особо ни на что не претендует.
Почему в моих рассказах так часто фигурируют коты?...

Изящно изогнувшись, существо вытянулось на нагретых солнцем камнях, подставляя теплым лучам темно-коричневый живот – живот, какой мог бы принадлежать худому, жилистому человеку, - и заурчало, подергивая кончиком длинного, тонкого, чуть искривленного на конце хвоста. Даже сейчас, когда он наслаждался отдыхом, чуткие заостренные уши с небольшими кисточками поворачивались на каждый звук. На ладонях, покрытых жесткой темной кожей, котолак перекатывал и подбрасывал бурундука – ловкий, проворный зверек пищал и пытался ускользнуть из лап охотника, но только выбивался из сил. Сощурив серые глаза с почти невидимой вертикальной черточкой зрачка, котолак с явным удовольствием наблюдал за своей добычей, выставив вперед пучки пятнистых усов под тонким, чуть горбатым, почти человеческим носом.
Звякнул колокольчик. В дверном проеме появились две человеческие фигуры – по крайней мере, более человеческие, чем его собственная. Котолак широко, словно от всей души зевая, разинул пасть с внушительными клыками и забросил туда зверька. Затем одним плавным движением переместился в сидячее положение, чинно обвил хвост вокруг подобранных лап и уставился на гостей, приподняв брови – те же пучки усов, только пореже и покороче. Из-под тонких черных губ виднелись кончики клыков и клочок бурундучьего меха.
- Прошу извинить, - пробормотал он, сглотнул и утерся полотенцем, висевшим на складном стульчике неподалеку. – Традиционное блюдо нашего народа. Все эти кулинарные ритуалы, знаете ли…
- О, мы прекрасно осведомлены о ваших обычаях, - гостья выглядела куда менее смущенной увиденным, нежели ее высокий худощавый спутник. – Мы как раз хотели пригласить вас отужинать в «Звонком копытце», что у моста.
- Отличное место, чтобы обмениваться рассказанным, - подхватил второй пришелец. По его выговору и своеобразному построению фраз можно было догадаться, что он не так давно приехал из Доэндрейна.
- Прекрасный выбор. С превеликим удовольствием разделю с вами пищу и беседы, - котолак принялся натягивать кожаные сапоги, ища взглядом плащ и другую одежду для выхода в город. – Хотя, держу пари, бурундуков там готовить не умеют.

- Что ж, если теперь моя очередь рассказывать, - проговорил котолак, почти не раскатывая букву «р», чем грешило большинство его сородичей, - то я расскажу вам, как однажды – хотя это и не совсем подходящее слово – я лицом к лицу повстречался с огромным троллем, вооруженным здоровенным топором.
- Это ваша история, Мейур? – удивился доэндрейнец. Он заказал себе что-то из родной кухни и теперь вынужден был ждать, пока его собеседники наслаждались нехитрыми местными закусками.
- Действительно, - хихикнула девушка. Она была человеческого племени, родом из каких-то северных провинций, о чем говорили ее черные как ночь, переплетенные бисерными нитями волосы и непривычные взгляду южан черты лица. – В таком случае я попадаю в такие истории каждый раз, когда болтаю со своим соседом. Он такой милый, но странный. Говорит, что троллю без оружия – как человеку без одежды.
- Традиции – основа нашего общества, - Мейур огладил усы. – Поверьте мне, то был не простой тролль. Дело было в лесу, где, кроме меня и него, не было ни единой живой души. Разве что гоблины и пара пришлых оборотней… И я охотился за ним.
- Охотились?
- Да, давно это было… - котолак мечтательно зажмурился. – О, мои глаза загорались, и когти выходили из ножен, и хвост дергался, как раненая кобра, от одного упоминания слова «охота». Я думал, что был единственным охотником во всем северном лесу. А потом оказалось, что это было не так, но уже потом…

Котолаки – не самые сильные существа, и размером уступают большинству людей, не говоря уже о троллях – а именно тролль был целью Мейура, молодого котолака, который уже несколько лет промышлял в здешних лесах отловом зверей и чудовищ, которых обыкновенно продавал на гурканских базарах, не интересуясь, станет ли его добыча чьей-либо пищей, живой игрушкой, бойцом арены или безжизненным украшением жилища. Его привлекали не столько деньги – хотя деньги и могли обеспечить его многими прекрасными вещами… – сколько возможность сколь угодно предаваться любимому занятию. Охоте. Мейур был подлинным хищником, недосягаемой вершиной пирамиды, и все, что было в лесу, принадлежало ему.
Котолак ухмыльнулся, представляя, как именно он атакует это неуклюжее создание и его спутников – четверку препирающихся и грызущихся меж собой гоблинов. Он приоткрыл рот, чтобы хлынувшие со всех сторон запахи обрели новую, более точную картину в сознании.
Мейур чувствовал, как резко пахнуло удивлением, когда тролль провалился в ловушку, как вспыхнули вокруг него огоньки испуга. Пора. Он метнулся темной стрелой, и все краски смело запахом его собственной горячей пыльной шкуры.
Пальцы котолаков не так длинны, как людские, и соединены короткой перепонкой, но это не мешает им, когда они идут на лов. Мейур метнул нож, перехватил рукоять хлыста обеими руками и взмахнул, метя в оторопевшего гоблина. «Это надо очень правильно хлестать, очень верно», - как поучала его мать, большая любительница поохотиться с «жалом». – «Если слишком сильно – можно ободрать шкурку, можно даже кость сломить. А если вот так, как надо – смотри! – иглы входят в тело и тут же отрываются, когда кнут идет назад. Понимаешь?»
Мейур прекрасно понимал, и именно благодаря этому Майра проводила свою безмятежную старость не где-то, а в приличном особняке на три этажа, с двориком, где можно было вдоволь вкушать солнце, и башенкой, откуда отлично просматривался Гуркан со всеми его церквями, рынками и площадями. Сегодня он принесет ей одну из этих маленьких тварей, чтоб было с чем поиграть.
Завидев, что один из его товарищей валяется с ножом в груди, а второго иглы словно пришпилили к земле – тот только крутился на месте, загребая руками, но подняться не мог, - один из оставшихся гоблинов дал стрекача, а другой с перепугу кинулся в яму, где ревел, ничего не понимая, разгневанный тролль. Снова свистнул хлыст, оплетая впалую грудь беглеца, и резким рывком швырнул его к ногам Мейура, который незамедлительно оглушил добычу яблоком на рукояти «жала».
К следующему, летящему в лицо гоблину охотник оказался не готов. Визжа от страха, маленький уродец, вышвырнутый из ямы могучей лапищей тролля, вцепился в Мейура почище разъяренной котицы, и, что самое неприятное, при этом метил кривым ножом в глаза, к которым все котолаки относятся по-особенному. Говорят, что некоторые из них способны восстанавливать утраченные органы зрения, но Мейур, на теле которого не было ни единого шрама, не желал проверять, относится ли он к этим сомнительным счастливчикам. Покушение на зеницу ока привело его в ярость, и, позабыв о дополнительной награде, обещанной за каждого живого гоблина, он попросту отодрал тварь от себя и несколько раз приложил ее о ствол ближайшего дерева – так, что сверху посыпалась сухая хвоя.
Конечно, при этом он упустил ровно столько времени, сколько нужно было троллю, чтоб выбраться из ямы, опираясь на рукоять широкого топора. Мейур зашипел, чувствуя зловоние огромного тела – запах, в котором чувствовалась уверенность в победе. Толстокожая тварь и пальца не сломала в яме, которую он весь день выкапывал, словно домашний кот на грядке!
Котолак уворачивался от мощных, размашистых ударов, постепенно уводя разбушевавшегося противника глубже в лес, где места для замаха было меньше. Похоже, тролль испытывал такое же удовольствие, что сам Мейур, преследуя мелкое и жалкое существо, которое рано или поздно должно было стать его жертвой. Охотник едва не рассмеялся, когда понял это, стремительно ускользая от очередного удара и мельком увидев злобную ухмылку своего врага. Своей добычи!
Он оказался за спиной у тролля и вытянул того кнутом вдоль хребта, уже не «по-особому», со всех сил. Бугристая кожа только дернулась, как, бывает, чуть морщится кошачья шкура, если ущипнуть за волосок. Пока тролль разворачивался, ища взглядом проворного противника, тот уже оказался справа – ударил кинжалом в бедро, пустив кровь, и снова отскочил подальше.
Тролль с ревом смел кусты, у которых миг назад шипел и грозил хлыстом котолак, и едва удержал тяжелый топор, чтоб тот на излете не врезался в сосновый ствол. Мейур длинными, грациозными прыжками отводил его все дальше к склону, где неуклюжий гигант непременно потерял бы равновесие, но добыча оказалась не так-то проста – вместо того, чтоб бежать на охотника, как бык на тряпку, тролль на удивление точным взмахом подрубил ближайшее дерево. Тяжелые, усыпанные иглами ветки мелькнули совсем рядом с котолаком, который тут же запрыгнул на ветки лиственницы, расположенные на уровне тролльего плеча – почти полтора человеческих роста. Тролль неожиданно метнул топор, - Мейур едва успел увернуться, а дерево, на котором он сидел, застонало под тяжестью оружия, почти насквозь прорубившего ствол. Подхватив с земли загубленную сосенку, великан несколькими резкими движениями обломал ее до подходящей длины и избавил от лишних сучьев, а затем, воздев над головой получившуюся дубину, с ревом бросился к котолаку.
Хлыст обвился вокруг сочащегося свежей смолой ствола, и Мейур прыгнул, зажав рукоять «жала» в зубах. Левой рукой он впился троллю в ухо, рукоятью кинжала дал ему в глаз, ноги, также вооруженные когтями, принялись рвать шею. Вниз посыпались бусины и звериные зубы из разодранных ожерелий.
Тролль, изрыгая ругательства, стал размахивать дубиной, и Мейуру волей-неволей пришлось выпустить хлыст – освободившуюся пасть он тут же пустил в дело, и враг только пуще завыл от боли. Чутье у него обострилось немыслимо; он моментально убрал когти, перепрыгнул на спину чудовищу и повис на его грубо сшитой куртке – а предназначавшийся котолаку удар кулаком пришелся троллю прямо в лоб. Не дожидаясь, пока тот очухается, Мейур несколько раз ударил его рукоятью кинжала в висок и еще один - между шеей и челюстью. Тролль хлюпнул носом и осел наземь.
Мейур некоторое время постоял над ним, переводя дух, и запахи-краски постепенно гасли перед его внутренним взором. Теперь дело оставалось за малым. Несколько начертанных на теле поверженного чудовища знаков, заговоренный замок на перетянувшей огромные руки цепи, пара словечек, выученных от матери, долгих девяти ей жизней – и тролль открыл глаза, в которых уже не горело яростное пламя.
- Ты моя добыча, Ургунбар, - сказал котолак. Дыхание его все еще было тяжелым, но в голосе слышалось удовлетворение. – За тебя обещали большую награду. Думаю, в Доме стражи такому подарку будут весьма рады.
- С каких пор Черный Ловец на стражу пашет? – глухо спросил тролль. Как он ни напрягал мощные мускулы, хрупкая с виду цепочка и не думала поддаваться.
- С тех самых, как досточтимый начальник оной пообещал не обращать внимания на то, что высаживает в своем дворике одна милая полосатая старушка, - Мейур ухмыльнулся, сматывая «жало». – Не желаешь ли валерьянной пастилки, чтоб было чем занять рот по дороге в город?
- Ругательств хватит, - проворчал тролль, видимо, смиряясь со своей судьбой. – Лучше дыру на ноге залепи.
- Найдется чем?
- Да хоть сучком заткни, дальше само зарастет…
Все же Мейур пошарил по тролльему мешку, который пришлось извлекать из ямы при помощи очухавшихся и связанных тем же заклятьем гоблинов, и нашел там вполне чистые тряпицы.
- Эх, Ловец, - приговаривал тролль, покуда котолак, морщась от запаха, перевязывал ему раны. – Чего тя к псам понесло? Ступал бы к нашим. Дурбулгану завсегда толковые ребята нужны. Щас бы вместе брагу хлебали, а не мочалили друг друга почем зря.
- Неуютно у вас, - признался Мейур. – Досточтимый меня чаем поил. Со сливками. Камин у них в Доме – загляденье. Все в начищенных шлемах, называют по имени да по матушке, как у нас, котолаков, положено. А к вам как ни загляни – гнусные рожи, винищем несет, «хвостом» величают. Главное – подход, Ургунбар. Главное – подход.
Тролль только плечами пожал, поднимаясь на ноги.
- Знаем твой подход, - сплюнул он и тычком ноги скинул в яму мертвого гоблина.

- Вот так ко времени нашей третьей встречи господин Ургунбар начал замечать во мне и некоторые положительные черты, - закончил котолак и изящно вильнул хвостом, подзывая прислужницу. – Нам, пожалуйста, еще чайничек. С липовым цветом.
- И что с ним было дальше? – спросил один из собеседников, перед которым стояла деревянная тарелка с замысловато выложенными узорами из лепестков, липких зеленых листочков и капель остро пахнущего соуса. – Его посадили в тюрьму?
- Да, а как же, - Мейур сбрызнул лимонным соком кусочек запеченной рыбы и отправил его в рот. – Он неисправим. Как всегда, провел там пару месяцев и снова взялся за старое.
- В третий раз? – удивилась девушка. – Но ведь за третье нарушение положена каторга.
- Да, но кто объяснит это троллю, рабу привычки, как не старый добрый Мейур с его пресловутым кошачьим даром убеждения? – котолак прижал уши и помотал головой, выражая всю глубину своего сочувствия заблудшему контрабандисту. – Четвертая встреча была первой, на которой никто из нас не пытался измочалить другого, как выражается предмет нашей беседы – да не икнется ему за ужином! Я сделал ему предложение, от которого ни один разумный тролль не стал бы отказываться.
Мужчина звонко расхохотался, но тут же умолк, когда поймал удивленный взгляд девушки.
- Простите, - сказал он, давя смешок. – В наших краях фразу «разумный тролль» сочли бы каламбуром.
- Не слишком забавным, но наш остроухий товарищ никогда не отличался притязательностью, моя дорогая, - пояснил Мейур. – Позвольте, я налью вам еще чаю.
- Так что же вы ему предложили? – спросила северянка, пододвинув свою чашку поближе.

Огромная двойная булава – окованное железом древко, два тяжелых шара на концах – летала в его руках, словно деревянная палка, какой дерутся в гладиаторской школе. Великан, чьи плечи и грудь походили на заросшие мхом пни, в изобилии торчавшие из окрестных болот, оценил эту смертоносную легкость и начал пятиться, выставив перед собой руки с длиннющими когтистыми пальцами. Главное оружие, краса и гордость трясинника – когти – сочились густой мутно-зеленой жидкостью, из-под свисающих до раздутого пуза лохм злобно сверкали маленькие красные глаза. Загнанная в угол тварь казалась грозной и опасной – но была всего лишь добычей.
Охотник нанес несколько сильных и точных ударов, и добыча повалилась наземь, раскинув руки. Когти были не повреждены, что повышало ее ценность почти в полтора раза, но сейчас охотника это совершенно не волновало – он вкушал ни с чем не сравнимое удовольствие победы.
Поставив широкую ступню на брюхо оглушенного врага, Ургунбар заревел, подняв к стальному небу булаву.
Долго упиваться не получилось – начало накрапывать. Тролль тронул добычу носком сапога, отчего у трясинника внутри что-то булькнуло, и попытался вспомнить слова заклинания, безвозвратно смытые с памяти азартом схватки. Выругавшись, он попросту взвалил добычу на телегу и прикрутил покрепче, радуясь про себя, что не понадеялся на заговоренную ерунду и прихватил настоящую, добротную цепь.

- Вот так дражайший Ургунбар стал работать на меня, - улыбнулся Мейур. – Два охотника всегда могут договориться меж собой, какими бы разными они не были. А трое умных людей всегда найдут, о чем поговорить.
- И что же, с тех пор у вас не было никаких проблем с этим… троллем? – поинтересовалась девушка, рассекая на части приличный кусок оленины.
- Почему же, были, - котолак потянулся, выпустив когти. – Досточтимый начальник буквально на днях жаловался, что в порту с двух кораблей похитили якорные цепи. Интересовался у меня, кто бы это такой мог быть. Кто-нибудь хочет валерьянной пастилки?

Сообщение отредактировал Даммерунг - 22-05-2009, 19:48

Он у тебя точно кот, котолак твой)

Он у тебя точно кот, котолак твой)

Это хорошо. Хотелось создать именно что разумное существо с психологией кота.

Если понравится, скажите Скофферу спасибо за идею.
Давно хотела что-то написать про древнейших людей.


СОН ЧУДОВИЩ

Сон разума рождает чудовищ. Сон чудовищ рождает разум.

Ах-Каач как можно тише ступал по жирной болотистой земле, раздвигая перед собой высокую – головы на две выше его – траву. Сердце у него колотилось быстро, как у маленькой птицы. Только что он обнаружил след огромных лап, след, который вел из темного леса и уходил в озеро, за которым виднелись скалы и пещеры его племени. Это был след зверя, которого знали и мужчины, и женщины, и называли коротким, боязливым звуком, похожим на плач. Имя это, выражавшее ужас, на современный язык могло быть переведено лишь примерно — Чудовище.
След был совсем свеж, значит, оно могло быть поблизости. Оно могло прятаться под водой, как крокодил, скрываться в тростнике, будто тигр, или даже зарыться в землю, как порой делали охотники, карауля зверей у водопоя. Могло напасть ночью или явиться средь белого дня. Чудовищ было много, и они никогда не спали.
Наконец прибрежные заросли кончились, и Ах-Каач едва успел оглядеться и потянуть носом воздух, как вдали раздался крик. Знакомый голос... Охотник рявкнул, будто его ударили, и что было сил побежал к пещерам, бросив на ходу копье.
Шкура, который был занавешен вход в его жилище, была располосована почти надвое, и он попросту сорвал ее и отбросил. Чудовище уже исчезло, а его женщина лежала мертвой, и кровь растекалась по каменному полу. Ах-Каач завыл, вонзая заточенный кремень в воздух, и заметался по пещере.
Слыша, что Ах-Каач жив, и поняв, что Чудовище ушло, внутрь опасливо вошли другие охотники, а за ними и несколько самых любопытных женщин. Впрочем, тех быстро прогнали – мертвое тело уже не было их товаркой, оно стало тем, с чем пристало иметь дело одним лишь мужчинам и их острым кремням.
Вечером племя ело, и один только Ах-Каач не притрагивался к аппетитному мясу. Он сидел и смотрел на другой берег озера, за которым чернел дремучий лес, и на его угрюмом лице запеклась кровь от порезов, которые он сам себе нанес от горя и ярости.
Ночью он спал плохо, ворочался на подстилке, и ему снились Чудовища, скачущие и корчащиеся вокруг него. Лица у них были, как у людей, однако кривились в самых жутких гримасах, какие он мог себе представить. Поэтому, проснувшись поутру, он удивился, что не проснулся от криков, когда незадолго до рассвета Чудовища утащили еще одного человека.
Говорили, будто старый Ук встал пораньше, чтобы доесть припрятанный с вечера кусок, и, чтоб не разбудить своих молодых, охочих до мяса сыновей, вышел с едой наружу. Верно, Чудовища унюхали мясо, увидели, что старик один, и набросились на него. Ука нашли в болоте избитым и израненным. Он еще дышал, но ничего уже не чувствовал, и вскоре после того умер.
Старик давно болел, рука у него гнила, и потому его завалили камнями там же, где нашли. Пройдет время, и болото поглотит и тело, и камни, и ничего не будет. Такой могла бы быть эпитафия Ука, если б только в обычае его племени было сочинять эпитафии.
Жизнь текла своим чередом, и, бросив последний камень, мужчины ушли на поиски подходящих целей для своих копий и камней — или, на худой конец, не слишком попорченной падали.
Ушел на охоту и Ах-Каач, которому больше нечего было сторожить от Чудовищ. Однако он отделился от остальных — те проводили его удивленными возгласами, но ушли своей дорогой — и свернул на тропу, где вчера днем увидел следы. Он кружил в тростниковых зарослях и вокруг них, пока не выбился из сил и не покрылся грязью, и наконец сел на замшелый камень отдышаться.
Ах-Каач устал и был голоден, и что-то словно выгорело в нем, что-то, что погнало его в бессмысленную погоню, что заставило резать себе кожу и выть от ярости. Он смотрел в небо, пока ему не начало напекать заросшее жестким волосом лицо, а потом перевел взгляд на темнеющую вдали стену деревьев. Лес. Чудовища приходят из темного леса. Должно быть, там они живут, думал Ах-Каач, там их логовища. Всякий зверь должен когда-то спать. Даже если он охотится и днем, и ночью, – однажды он приходит в свое логово и спит.
«Я убью их», – сказал себе охотник и решительно зашагал вперед.
Ах-Каач был из равнинного народа, из людей, которые всегда сторонились лесного полумрака. В них, как в животных, избегающих человека, жил спасительный страх перед неизвестным, но в Ах-Кааче его больше не было. Страх умер. Сухие листья шуршали под босыми, жесткими ступнями, и мелкие зверьки, шнырявшие по ветвям, удивленно цокали, останавливаясь и провожая его взглядом.
Наконец человек остановился и тут же припал к земле. Его чутких ноздрей коснулся тяжелый запах, какой бывает в жаркой, битком набитой пещере. Он подошел к холму, в склоне которого зияла черная дыра — впору пролезть человеку — а у нее, на куче недавно выброшенной наружу земли, виднелись отпечатки лап. Ах-Каач прокрался к норе так тихо, как никогда в жизни не крался, просунул внутрь голову и различил в глубине далекое, ровное дыхание. Чудовища спали, как он и предполагал.
С копьем в берлоге делать было нечего, поэтому он положил его у входа и, крепко зажав в руке кремень, потихоньку двинулся внутрь. Если когда-нибудь другой храбрый охотник найдет нору Чудовищ, то, быть может, копье попадет ему в руки и вернется домой, и люди узнают, как погиб Ах-Каач.
Постепенно коридор, прорытый в земле, превратился в тоннель с каменными стенами, как в тех скалах у озера, где жило его племя. Где-то впереди неведомые твари сопели и временами взрыкивали во сне, но никак не попадались на глаза, и Ах-Каач почувствовал, как в нем вновь просыпается гнев. Ему захотелось побежать вперед, стремглав ворваться в их логовище...
Совсем близко заворочалось и заурчало одно из Чудовищ, и охотника захлестнул страх. Другой зверь зевнул с протягом и громко захлопнул пасть. «Я должен убить их», - напомнил себе Ах-Каач и замер, прижавшись к стене тоннеля. Они здесь, за поворотом, и скоро они окончательно проснутся. Охотник сделал еще несколько шагов и, глубоко вдохнув, вышел в огромную пещеру, полную Чудовищ.
Они лежали вповалку, слабо шевелясь и подергиваясь во сне, – темные туши, разлегшиеся на мягких подстилках из мертвых листьев и обрывков шкур. Лежали, зажав в лапах кости, которые привычно глодали перед сном, свалив друг на друга многочисленные хвосты, головы и конечности, вздуваясь от съеденного и ворча, и только им было известно, что за сны они видели. Но Ах-Каач пришел сюда не смотреть на Чудовищ, а убивать их, и, резко выдохнув, он опустил свое оружие на голову ближайшего из них.
Кремень беспрепятственно прошел сквозь темный безволосый череп и чиркнул о каменный пол. Брызнули искры, зацепив руку охотника и попав на кучу сухих листьев, которые немедленно вспыхнули.
Ах-Каач, шипя, словно кот, отпрыгнул назад и в ошеломлении уставился на немыслимую картину. Пещеру объяло пламя, жадно пожиравшее вонючую подстилку. Ошалелые со сна Чудовища метались среди огненных языков, тонко и жалобно крича, бросались на стены, таяли на глазах. Некоторые начинали просвечивать изнутри, некоторые просто падали и сгорали. Ах-Каач понял, что стоит на единственном пути бегства Чудовищ и что было духу побежал к выходу, преследуемый многоголосым воем и топотом бесчисленных лап.

...Минули годы, и белобородый Ах-Каач, вождь большого народа, уже перестал рассказывать людям о своей победе над Чудовищами. Он был стар и редко показывался из своего дома, да и историю эту знали уже все, и сами передавали детям, сидя у костров и делясь друг с другом кусками кабанины. Ах-Каач лежал на шкурах и думал о том, что жизнь его была хорошей, достойной охотника. Он выходил против медведей и тигров и вешал ожерелья из их когтей на шею своей женщине. Он видел, как растут его внуки, старший из которых уже взял в руки каменный топор. Однако с той самой ночи, когда Чудовища заснули навеки, Ах-Каач ни разу не спал так глубоко и безмятежно, как когда-то в молодости.
Среди горящих и мечущихся призраков он увидел одного с двумя лицами — лицами сыновей-близнецов старого Ука. А у другого, что гнался за ним до самого устья норы, было лицо Ах-Каача.

Сообщение отредактировал Даммерунг - 10-06-2010, 14:04

СОН ЧУДОВИЩ

Он кружил в тростниковых зарослях и вокруг них, пока не выбился из сил и не покрылся грязью, и, наконец, сел на замшелый камень отдышаться.

Я не поняла немного... Это часть соседнего племени была? Или он газов надышался?

Сообщение отредактировал Rianna - 10-06-2010, 8:18

Я не поняла немного... Это часть соседнего племени была? Или он газов надышался?

В смысле? Он ушел от остальных охотников племени искать следы Чудовища, не нашел, устал, испачкался (болото все-таки) и решил отдохнуть.
Другого племени тут вообще нет. Ни одного представителя.

Сообщение отредактировал Даммерунг - 10-06-2010, 9:29

Даммерунг, чёт я вообще запуталась и ничего не понимаю. То есть чудовищ, пещер и лица у них он сам придумал и потом не спал?

Даммерунг, чёт я вообще запуталась и ничего не понимаю. То есть чудовищ, пещер и лица у них он сам придумал и потом не спал?

Ну это же метафора. Чудовища - это злоба, дикость и жестокость первобытного человека. Человек спускается в пещеру, побеждает их, становится разумным и ведет свое племя в светлое будущее. Только в пещере он помимо прочего понял, что сам был когда-то чудовищем, поэтому и мучался.

Да... Не для среднего это ума...

Сообщение отредактировал Rianna - 10-06-2010, 12:26

Да... Не для среднего это ума...

Ага, я в курсе, что слишком уж мутная метафора. Надо бы как-то облегчить, абзац с пояснением дописать, что ли.

Даммерунг, пусть ещё кто-нибудь почитает, с фантазией...
Надо бы проанализировать сумму нескольких незаинтересованных мнений.

А мне все понятно было...
Но у меня вообще фантазия и мозг неконтролируемы свободный полет, так сказать

Очень понравилось, спасибо за приятные минуты чтения

По-моему, слишком неожиданный переход от реальности Чудовищ - следы, голоса - к их не-реальности. Словно не хватает одной-двух связующих и объясняющих фраз. Но идея хороша. Исполнение - тоже замечательное.

Словно не хватает одной-двух связующих и объясняющих фраз.

Вот-вот.
Может, эпиграф поставить. "Сон разума рождает чудовищ. Сон чудовищ рождает разум". Собственно, фраза про сон чудовищ - и есть идея моего вдохновителя)

Хм, а это мысль...

Кстати, эпиграф - хорошая идея.

Тогда так и сделаю.

НАРОД ВЕЛИКОГО ДРЕВА
эльфам всех времен и народов посвящается

Сьюмма и ее семья жили на крисаг-ри, великом древе, так долго, что даже не знали, сколько раз звезды меняли свой рисунок над их головами. Да и вряд ли им было до того дело — в их племени не было принято кичиться пред другими древностью или плодовитостью своего рода, как это было принято у других, не столь мудрых рас. Древо вечно, а значит, и Народ вечен, и на золотых ветвях всегда будут спеть плоды — а чего же еще желать? И маленькая Сьюмма, прекрасная и легкая, словно яркие фьонни, резвящиеся среди цветов, не знала лучшей жизни, чем та, что била ключом вокруг нее.
Крисаг-ри дарил Народу все, в чем тот нуждался. На его мягкой чешуйчатой коре произрастали травы и грибы, питающие тело и исцеляющие недуги, из самой коры варился хмельной напиток, а сухие сучья шли на топливо для костров, нисколько не ранящих прочные ветви древа. В его могучем стволе были огромные полости, внутри которых, бывало, селились целые семьи, – эти дупла-пещеры были плодом работы серебристых змееподобных существ, которые когда-нибудь окутают себя белым шелком, чтобы вынырнуть из него в обличье крылатой фьонни. Стремительные, как кометы, однажды они станут добычей скрик-скорпиона, а тот, в свою очередь, накормит своим мясом мантиру, что парит, будто подхваченный ветром плащ, среди ветвей.
На мантиру охотились одни лишь сородичи Сьюммы, и то лишь когда те начинали чрезмерно плодиться и угрожать другим животным. Дети Народа благосклонно относились и к хищникам, и к добыче, зная, что их вечная игра есть одно из проявлений гармонии, управляющей миром и проявляющей себя во всем. Что Народ, как не гармония во плоти?
- Ты должна сознавать свою красоту, - поучала Сьюмму Клоранма, мать ее матери. - Ты так стесняешься и жмешься, так силишься ее скрыть, что ее и впрямь не замечают! А ведь ты уже вошла в самый чудный возраст, твои крылья готовы расправиться, чтоб привлекать взгляды ухажеров. Я видела, ты следишь за тем молоденьким, светлым парнишкой — он тебе нравится, ведь так? И живет совсем неподалеку...
- Нет, бабушка! - вспыхнула Сьюмма. - Неправда, я всего лишь раз столкнулась с ним, и то случайно. Мы просто собирали плоды на одной ветви, и...
- А как насчет того высокого мальчика, которого ты давеча приглашала на праздник? - Мать, как всегда, появилась совершенно бесшумно. Имя ей было Нилонна, и Сьюмма была одной из трех детей, которых та подарила мужу за всю свою долгую жизнь. Среди Народа, как известно, пары сходятся один раз на всю жизнь, но детей у них рождается немного — впрочем, старое поколение, к которому относилась Клоранма, этому правилу не следовало. Вокруг нее до сих пор вились десятки ухажеров, и Сьюмма уже и не помнила число своих теток и дядьев.
- Мама, я боюсь его, он слишком большой и сильный! - соврала Сьюмма, которой, пожалуй, первый кандидат нравился больше. - Он говорит, что хочет стать великим воином. Все мальчики только и говорят, что про какое-то оружие, драки, войну... Мне не о чем с ними болтать!
Нилонна усмехнулась и села, элегантно скрестив ноги. Клоранма немного помолчала, поняла, что от дочери подмоги не дождется, и снова принялась ворчать, что юная девица совершенно не умеет себя подать. За ее словами сквозила гордость за молодую, зеленую поросль семейства, которая обещала развиться в пышную цветущую ветвь.
- Не знаю, что и сказать тебе, дочь моя, - наконец подала голос Нилонна. - Не только мальчишки говорят о войне. Наши отцы и деды верят, что скоро она действительно наступит. И что даже нам, женщинам, придется принять в ней участие.
- Почему? - уже без прежней веселости спросила Сьюмма. На ее памяти никто не воевал, хотя еще до ее рождения отец получил тот страшный шрам, что пересекал его лицо. Он никогда не говорил о битвах, которые пережил, в ее присутствии.
- Нам нужно защищать Древо, - просто ответила мать. - Так что тебе следовало бы учиться не женским секретам, а владению оружием... Мужчины никогда не ошибаются в своих предчувствиях, когда дело касается войны.
Клоранма тяжело вздохнула, и по виду ее девочка легко прочитала: «Она права».
В тот день ей не хотелось играть, но она пошла на площадку, где часто собирались дети. Шумная возня привлекла ее внимание, и, взглянув на толпу мальчишек, что носились по поверхности огромного грибного нароста — собственно, он-то и представлял собой игровую площадку — она увидела, что те кидаются игрушечными стрелами друг в друга. Один залез другому на плечи и размахивал палкой, изображая могучего всадника с копьем. Другой напялил маску мантиру, как будто он был воином, сразившим свирепого зверя и накинувшим его шкуру. Несмотря на маску, Сьюмма не могла не узнать своего младшего брата. Она хотела было окликнуть его, сказать, чтоб не занимался чепухой... но вместо этого она подобрала ближайшую сухую ветку и бросилась к резвящейся детворе.
- Эй, отважные воины! Принцесса Сьюмма поведет вас в бой!
- Слава принцессе! - завопили мальчишки, как будто того и ждали, и потащили ее на своих плечах прямо в гущу «боя».
…
- Так мы будем сражаться?
- Несомненно. У корней Древа соберется множество зартаев, а ты знаешь, что им известны уязвимые места наших великих деревьев.
- Зартаи... Почему опять они? Почему мы должны снова чувствовать их грязное дыхание, видеть их мерзкие лица... ощущать на себе их липкую кровь?
- Я знаю, ты видела их раньше. Это было еще до того, как родилась наша дочь. Но все повторяется, рано или поздно. Мы живем слишком долго для того, чтобы не замечать этого.
- Просто зартаев стало слишком много. Они плодятся, как мантиру, когда приходится их убивать, чтобы они не пожрали все. Нет такого места, где корни крисаг-ри могли бы спокойно пить воду, чтобы тут же не появилась толпа этих негодяев.
- О да. Она появится снова. Это сказано в пророчестве, помнишь? «И тогда едкой кровью станет сок в зеленых плодах, и ядом напитаются ягоды, растущие на старых ветках...» Мы снова увидим их стальные машины и механизмы, изливающие огонь. Но никто из нас не боится их, пока за нами — наши женщины и дети.
- Это слова истинного воина, о муж мой. Да воспарит над тобой богиня победы.
- Нет никого надо мной, кроме тебя, о моя госпожа...
…

Корни дерева впились в землю, будто когти, намеренные сжимать ее целую вечность. Бесчисленные отростки, ветвясь и ныряя под дерн, расползлись от него на много миль вокруг— зелено-белая паутина, неустанно поглощающая воду, будь то влага в мокрой от дождя земле, слякоть осенних луж или чистые воды рек и озер. Среди желтых и красных, а местами и вовсе почерневших, голых рощ дерево возвышалось, словно гигантский лесной король в усеянном цветами одеянии. Казалось, что мелкие существа, неустанно подрубающие, тянущие из земли и бросающие в огонь его корни, докучали ему не больше, чем мошки слону. В воздухе висела отвратительная какофония механизмов, раздирающих древесину и с шипением обращающих ее в пепел.
Грохот, с которым разлетелся на части первый бульдозер, никто даже не услышал — однако рабочие увидели, как на полем поднимается шар из огня и обломков металла, а из него невредимым вылетает чудовище, какое можно представить только в кошмарных снах.
Приземлившись, тварь схватила поперек туловища ближайшего рабочего. Ей понадобилась секунда, чтобы с хрустом разорвать его пополам. Затем существо оглянулось и мгновенным прыжком настигло одного из сородичей своей жертвы.
Рев моторов затих, сменившись звуками выстрелов и тяжким стоном рвущейся древесной ткани. Корни дерева вздувались и лопались, и из разрывов появлялись новые твари — словно ярко окрашенные богомолы, они далеко выбрасывали вперед подобные лезвиям конечности, настигая бегущую добычу. Солдаты, до поры до времени скрывавшиеся в рощах и оврагах, накрыли чудовищ огнем — лучи и снаряды, изрыгаемые их оружием, вспарывали воздух и с сухим треском отлетали от хитиновой брони врага. Твари сыпались с дерева, будто блохи с огромного пса, и тут же бросались в бой. Одни из них метали пропитанные ядом иглы длиною в руку, другие пронзали людей костяными копьями, третьи скакали верхом на паукоподобных тварях, чьи пасти извергали нити, режущие и тело и сталь. Они с одинаковой легкостью уклонялись и от залпов артиллерии— словно знали, откуда они летят — и от выстрелов неповоротливых танков, которым отвечали органическими бомбами-плодами, чей сок разъедал броню. Мириады насекомых — или подобных им тварей — следовали за всадниками, будто переливающиеся облака кислотно-ярких цветов, и налетали на машины, забиваясь в самые узкие щели, чтобы добраться до экипажа и иссечь его насмерть бритвенно-острыми крыльями. Поле боя оглашал визг инопланетных тварей, падающих под лучами лазеров и сгорающих в пламени огнеметов, но продолжавших с фанатичным упорством крушить ненавистных врагов.
Однако люди упорствовали, силясь отвоевать у пришельцев свою землю... до тех пор, пока не появились новые твари. Другие. Они были больше, выше, и их хищно-грациозные тела были покрыты тонкими белыми узорами, а богомольи глаза были не безумны, как у меньших бойцов, но холодны, словно космос. Они быстро спускались по стволу дерева, перебирая множеством длинных тонких ног, и их сопровождало нарастающее пронзительное шипение, которое будто проникало в мозг раскаленной иглой.
Люди дрогнули. Те из них, кто помнил предыдущее вторжение, знали, что такое самки хелестр. Правящая каста, единственные, кто обладает личностью и, соответственно, именами — а что куда важнее, психическими силами.
Им повезло — самки дали время сбежать большинству, и всепоглощающая волна сводящих с ума образов настигла лишь наиболее медлительных. Их вопли преследовали убегающих, пока, наконец, не затихли вдали — и если кто-то и пошел назад, пытаясь спасти несчастных, то, скорее всего, сгинул вместе с ними. Позже, когда астралот выпростал свои корни из земли и улетел, трупов вокруг оставленной им ямы не было — только мертвая, сухая пыль. Много сухой пыли. Ветер перегонял ее с места на место, собирая в высокие барханы, и кто мог сказать, чем она была раньше — плодородной, напоенной водой землей или телами живых существ?...

- Папа, папа! Ты жив! - Сьюмма бросилась к отцу. Тот осторожно приобнял ее одной из уцелевших рук и нежно погладил по головке.
- Как видишь, принцесса моя.
- Тебя ранили, но это ничего. Целительница сказала, все быстро отрастет, лучше прежнего! - радостно затараторила девочка. Она была просто сама не своя с тех самых пор, как впервые в жизни приняла участие в Соборной Песне, сокрушающей умы низших существ. - Хорошо, что зеленые фрукты больше не ядовитые, и из них опять можно делать мазь!
- Какая ж ты у нас умница! - отец приподнял ее и закружил вокруг себя. Сьюмма громко зашипела от восторга. В ее голосе теперь слышались явственные психические обертоны, так что ее чувства мог бы ощутить даже зартай — если бы, конечно, в плен взяли хотя бы одного. Мама нахмурилась, уловив эту последнюю нотку.
- Ты что, хотела бы осквернить наше Древо присутствием одного из этих животных? - строго спросила она, пощелкивая клешней о твердую кору под ногами.
- А что, было бы весело держать такого в клетке, - неожиданно вмешался сын. На нем все так же была дурацкая деревянная маска. - Эй! Я герой! Вот я скачу верхом на скрике! - воскликнул он и запрыгнул на спину старшему брату, который стряхнул его одним движением могучих плеч.
Старая Клоранма наблюдала за веселым семейством из своей хижины-гнезда, зажатой меж двух старых ветвей. Она чувствовала, как в древнем стволе крисаг-ри, рассекающего космос, текут свежие соки, и думала о том, что, должно быть, пройдет еще не один десяток циклов, прежде чем дерево вновь захочет пить. К тому времени Сьюмма окончательно повзрослеет, и будет участвовать в Песне не как часть хора, а как одна из солисток... Но до этого еще далеко. Старушка прислонилась к ветви спиной и уставилась на звезды, а тихий голос Древа, уносящегося прочь от накормившей его планеты, звенел где-то внутри нее непрекращающейся музыкой, которую слышат лишь старые матки Народа.

Сообщение отредактировал Даммерунг - 25-08-2010, 11:40

Отлично!

Есть одно стилистическое замечание:

В его могучем стволе были огромные полости, внутри которых, бывало, селились целые семьи, – эти дупла-пещеры были плодом работы серебристых змееподобных существ, которые когда-нибудь окутают себя белым шелком, чтобы вынырнуть из него в обличье крылатой фьонни. Стремительные, как кометы, однажды они станут добычей скрик-скорпиона, а тот, в свою очередь, накормит своим мясом мантиру, что парит, будто подхваченный ветром плащ, среди ветвей.

"Когда-нибудь окутают" - получается, что сейчас все змееподобные существа находятся в змееподобном состоянии и окутываться будут где-то в конкретном будущем. А по моим ощущениям, здесь речь идет не о конкретном будущем, а о непрерывном циклическом процессе: делают пещеры, окукливаются, становятся добычей скорпиона, скорпион становится добычей мантиру и так снова и снова. Соответственно правильно будет употребить форму настоящего времени: "однажды окутывает", "однажды становится" и т.д.

Спасибо за отзыв)

Соответственно правильно будет употребить форму настоящего времени: "однажды окутывает", "однажды становится" и т.д.

Хм, мне кажется, и так понятно, что это цикл. Хотя, действительно, дальше как-то внезапно идет фраза в настоящем времени, так что можно и переделать. Допустим:
"дупла-пещеры были плодом работы серебристых змееподобных существ, которые однажды окутывают себя белым шелком, чтобы вынырнуть из него в обличье крылатой фьонни. Стремительные, как кометы, рано или поздно они становятся добычей скрик-скорпиона, а тот, в свою очередь, кормит своим мясом мантиру, что парит, будто подхваченный ветром плащ, среди ветвей."
Пока что так оставлю.

Даммерунг
Так гораздо лучше.
Просто это такой досадный ляп, об который спотыкаешься.

З.Ы. Сейчас набегут более компетентные в прозе люди, еще чего-нибудь накопают )

З.Ы. Сейчас набегут более компетентные в прозе люди, еще чего-нибудь накопают )

Было бы неплохо, если б таки набежали.)
А то я вторую часть писала довольно спешно, мне кажется, там много чего можно улучшить.

Прочитала "НАРОД ВЕЛИКОГО ДРЕВА". Как и всегда, не знаю, к чему придраться. Хороший подход и исполнение. Хороший рассказ.

Как и всегда, не знаю, к чему придраться. Хороший подход и исполнение. Хороший рассказ.

Вот и славно.) Спасибо.