Галаад - город нечестивцев., роман

[Дени де Сен-Дени >>>]

Галаад - город нечестивчев
это рабочее название

Пойди в Галаад и возьми бальзама, дева, дочь Египта; напрасно ты будешь умножать врачевства, нет для тебя исцеления.
Иеремия 46:11

Глава 1

Ниёле Ликмаскайте понуро шла вдоль детского садика «Радуга». В это солнечное утро ей было особенно мрачно, что и подчеркивал траурный наряд. Впрочем, ее гардероб включал не одно похоронное платье. Но для сегодняшнего утра она выбрала длинную юбку, из-под которой выглядывали тяжелые кожаные сапоги на восьмисантиметровой подошве. Они приятно и крепко облекали лодыжки. Топ прикрывал жилет на шнуровке, открывающий сексуальную ложбинку между упругих грудей. На плечах висел вывернутый на изнанку бэг, совершенно черный. Ниёле казалось, что свет сжигает ее изнутри, облекает, давит. И неуемный ветер норовил согнать уложенные локоны на лицо.

Димка не позвонил вчера вечером, и Ниёле казалось, что помимо всего мира отвернулся и личный безумец. Небольшое утешение во вселенной мрачной готики, та большая витражная роза, которую когда-то спроектировал аббат Сюжер в аббатстве Сен-Дени. Девушка ждала звонка, она хотела к нему, хотела быть с ним рядом, уткнуться в его хриплую грудь, измученную лекарствами. Ниёле ждала до последнего. Затем отяжеленные густой черной тушью глаза сомкнулись. Девушка уснула.


Этим утром она возмутилась: мобильный телефон упорно не желал показывать пропущенный звонок. Случилось то, чего Ниёле опасалась. Димка забыл! Как можно забыть ночь, кладбище, фонарь? Ровно год назад они познакомились.

Девушка решительно шла к нему домой, чтобы расставить все возможные умлауты над буквами. Ниёле готовилась посыпать его матерным пеплом, да к тому же противное солнце выползало на небосвод. А ей так хотелось грозы или продолжительного ливня! Град лучше… Щебетание птиц еще больше раздражало. Какая-то гламурная девочка перешла на другую сторону дороги.

-- На что уставилась, сука?! -- громыхнула Ниёле мощным норманнским голосом с прибалтийским акцентом.

Девочка поспешила к остановке, вдавив плечи в розовый шерстяной свиторок из крупных петель. Периодически оглядывалась.

Ниёле свернула во двор, подошла к подъезду. Домофон не отвечал. Позвонила на мобильник. Протяжные гудки. И больше ничего. Сгоряча она долбанула в дверь сапогом. К ее удивлению та открылась. Из подъезда вышла низкорослая, тучная старушка с неприятным сморщенным лицом. Не женщина, но ведьма с мусорным ведром.

-- К кому? -- запищала она мерзким голоском, содрагая обвислые щеки.

Нервозные, в пятнах руки так и хотели схватить Ниёле за патлы и выдрать парочку клоков за порчу социалистического имущества. Девушка выпрямилась. Сама была высока, так сапоги еще больше придавали ей внушительности. Прямо стрельчатый собор, перед которым необходимо трепетать. Именно трепет Ниёле испытала, когда в детстве увидела костел святого Иоанна в Вильнюсе. Была девушка уверена, что старуха, увидев ее на крыльце, испытывала то же самое. Иначе быть не могло.

-- Это так важно? -- парировала Ниёле.

-- Когда ходят растакие, то важно.

-- Важно вынести мусор, чтобы дома не воняло.

-- Да как ты со мной разговариваешь, сикалка? Да я сейчас милицию вызову, быстро тебя и твоего дружка со второго этажа заберут, куда надо!

-- Это уже ваши проблемы.

Ниёле, не стесняясь, подвинула пенсионерку в сторону, вошла в подъезд.

-- Да, чтоб твоя мать удавилась! -- залепетала старушка.

-- Да-да, благослови и Вас Бог, тоже, -- спокойно произнесла девушка, поднимаясь на первый этаж.

Зачем живут эти пенсионерки? Блокируют подъезд от гостей, за соседями смотрят, проходу не дают, обсуждают, кости перемывают. Копейки экономят. Жила в подъезде Ниёле подобная старуха: мылась в холодной воде, вместо полотенца – тряпка, в туалете была вкручена лампочка ватт на пятнадцать. Спала на матрасе и в одежде. На кухне две тарелки и один столовый прибор. Телевизор черно-белый. Ни книг, ни музыки, ни животных, ни родственников. Но дверь металлическую вставила. Зачем? Не дом, «… 2».

В квартире никого не оказалось. Почти пустая однокомнатная квартира, как старухина этажом ниже. Диван «Ровесник» убран, чист. Ковер усыпал партитурой, тетрадями с текстами, синусоидами цифр от нуля до семнадцати. Все стройненько уложено в шесть строчек, обозначенных латинскими буквами. На подоконнике раскинулся ушастый музыкальный центр. Электрогитара на месте, в углу. Значит, он не мог пойти на репетицию. Ниёле вышла на балкон, шпингалеты плотно прижимают сворки окон лоджии. Кухня также оказалась прибранной. Кофеварка холодна. Домой Димка не приходил. Посуда вымыта, ведро вынесено. В холодильнике продукты на сегодняшний день. Ждать его здесь не имело смысла. В табулатурах она не разбирается, играть на гитаре не умеет, а слушать музыку можно и дома, или по дороге. Ниёле обвела взглядом квартиру, будто предчувствуя что-то нехорошее. Слишком тихо, беспокойно. Что должно быть! Она рванулась в «Ровеснику», разложила его. Кожаные штаны, футболки, балахоны. Все на месте… В том-то и дело! Его с ночи не было дома.

Либо он действительно забыл, либо что-то случилось, либо… О другом Ниёле предпочла не думать. Всякое в жизни бывает, и у нее иногда крышу сносит, особенно когда ее парень начинает встречаться с кем-то еще. В прошлый раз она той курве выдрала клок ее натуральных блондинистых волос, поставила два симметричных фонаря, разодрала одежду и пинком под зад выпроводила на оживленную улицу. Парень, впрочем, отделался небольшими увечьями, но стойкими. На его щеках теперь красуются шрамы от когтей, аккуратно подстриженных, наточенных. Нельзя доводить Ниёле, в ней просыпается викинг.

Девушка решила, что узнала достаточно. Открывая дверь, она заметила: под глазком зажат лист. Развернув его трижды, Ниёле прочла записку. И почерк не знакомый, и фраза странная:

«Человек, сбившийся с пути разума, водворится в собрании мертвецов».

Чтобы это значило? Новый сюжет для песни? Ниёле знала, что Димка иногда говорит что-то еле-еле слышно, что-то похожее на мышиный писк; знала она, что он был как-то в «Сухо-да-ново», в дурке. Но если бы к Мышу снова приехала бы «5-ая бригада», старуха бы первой об этом узнала, и молчать бы не стала. Странно все это. Ниёле сунула записку в бэг. Пригодится. А теперь ей нужно было отправиться к Димке на работу.

Ниёле уже выходила из подъезда, как снова наткнулась на пенсионерку.

-- Что, дома никого? Не было его с работы. Загулял, небось. Знаем мы вас, молодых, дай только к горлышку прикоснуться, губы облизать, так налижитесь, что спите на дерьме, как на подушке.

-- Его смена кончилась лишь два часа назад!

-- Вам и этого времени хватит…

-- Ничего вчера не слышали?

-- Так я тебе и сказала!

-- Значит, слышали…

-- Ну, проговорил что-то: не забыть позвонить, лишь бы начальство не приехало. Или что-то в этом духе… Не знаю, где его носит. Слава тебе Господи, сегодня не слышно этого… -- (перекрестилась) -- тьфу, громыхания! -- (снова перекрестилась) -- Музыкой язык назвать не поворачивается…

-- Пусть он повернется сказать ему, что я приходила.

-- Сдалось мне это! У меня своих дел по горло.

Пенсионерка попыталась нагло пропихнуться в дверной проем с ведром. Девушка снова отодвинула ее, и прошла первой, озлобляя старушенцию.

-- Не заденьте сонную артерию… -- огрызнулась Ниёле.

-- Что ты сказала?! И перестань долбать дверь ногами!

Девушка не ответила. И неспешно двинулась в сторону остановки. Если и на работе не знают, где он; тогда решено: не сносить ему головы! Ответит за все!

[Дени де Сен-Дени >>>]

Глава 2.

В маршрутке она задумалась, что же ее, богиню, так влечет к Димке? Физиологический фактор выглядел слишком банально. Детей она никогда не хотела. Их визг, писк, плач ее раздражали. Им нужно уделять внимание. Это черта, за которую Ниёле не желала переходить. У нее не останется времени на себя. Внимание к себе превыше всего. Но Димка… Не мог же он приворожить, зачаровать ее, к гадалке ходить, подливать приворотные зелья? Не мог. Так с чего бы то ей влюбиться в невзрачного, волосатого музыканта со справкой из дурдома?

Ниёле миновала улицу Вокзальную. Теперь маршрутка неспешно ехала по недавно заасфальтированной дороге между железнодорожным и авто- вокзалами. Был третьего июня День Города. N-ый Международный Чемпионат по Воздухоплаванию. Старались. Июль кончился, и можно не беспокоиться за свои легкие и случай подхватить аллергию на тополиный пух. Деревья стояли больные, кривые, в зеленой кроне. Это девушку успокоило.

Димка красотою не тоже блистал, силой, впрочем, тоже. Щупленький, мякенький. Щекотки боялся, не то чтобы ее отточенным когтям противопоставить белоснежную кожу с ярко выраженными сине-зелеными венами. Да, берда у него были крепкие, совершенные голени. Но это не его заслуга, но природы мягкосердечного характера. Не хочешь бить, умей быстро бегать. Бегал Димка и в «говнодавах» быстро. Рассказывал, как получил «золотую медаль» - апельсин - на школьной спартакиаде. Никаких достоинств, которые могут понравиться нормальной девушке. Да любой. А ей Димка приглянулся. Почему? Не понятно.

Возле молочной кухни какой-то пассажир задел ее ногой. Последовал всплеск ущемленного самомнения, и Ниёле в двух словах высказала свое отношение к этому человеку. Послушать блистательный прибалтийский акцент повернулся и водитель, никогда не мешает поучиться. А маршрутчику так и подавно. Красный от стыда пассажир, не готовый к вспышке гнева, тихо-тихо проглотил извинения и вышел, плавно закрыв дверь. Такого мягкого и бережного обращения с дверью водитель видел лишь однажды: в автосалоне.

Настроение вконец испорчено! Годовщина не отмечена, Димка пропал, в маршрутке зацепили. Что еще? Ах, женщина головой кивает: не так воспитали нынешнюю молодежь. Никакого уважения, сожаления, сочувствия. Только «Я», и больше никого. Да, плевать Ниёле хотела на их мнение, сами не лучше. Что ни день, так нападки на Прибалтику. Ни эстонцы, ни литовцы никогда не захватывали куски России. Латвия, правда, все никак не может договориться насчет Печорского района. И все равно половина молодежи предпочитает в латышской армии полгода отпахать, чем два (полтора, год) с дедовщиной. Вообще прибалты редко смешиваются с чужаками. А если и смешиваются, то не заметно. Не то, что волосатые, черные дварфы и дверги с Кавказских гор. Они-то заполонили всё и везде.

Злясь и вскипая, Ниёле продолжала ехать в маршрутке. В гробовой тишине. Лишь солнце, которое подло выползло из-за пятиэтажек и светило прямо на нее, подливало масло. Гневный вид девушки заставил всех отвернуться, мало ли снова ей взбредет в голову облить матом случайного собеседника, впрочем, водитель на это надеялся и часто поглядывал в зеркало заднего вида. Нервная дрожь у Ниёле началась, когда у Телеграфа, ныне «Телекома» образовалась утренняя пробка. И как назло, по параллельной улице проехала другая маршрутка. Эту серебряную «тойоту» трудно спутать с желтыми «газелями». Какая подлость! Ниёле села на «тройку», а «единица» шла следом. Теперь «тойота» опережает ее.

-- Я поеду через Ботвина, -- через десять метров сообщил водитель, пялясь на шнуровку черного жилета девушки.

Ниёле передернуло: да ведь он ее раздевает! Девушка не выдержала, тем более, что такой крюк ей делать вовсе не хотелось. Под всеобщий выдох она вышла на перекрестке, у бара «Гамбринус». Лишь перешла дорогу, протискиваясь между бамперами, как сзади раздалось жужжание, по спине пробежала вибрация. Мобильник. Димка? Покопошилась в бэге, выудила черно-красную раскладушку от «Motorola».

-- Я слушаю, -- ответила на звонок Ниёле, забыв глянуть номер.

-- Здравствуйте, это Виталий Валерьевич, начальник вашего друга, его не было…

-- И?

-- Дело в том, что его телефон заблокирован, и он оставил на всякий пожарный Ваш телефон.

-- Сама не могу его найти! -- она пресекла разговор; этот убийственно ласковый и вежливый тон в это утро казался совершенно не уместным.

Свернув одним легким движением руки мобильник, Ниёле бросила его на темное дно бэга. Завязала шнурок на морской узел, как ей показывал отец. Одела лямки.

Снова завибрировал телефон…

Ниёле опустила плечи, исподлобья глядя на вывеску «Живи на яркой стороне! Билайн». Впрочем, сама вывеска и надпить девушку не интересовали, ей надоела эта череда бесячих событий. Кто бы знал, как она хотела поджечь этот город напалмом и смотреть с телевышки на это зрелище и кричать слова Иисуса: «Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся!» Ниёле решила, что когда она доберется до дома, лишь библия сможет ее успокоить… Пришлось снова доставать «Моторолу» (ногтем что-то зацепила, видимо, черную шариковую ручку за два пятьдесят).

-- Я слушаю.

-- Это из милиции беспокоят, -- голос женский, понятно, почему не представилась. Стерва.

-- И?

-- Вы звонили на номер 8-911-300-66-64…

-- Это номер моего друга. Откуда он у вас?

-- Простите дело в том, что это единственный номер, который мы извлекли из этого мобильного телефона. Поэтому…

-- И что с Димкой случилось? –- насторожилась Ниёле. Не каждый день из милиции звонят на мобильный.

-- Он сейчас в морге, -- после небольшой паузы сообщила женщина.

-- Круто, и долго он там будет? –- обрадовалась девушка, хоть не в психушке или вытрезвителе, что, по меркам этого города, одно и то же.

-- Пятьдесят четыре часа.

-- Ясно, -- спокойно проговорила Ниёле. Бывало хуже, успокаивала она себя.

Нет, не бывало такого, чтобы ее парень подыхал накануне годовщины, портя самый светлый и радостный день в ее нелегкой готической жизни нарочитого пессимизма и человеконенавистничества!

-- Вы должны прийти, и опознать тело, документов у него с собой не было… поэтому…

-- А Вы откуда звоните?

-- С Первомайской… -- неуверенно ответила женщина.

-- У морга я буду минут через …дцать.

-- Как я вас узнаю?

-- Не промахнетесь, такие как я возле морга не стоят, обычно в других, более покойных местах. До свидания.

«Моторола» полетела в бэг. Пять секунд ожидания. Морской узел. Десять секунд ожидания: тишина. Лямки на плечах, бэг за спиной. В путь!

Стоп.

Слова Иисуса, библия. Пришлось снова развязывать сумку. Нет, сегодня не ее день. Всё наперекосяк.

Вновь прочитала надпись на листке: «Человек, сбившийся с пути разума, водворится в собрании мертвецов». Вспомнился морг, странность Димки, из-за которой его прозвали Мышом, справку из дурдома. Все сходилось. Психи должны сдохнуть, правильно, так говорят сегодня, а… в библии язык другой, такой же как в записке. Ниёле решила, что как придет домой, проштудирует все книги от Ветхого завета до Нового; если и там нет, то надежда на ненакононические текста…

А теперь можно было идти опознавать Димку, посмотреть на труп, потыкать его палочкой, самой установить, как его убили. Не мог же человек пойти на работу и на полпути свершить самоубийство и попасть в морг трупом?

[Дени де Сен-Дени >>>]

Глава 3.

Ниёле срезала путь через двор за парком Пушкина, здесь находился черный ход травматологии, морг и большая синяя цистерна близ котельной. Тут же было два ритуальных магазинчика. В распахнутых дверях девушка увидела два пустых невзрачных гроба, стандартные венки и ленты, временные деревянные кресты. Все что нужно, чтобы утешить больных.

У невзрачной зеленой двери курила женщина в форме: в серо-синей юбке и приталенном пиджаке, из ворота которого выглядывала белая блузка и черный гастучек. Уложенные волосы, темные у корней, обрамляли вытянутое лицо. С бордово-красных тонких губ срывалась струйка табачного дыма. Все бы ничего. Но ее напыщенная поза только подтверждала догадку Ниёле: стерва. Стояла женщина, уложив руку на талию, второй она курила сигареты-слим, не сгибая указательный и средний пальцы. Пепел стряхивала, надменно унижая.

-- Это Вам я звонила? -- обратилась женщина, когда Ниёле подошла ближе. Что делать, на труп-то хочется посмотреть? Девушка кивнула. –- Ваш голос по телефону мне показался странным, Вы не местная?

-- Не имеет значения, это к делу не относится, -- скрывая прибалтийский акцент, ответила Ниёле.

-- И все-таки?

-- Родители родом из Каунаса. Довольны? Теперь будем привлекать внимание, или займетесь делом?

-- У меня перекур, -- невозмутимо проговорила женщина. Конечно, четыре маленьких звезды дают ей такое право. –- Значит, Вы, девушка, из эстонских шпионов будете…

Ниёле и офицер встретились глазами: у одной - египетская повседневная раскраска, у другой - тени под цвет формы. Ногти у обеих острые, отточенные, готовые к бою. У Ликмаскайте день не задался с самого начала… Но эстонкой! Шпионом! Это предел.

-- Каунас находится намного ближе Вильнюсу, чем к Таллинну, -- грубо, но спокойно объяснила Ниёле, надеясь на элементарные знания по географии у женщины.

-- А-а, литовка…

-- Вам не кажется, что противно звучит по-русски?

-- А тебе-то что, Литва окаянная? -– женщина типа пошутила.

-- Великая! – огрызнулась Ниёле. -- Витаутас, по крайней мере, на польской княжне Ядвиге женился, не то, то ваш Василий Первый, что заимел тестем нашего Витаутаса, только бы помогли отогнать Тамерлана. Тимур повернул. А на что зять земли чужакам оставил? Витаутас присмотрел и врагом нации стал? А Даумонтас, что во Пскове правил? Вся Литва окаянная! Конечно, так оно и было!

Офицер не ожидала такого отпора. Память другим загружена. Сигарета выброшена в траву. Поднимается дымок. И что бы прекратить заведомо проигрышную беседу, женщина произнесла:

-- Пойдемте, мисс антипатриот-своего-гражданства. Перекур окончен.

Победа! Ну и стерва.

Зеленая дверь открылась, за ней находилась еще одна, что уже стальная с несколькими замками, будто трупы могут выбраться наружу. Далее небольшой коридорчик со шкафчиками, коморка персонала, где lunch’евал патологоанатом: большой крепкий мужчина, короткостриженый. А дальше еще одна плотная дверь.

За ленчем патологоанатом смотрел что-то по ноутбуку. Женщина пыталась перекричать трибуны. На экране катались по льду люди, сталкиваясь, накидываясь на борта. Ниёле внимательно наблюдала. Раздался свисток. Патологоанатом нагнулся вперед и уставился в ноут. Женщина орала над самым ухом, мужчина не мог ее не слышать в гробовой тишине, наступившей после свистка. Пять секунд ожидания. И уши девушки содрогнулись от пронзительно противной, как голос пенсионерки, сирены. Но патологоанатом радостный вскочил, воздел кулаки к потолку, почти уперся ими, и провозгласил басом:

-- Гоооооооооооооооооооооол!

Только теперь богатырь в хирургическом халате закрыл ноутбук, повернулся к дамам, спокойно поздоровался и спросил, что им нужно?

-- Ты для чего здесь работаешь? Хоккей смотреть?

-- Двага подогнал. А вообще, не начальник, не указывай, -- парировал он. –- На опознание? Милости прошу.

Девушка знала Двагу. Один из немногих нефоров, которые работают охранниками. Тем более его она видела у Димки в квартире; живет неподалеку. Если у Димки страсть – музыка, то у Дваги – компьютерные игры. Уж кто-кто, а он разбирается в компах. Нужно что-то найти – иди к нему. Все знают, что его лучшие друзья – это Яндекс, Гугл и БитТоррент. Если в Сети на любом из европейских языков есть материал, статья, книга, картинки, он найдет все. Одна проблема – дома его практически не бывает, работает по двенадцать-шестнадцать часов в сутки, практически без выходных. Во время разговора, может загрузить вирусную программу в мозг, потом ходи мучайся, думай; поэтому его и называют Двагой: два гектара, два гигабайта. Девушка смекнула: он быстрее найдет, откуда взяты цитаты…

Дамы пропустили патологоанатома. В плотно закрытую дверь первым входил он, однако Ниёле этого уже не видела. Только створка приоткрылась, как на девушку обрушился душный терпкий, слегка сладковатый смрад, что-то утроенное из запаха тухлой рыбы и гнилых яблок, а в голове завертелись бычьи цепни и аскариды. Они шевелились и, казалось, уже поселились в желудке. Через пару секунд, которые потребовались девушке, чтобы на ощупь найти выход, Ниёле стояла над затухшей сигаретой офицера и, прижимая к ногам подол длинной юбки, блевала.

Утренний кофе и вкусный бутерброд остались на травке. Машинально девушка достала из бэга салфетки и утерла ими рот и нос.

-- Смотри, смотри! Чудище блюет с утра!

Ниёле повернула голову, готовясь оттрехэтажить матом недоброжелателя. Как назло, два гопника стоят, кланяются, хлопают себя по бедрам, пальцем показывают, гогочут. Здесь нужна иная тактика.

-- Эй, мальчики, никто не хочет на разделочном столе? – и соблазнительно приподнять брови.

Одного схватила тошнота, другой закашлял в кулак. Ниёле прекрасно понимала, что они представили. Слабонервные, они продолжили путь до ближайшего ларька.

Посмотрелась в зеркальце: влагостойкая тушь не подвела.

С мыслью, что пустой желудок никто не вывернет наизнанку дважды, Ниёле рискнула снова зайти. Отворила зеленую дверь на себя. Почему раньше она не заметила прикрепленный листок с внутренней стороны створки? Огляделась и сорвала.

«Дождем прольет Он на нечестивых горящие угли, огонь и серу; и палящий ветер - их доля из чаши».

Почерк тот же, слова жутко напоминают Содом и Гоморру. Очень интересно, но этим она займется позже. Сначала Димка и его труп.

Ругаясь меж собой, из морга вышли патологоанатом с папкой и офицер. Обсуждали тело. Ниёле пока не вмешивалась (завязывала бэг на морской узел), но успела понять: тело пропало или его забрали родственники.

-- Да, послушай… нет, не смотрел я хоккей. В полшестого приперся его брат и забрал тело. Бумаги показал. Все в порядке.

-- Почему мне не позвонил?

-- Так рано же!

-- А ты не мог придумать, что нужна еще одна справка, из милиции?

-- Он показал справку с твоей подписью, что дело закрыто.

-- Чё-чё ты сказал? Стала я бы приводить ЭТУ сюда на опознание?

-- А чего его опознавать?! Он же опознан. Вот, читай: Ампилов Дмитрий Сергеевич, тысяча девятьсот восемьдесят пятого года рождения…

-- Дай сюда! –- женщина вырвала папку и пробежалась по тексту глазами. Затем подняла хищный взгляд на мужчину. – Ты мне чего голову морочишь? Результат вскрытия: тройное ножевое ранение в области сердца. Раны нанесены слева направо, одновременно. Каждый нож вошел между ребер… Это что такое?! Ничего о том, о ком ты мне твердишь! Где тело?!

-- Брат забрал.

-- У него было родственников, Димка жил один, -- обиженно вставила Ниёле. Ей не дадут посмотреть на труп! Это бесчестно!

-- Вот! У него не было родственников. Какой брат!.. погоди. Так покойного звали Ампилов Дмитрий…

-- Сергеевич, да. Но на «ты» я не разрешала переходить!

Женщина начала расхаживать вдоль бетонного забора. Он ограждал морг, ритуальные магазинчики от жилого двора, но для удобства прохожих несколько секций вдоль котельной отсутствовали. Тропинка вела к сараям и помойке, возле которой сгрудились бездомные собаки. Офицер причитала: «Ничего не понимаю…». Зато Ниёле знала таких людей. Им никогда ничего не объяснишь, за них решение не примешь. Только они имеют право думать и решать, все посторонние идеи в расчет не берутся, а если и берутся, то минут через десять выдаются за свои собственные со словами: «А сами не могли до этого дойти, для чего вам голова на плечах?». Или что-то в этом духе. Ниёле ждала, пусть женщина сама думает, и подсказывать девушка не собиралась.

Однако и у самой идей было не много.

Первое: Димку убили вчера вечером. В полшестого утра тело забрал незнакомый мужчина, назвав его имя.

Второе: слова и знания патологоанатома разнятся. Он что-то знает, и в то же время этого же и не знает.

Третье: стерва еще думает.


Четвертое: две записки. Обе она нашли после пропажи Димки. Написаны одной рукой. Цитаты, вероятно, из библии.

Делаем вывод: Либо патологоанатом замешен в этом деле, что подтверждается знакомством с Двагой, либо ему каким-то образом перевернули сознание, на что так же способен только Двага со своим гипнотически-монотонным голосом. Итак, следует допросить патологоанатома, когда он видел Двагу, а затем компьютерного друга, где в последний раз встречал Димку-Мыша. Все просто. Но результатов не даст. Между Димкой и цитатами должна быть связь. Первая записка относилась исключительно к Димке. Вторая… Так. Об этом рано думать. Ниёле решила, что не стоит пока показывать офицеру записки, иначе услышит: «Деточка, сиди дома, на улицу не выходи, кажется, у нас в городе завелся психопат-убийца…» Ага, выйдут на Димку, дело закроют, погиб псих и: «Галаад живет спокойно за Иорданом, и Дану чего бояться с кораблями? Асир сидит на берегу моря и у пристаней своих живет спокойно». Ниёле – труп; конец истории. Нет, эта стерва записки не получит!

-- Оборотень… -- прошептал патологоанатом, чем и привлек внимание девушки.

Он забегал по этой площадки, косился на помойку. И в панике забежал в магазинчик с гробами. Ниёле подбежала посмотреть, надеясь на развязку этого внезапного помешательства. Мужчина забрался в гроб и закрыл его. Престарелая пара посетителей и тучная продавщица в недоумении уставились на крышку. Не каждый день богатырь в хирургическом халате с шепотом: «Оборотень, оборотень, спасите!» - прячется в гробу.

Ниёле пришлось вырвать женщину из раздумий. Они и так затянулись, потом додумает. Указав на гроб, девушка произнесла:

-- Он там.

-- Кто?! –- взбесилась крашенная стерва с тонкими губами.

-- Патологоанатом.


-- Какого черта!.. – офицер зашла в магазинчик и открыла крышку.

Мужчина присел, сжался, обхватив колени руками; зубы стучали, их звук доносился и до Ниёле. Она почесала бровь. Просто зачесалось, бывает, но лицо при этом застыло в недоумении. Женщина тоже в долгу не осталась. Когда не надо соображает быстро: достала мобильник и вызвала «5-ую бригаду». Патологоанатом отправляется в психиатрическую больницу №2, в деревне Суханово. Аминь. Звездец: Питтсбург Пингвинз слили Кубок Стенли Красным Крыльям из Детройта… Павел Датцук круче Евгения Малкина. Жаль, об этом патологоанатом не узнает.

Ниёле достала мобильный: половина десятого утра. Август. Звездопад.

-- Вы тут оставайтесь, а мне домой нужно, родителям обед приготовить, -- соврала она. -– Телефон мой у Вас есть. Ики пасиматимо.

-- Что?

-- До свидания, говорю!

Дура.

Лишь бы в Парке никого не было, лишь бы Двага был на связи, а еще лучше дома.

-- Оля!!! -- к девушке спешил неформал.

[Дени де Сен-Дени >>>]

Глава 4.

Что за день?! Ни минуты покоя! Ниёле подошла к неформалу, обвила его локоть и потащила вокруг травматологии, к беседкам.

-- Оля, помоги… -- зашептал Двага.

-- Сколько раз говорила, не называй меня так! Ольга – это Эльге. Я – Ниёле… И хватит пить!

Она вела его, но постоянно оборачивалась. Если стерва увидит, подбежит, начет допрашивать. Ей этого было ни к чему. Парень не сопротивлялся, хотя двигался нервно, дрожал, а ноги подкашивались, сбивались с ритма, спотыкались о каждый камушек. Казалось, Двага страшился кого-то или чего-то.

Усадив его на скамейку, оглядела. Подозрительно болен. Кожа вокруг красных глаз потемнела, щеки чуть впали, губы потрескались, покрылись омертвениями. Дышал Двага тяжело. Минуты две молчал. За это время девушка подумала о куче вещей, но главной мыслью стало удивление к себе. Еще вчера Ниёле послала бы Двагу трахать свой комп, а сегодня… а сегодня весь день наперекосяк. Не из жалости к нему, она захотела помочь поправиться, не просто по натуре своей (такие натуры ее вовсе бесили), но из собственного желания узнать, докопаться, кто же этот придурок, который убил Димку, свихнул мозг патологоанатому и похитил из морга тело. Самой разбираться было долго и сложно, а Двага ей нужным живым и здоровым. Думает он быстро, много, плодотворно. Глаз внимателен, иначе бы его охранником не взяли универсам «Телекс». Нефоры города иногда мечтали поработать в «скелеТ’е». Ему повезло, он охранник, он лицо фирмы, честь и величие. А сейчас посмотрите на него: худой, в потрепанных джинсах, немытый, больной.

Усадив его, она резко расхаживала вокруг цветочной клумбы, выпотрошенной, и специально перенесенной в беседку. Теперь бетонный горшок тридцати сантиметров высотой и полуметра в диаметре – это большая пепельница вкупе с урной. Кружила, не зная, как подойти к парню и рассказать о записках. Нервно крутила пальцы, пока голова охранника не упала на грудь…

-- Двага, что с тобой?! –- бросилась она к нему.

-- Карман…

Пошарила в кармане джинсов. Достав предмет, медленно отошла, пристально глядя на то, как трепыхаются на ветру длинные, сальные локоны молодого человека.

«И удерживал от вас дождь за три месяца до жатвы; проливал дождь на один город, а на другой город не проливал дождя; один участок напояем был дождем, а другой, не окропленный дождем, засыхал».

Прочитала.

-- Откуда это у тебя! Отвечай!

-- Пить… Хочу пить… Солнце и ветер испаряют жидкость… Вода обжигает… Помоги…

-- Что ты знаешь об этой записке? Где нашел? Когда?

-- Пить… -- протяжно захрипел Двага.

-- Не дам, пока не ответишь!

-- Амон, четыре, семь… Вчера… Дома… В семь утра… Пи-ить…

Спросив, сколько же он не пил даже воды, Ниёле поразилась ответу. Полутора суток хватит, чтобы почувствовать себя скверно. Скоро кончится слюна, язык прилипнет к нёбу, и начнется необратимая реакция медленной смерти от обезвоживания. Двага нужен был живым. И чем скорее она придумает, как его напоить, тем лучше для нее. Это вполне укладывалось в ее сознании и не контрастировало с монополизированным вниманием к себе.

Расхаживая по беседке, Ниёле разглядывала желтое трехэтажное здание травматологии. Из серых окон на девушку смотрели пациенты, другие же окна пустовали: синие, зеленые, розовые горели и днем и ночью. Кто-то из неформалов обозвал это здание – замком некромантов. Не мудрено. Обветшалый, замшелый кирпичный забор с тощими черными чугунными прутьями. Перекошенная калитка в небольшой зеленый уголок, где и находились беседки. Подъезд к зданию был заасфальтирован, и по ней частенько проезжали легковые автомобили. Одна-две непременно останавливалась за розовой башенкой: то ли электрощитовая это была, то ли там раньше находились привратники или охранники. Выходили из машин и поднимались по крутой лесенке и заходили в черную стальную дверь без надписей. Лист с названием учреждения висел за решетчатым стеклом: «ГУБ ПОБ СМЕ» или проще: патологоанатомия, а точнее бюрократический кабинет, где выдают справки.

Ниёле показалось, сегодня она слишком много думает о смерти. Ей нравилось размышлять о ней, но в тишине, в покое, когда не давит на голову поток сиюсекундных дел. В таком положении, она просто не могла думать. Димка, стерва, труп, патологоанатом, Двага… в этот момент, ей так хотелось жить, что она готова была просто напиться и вырубиться, как пенсионерка и говорила. Назло, взять и напиться до беспамятства, прямо с утра.

-- Ты водку пробовал пить? Спирт? -– осенило девушку.

Двага медленно поднял голову. И не то удивленно, не то с упреком посмотрел на девушку. Остановил взгляд в области бедер, дальше голова подниматься не хотела, только глаза начинали закатываться. Выглядело это обычно внешне. Пьяный нефор уже пьян и хочет спать, а его будят и пытаются еще напоить. Ниёле не удержала басистый смех, так Двага был похож зомби из фильмов в жанре трэш-хоррор!

-- Охринела… С утра? –- прохрипел парень.

-- А когда тебя утро останавливало?

-- Сушняк на сушняк… верх мечтаний…

Он ей язвит! Не все так плохо, как она полагала раньше. С ним, значит, можно и погрубее.

-- А кто тебя спрашивать будет? Раз вода не помогает, будешь пить, без запивки!

В белую руку снова вложилась «Моторола». Ниёле подозрительно прищурила черные глаза. Замышляла она недоброе.

-- Зум, это ты?

-- Нет, это ее совесть, -- сорвалось на другом конце.

-- Зум, мать твоей подруги, еще работает в аптеке?

-- Ну.

-- Ты, что, пьяная?

-- Утро доброе… -- повеяло сарказмом. -– Кто вчера на кладбище не пришел?

-- Зум, мне нужна чекушка спирта.

-- Мать, ты - дура.

-- Ты права, пол-литра. Зум, очень надо. Созвонись со своей. Деньги я отдам. Может, и на опохмел хватит…

-- С этого надо было начинать. Куда доставить груз?

-- К беседкам у травмотологии.

-- Я не поняла… а каким образом я пройду парк? С пол-литрой спирта я не пройду по парку… давай к «Родине».

-- Я не смогу дотащить объект до кинотеатра. Лучше ты махни через Дятлинку.

Тишина.

-- Зум?

-- Погоди…

Трубка грохнулась на пол, однако Зум оставалась на связи. Ниёле услышала обычное утро панков-лесбиянок:

-- Вставай, сука…

-- Любовь моя, сдохни, на хрен.

-- Блядина, а ну встала!

-- Дай хоть воды.

-- Нужен спирт.

-- …бнулась? Я спать хочу!

-- Мерзости нужен спирт.

-- Да пошла она…

-- Бляндинка, затрахаю завтра. А ну встала и пошла за спиртом! Она платит за опохмел.

-- Ладно-ладно…

-- Мать, ты еще на связи? -– спросила Зум в трубку.

-- Через сколько?

-- Час.

-- Пятнадцать минут.

-- Тридцать.

-- Ползи.

-- Мать, как штык буду. «Охоты», крепкого…

И повесила трубку.

Ниёле решила, что с Двагой в ближайшие десять минут ничего не случится, и, сообщив ему, ушла за пивом.

[Дени де Сен-Дени >>>]

Глава 5.

Только Ниёле вышла из тени беседки и каштанов, как солнечный свет и духота навалилась с новой силой. Она подняла глаза и взглядом высказала небу, богу, природе все, что хотела сказать вслух. Под молчаливое рычание, девушка прошла деревянный заборчик и вышла во дворик. Под тополями на скамейках расположились пенсионерки. Ее не заметили, но разговаривали активно, их бы язык, да на благо народа – бесплатный десятилетний заряд электричества. Перетирали сморщенные старухи жильцов, политику, цены, сочиняли новые слухи. Ниёле обвела их ненавистным взглядом. Если мать такой же станет, она не выдержит. Ни за что не станет омывать дряхлое вонючее тело. Нет более неблагородного занятия, чем омывание мертвеца и придание ему прижизненного вида.

Тяжелыми шагами, Ниёле вышла на перекресток. Слева вела дорога на Октябрьский проспект, справа: одна вела на кладбище и к церкви Казанской Богоматери, другая – на речной остов Дятлинка, третья – в парк Пушкина. Людей оказалось много. В легких, цветных одеждах, преимущественно белого, розового и голубого цветов, они радостные бродили по улицам, наслаждались видами города. При всем разнообразии, выглядели люди одинаково. Ниёле почувствовала себя черной вороной в ванильном царстве. От сладкого запаха ванили девушку начинало тошнить. И теперь, она чувствовала, как пустой желудок сжался, пытаясь выплеснуть наружу остатки желудочного сока. От соляной кислоты во рту появился неприятный запах, пошло слюноотделение. Ниёле ничего не оставалось, как плюнуть на это безумное общество. Плюнула девушка весьма удачно – на носок какой-то девочки. Так недоуменно и страховито подняла глаза на собор святого Иоанна, заплакала и убежала. Да, величие пугает, а нынешние Герды не найдут своих Каев в мрачном царстве Ниёле. Усмехнулась, повеселела. Тупая девочка, она обиделась, что запачкали ее беленький тапочек. В гробу Ниёле видала белые тапочки, обычно на покойниках. Пусть радуется, что не прибила суку сразу.

Девушка перешла дорогу и подошла к желто-коричневому ларьку, возле которого ютились два холодильника: один с «кока-колой», другой с «аква-минерале». С левой витрины глядели соки, лимонады и чипсы с сухариками, в центре агитплакат из пачек сигарет: курение вредит вашем здоровью. А что вредно, то не опасно. На левой витрине красовались бутылки и баклажки с выцветшими пивными этикетками. На верхних полочках расположились банки и прочая тара с отравой: джин-тоники. На крышках обычно так и рисуют: «смерть с косой», а перевернешь, вроде «бокал для Мартини». Две девушки перед Ниёле и брали этот яд. Тупили с деньгами, со сдачей. Смеялись над собственной неграмотностью. Тут плакать пора. Купили, злобно зыркнули на Ниёле, будто она убила их младенцев. И с отвращением к готике пошли на Дятлинку смотреть, как парни играют в футбол. Проводив их с не меньшим омерзением во взгляде, Ниёле выложила деньги и забрала полторашку «Охоты крепкого». Сунула в бэг.

Перешла дорогу, снова вошла в дворик со старушками, опешила. Вдали, возле беседок стояла ментовская «десятка». Частый гость этих мест. Как она могла забыть? Ниёле знала о ментах, ибо частенько баловалась пивком на ступеньках «ГУБ ПОБ СМЕ» - место более покойное от посторонних и прохожих, чем лавка возле ритуальных магазинчиков и синей цистерны. Даже кладбище – многолюдное место.

Менты разговаривают с Двагой. Ниёле заспешила.

-- Он не пьян! -- крикнула она.

Один повернулся, одарив ее тем же выражением лица, что и гопники, обычно: не то усмехнулся, не то сблевануть хочет.

-- А ты кто такая? Чё те надо?

-- Я его подруга!

-- И чё? –- выгнул шею гопник-мент. –- Все, забираем мы его. У нас ему будет хорошо.

-- Да он не пьян, говорю же!

-- Понимаю, для вас это не предел. А бумажки оформить надо. Вот оформим и отпустим. Потом справочка придет из вытрезвителя.

Ага, себе на премию зарабатываешь, скотина!

-- Я смогу довести его домой сама.

-- Поздно. Раньше об этом надо было думать.

-- Тогда я с ним поеду.

-- Мест нет. Пешком дойдешь. Вон, какие сапоги. В них ходить можешь, значит, и до Первомайской дойдешь. Всё, ушла отсюда!

-- Никуда я уйду. Мне и здесь хорошо.

-- Кому сказал, ушла?! Чё приказ не слышала? Глухня, что ль?

-- Да какое вы имеете право, выгонять меня?! Я, может, присела отдохнуть в тени. Никому не мешаю. А вот вы нарушаете мой покой.

-- Ну, сука, мы еще поговорим, -- побагровел мент.

-- Да-да, конечно. Непременно, -- нарочито спокойно произнесла Ниёле.

Козлы. Настроение вконец испорчено.

Девушка присела и уложила ноги на урну-пепельницу. И стала смотреть на дорогу, за которой находился крутой склон, река, остров, остатки крепости. «Десятка» развернулась и уехала. Ниёле осталась сидеть и ждала Зум. До ее прихода оставалось минуть пятнадцать, а Двагу выпустят не раньше получаса. Успеет.

Ниёле размышляла: только из-за этого утра необходимо поймать и растерзать, подвесить, четвертовать того придурка, кто убил Димку, но на этом ее месть не кончится. Она собирается поджечь его члены, поссать на угли, закопать их и потоптаться по ним. Она зла, и мстя ее страшна! А еще она запихнет ему в рот записку с какой-нибудь заковыристой цитатой из Библии.

Девушка достала из бэга вторую записку и вновь прочитала:

«Дождем прольет Он на нечестивых горящие угли, огонь и серу; и палящий ветер - их доля из чаши».

Что бы она значила? С Димкой все понятно: у него была шизофрения, голоса слышал, точнее тихие, собственные. За это его и убили. Убийца знал о болезни, знал о справке из дурдома. Но почему Димка? Патологоанатом? Двага? Почему записки? Это какой-то ритуал. Если бы не Двага… Придется думать самой. Так, патологоанатом сошел с ума, проговорил «оборотень», и записка с намеком на огонь. Причем здесь безумие и пламя? Не понятно.

Двага не может пить. Почему? И в записке о дожде говорится… Если Димка будет пить воду, умрет о обезвоживания. Так не бывает! Мистика какая-то. Не может этого быть в реальности…

Завибрировал телефон.

-- Я слушаю.

-- И снова здравствуй, -- стерва все-таки перешла на «ты». – Ты сейчас свободна?

-- Занята.

-- В общем, когда освободишься, ты должна прийти ко мне. На проходной спросишь старшего лейтенанта Селезневу Наталью Дмитриевну.

О, представилась, снизошла.

-- Зачем?

-- Мы с тобой влипли по-самое-не-балуйся.

Теперь понятно, почему представилась. Снова нужна помощь.

-- И в чем проблема.

-- В десять ноль шесть наш знаковый патологоанатом умер…

-- Как? -– неподдельно удивилась Ниёле.

-- Возле заправки на Пьяной Горе, ну, возле кладбища Божно, он выпрыгнул из машины, добежал до колонки, вырвал шланг у старичка, облил себя бензином, перебежал дорогу и в огородах поджог себя. Сгорел.

Огонь! В записках говориться, как жертвы будут умирать! Тогда все сходится. Двага умрет от обезвоживания. Но ведь так не бывает! Ниёле не могла понять, как можно перестроить организм человека, чтобы его убивала вода…

-- Какая жалость, -- саркастически произнесла девушка.

-- Да-да, это трагедия, -- не поняла стерва. -– Если, что, поговоришь с нашим психологом в управлении. Ты, главное, не волнуйся. Приходи, мы все решим, только держи себя в руках. Поняла? Как приготовишь обед родителям, сразу ко мне. Ладно?

-- Да. Приду.

И повесила трубку. А память у суки хорошая… О Дваге, значит, она тоже запомнила. Придется рассказывать, если, конечно, заговорит о нем. А что Ниёле может сказать? Образцовый охранник «Телекс’а», сейчас болен, и его забрали менты. И сейчас он на Первомайке. Правильно, если стерве он нужен, пусть и вытаскивает из передряги. Логично.

А вот и Зум с подругой. Обе невысокие, в кедах. Первая полноватая с широкими плечами, в штанах цвета хаки, подтяжки свисают на бедрах. Блекло-бордовая футболка. Руки в татуировках. Короткие черные волосы заслоняют рубленное лицо. На глаза натянута бейсболка. Скрывает последствия вчерашнего веселья. Вторая – блондинка с атлетической фигурой, миниатюрная, подправленная, уже накрашенная. В черных джинсах и белой футболке. Через плечо перекинута сумка. Выглядит куда лучше Зум.

-- Мать, дай пива.

Ниёле вытащила баклажку и передала ровеснице. Зум тут же открыла ее и начала пить, жадно и много.

-- Мне оставь, тупая дура, -- пробасила ее подруга.

-- Спирт? –- намекнула Ниёле.

-- Зчаз…

Зум передала бутылку. Блондинка пила не менее страстно. Ниёле чуть не вывернуло.

-- Мать, прикинь. Вчера на Мурманской Мнемоник видел оборотня. Вот обкурыш…

-- На Мурме? А где, он не сказал?

-- Ты чё поверила? Мать, ну ты даешь…

-- Не даю, а раздаю… пинки под зад.

-- А-а, помню-помню, как ты курву отделала, даже в «Кристалле» бабы себя мягче ведут…

-- Я по гопническим заведениям не хожу. Так, где на Мурме?

-- Мать, ты свихнулась. По обкурке, что угодно привидиться может. Ты, что, никогда не пробовала? Могу подогнать.

-- У меня свои зелья… Где?

-- Ну, мать, ты – точно психонутая… Блядина, хватит пить!.. На Мурме… На Мурме.. Мнемоник сказал, что он с Холмской через частные дома шел. Где-то там… Дура, ты мне оставляешь?

Блондинка передала пиво.

-- Мерзость – ты лучше всех! Я молюсь на тебя.

-- Спирт.

-- Да-да, вот: две чакухи, как договаривались. С тебя сотня.

Ниёле отдала купюру, взяла бутылочки и уложила их в бэг.

-- В расчете, -- проговорила блондинка.

-- Бывайте, -- попрощалась Ниёле и направилась к парку, оттуда ближе всего до отделения милиции на Первомайской улице.

Лесбиянски остались, и, судя по разговорам, одной баклажкой они не закончат утро. Такие же пьяницы, как те с джин-тоником. Август. Солнце. Чертово утро!

[Дени де Сен-Дени >>>]

Глава 6.

Рядом с высокими синими воротами была узкая проходная. Ниёле вошла. За стеклом сидел старшина: короткостриженый, серый. Никаких ассоциаций или примет. Просто человек в форме. В Органах любят неприметных, если, конечно, такого искать не надо… Ниёле понимала это, также осознала, что от преступников их отличает только корочка. А сами неприметные охочи до девушек, ведь сами они редко обращают на них внимание, поэтому этот милиционер очень обеспокоил Ниёле. Но виду девушка не подала, лишь слегка сгустила брови, нахмурив губки.

-- Куда? –- спросил он.

-- К старшему лейтенанту Селезневой.

-- По какому делу?

-- Вчера моего парня убили.

-- Свободна, значит?

Девушка уставилась на мента с холодным спокойствием, ее не изжигало внутри солнце, она не видела, как люди сходят с ума, как общаются лесбиянки. Она не потеряла парня. Она не раздражена психопатом-убийцей. Она не поругалась с ментом из-за Дваги; она просто тупая гламурная девушка, которая грустно смотрит на милиционера, и в душе тайно лелеет мысль о том, как бы с ним переспать…

Злость сошла на нет. Осталась полная безысходность. Ниёле уже смирилась с этим утром, хуже для нее быть не может.

И что ему ответить?

-- Извини, ты не моем вкусе.

-- Дело не во вкусах, я так…

Перепихнуться и забыть, - закончила фразу Ниёле, только для себя, только ради галочки. Как и он потом спросил ее имя, фамилию, год рождения, адрес: ради галочки в журнале. Пропустил. Девушке почему-то подумалось, адрес он спросил исключительно для себя.

Куда идти дальше, Ниёле не знала. Пришлось выбирать из двух зданий: однотипных, желтых, трехэтажных. Впрочем, различие было. Девушка решила войти в то здание, где не было решеток на окнах. Войдя через коричневые скрипучие двери, девушка оказалась в просторном помещении. Справа находилась барная стойка, за которой мирно заполняли документы милиционеры. Слева, вдоль стены располагались длинные скамьи, как для бояр в царских палатах. Из зала вели два коридора в разные стороны. Двага, злой и больной, сидел, уронив голову на грудь. Кроме него и двух Ментов, Ниёле никого не увидела. Пахло дешевым освежителем воздуха, а сама обстановка показалась гробовой. Света почти не было, и кожу девушки начала покалывать приятная, такая долгожданная прохлада.

Один из милиционеров приподнял голову – это был тот гопник-мент, которому Ниёле в мыслях пыталась выпустить кишки через задницу. Он молчал и следил за девушкой, без смысла в глазах. Просто пялился, не утруждая себя размышлениями на тему: «готический стиль в сексуальных играх BDSM», - как это пытаются сделать, глядя на Ниёле на оживленной улице. Второй милиционер заполнял какой-то бланк. Он громко спросил Двагу:

-- Что пил?

-- Ничего, -- все также прохрипел неформал, пребывая на иных планах Бытия.

-- Вот заладил. Раз в таком нетрезвом состоянии, значит, что-то пил. Или ширялся?

-- Ничего.

-- Значит, пишем: пил водку.

-- Не пил я водку.

-- Как не пил, вот мой товарищ говорит, что пил.

-- Не пил.

Ниёле пока оставалась безучастной. Даже когда гопник-мент достал граненый стакан и наполнил его бесцветной жидкостью из фляги; хотя мысль, что это отнюдь не вода, в голове все-таки поселилась. Он подошел к Дваге разгульным шагом.

-- На, выпей, полегчает, -- передал гопник-мент стакан и отошел на шаг и ядовито ухмыльнулся.

Двага выпил, не задумываясь. Не поперхнулся, просто влил в глотку и все, баста. Даже протяжный выдох застрял.

-- Ну вот, -- снова проговорил писака. -– Так и запишем. Пил водку на глазах у сержанта Савельева. А ты говоришь, не пил.

Нефор ожил и спокойно, звонко произнес:

-- Нет, не пил!

И круги под глазами вроде пропали, и сам стал здоровее, оживленнее. Ниёле была за себя рада. Она первая догадалась о спирте. Это ее заслуга. Теперь Двага в норме, и, наконец, поможет ей. С чем себя и поздравила. Впервые за это утро у нее поднялось настроение. Маленькая победа, а сколько храбрости, величия! Самооценка повышается, как ртутная шкала над огнем. Затем девушка подошла к парню и приказала ждать ее здесь.

Гопник-мент поднял бровь.

-- Ты, чё, думаешь, главная тут?

-- Нет, но Селезнева постарше будет по званию. А он свидетель по делу об убийстве.

У милиционера под фуражкой зачесался лоб. Следом его лицо изменилось, оно закипело, зашкварчало, забурлило злостью, и запоздалым осознанием того, что премии не будет. Так-то! Видимо, стерва держит под ногтями все отделение. Теперь Ниёле была с ним на равных, даже выше, чему очень способствовали сапоги на восьмисантиметровой подошве. Она смотрела с презренной надменностью, как Селезнева стряхивала пепел на землю. Девушка собиралась так же: напоказ, - помахать милиционеру ручкой, как из левого коридора быстрым стуком каблуков вышла офицер, расставив всех по местам.

-- Савельев, куда я тебя посылала?

-- Иду… -- сдался гопник-мент и быстро удалился за дверь.

-- Перлов, снова хочешь поработать без выходных?

-- Нет… Я работаю, работаю…

-- Ты, -- ткнула она ногтем в Ниёле. -– За мной!.. А это кто? Перлов, твою мать, тебе мало бумажных дел?!

-- Это Савельев привел, я не виноват.

-- А у тебя есть голова на плечах, или мне свою дать поносить?

Милиционер задумался над преимуществами такого обмена, поэтому смолк и уткнулся в бумаги.

-- Он со мной, -- сказала Ниёле.

-- Вот как? Дома, как я понимаю, ты не была. Врать не хорошо. Хотя похвальна твоя сообразительность. Но оставим дела любовные… Он в теме?

Ниёле на секундочку задумалась, за эту секунду через ее голову пронесся огромный товарняк мыслей и возможных решений. Скажет: да; та спросит: кто это? Двага. «Ах, тот самый, он-то нам и нужен, молодец, тебе бы Органах работать». Скажет: нет, так чего ляпнула, что он с ней? Вранье. Промолчит, падет подозрение. Ниёле всегда пыталась решить, какие вопросы она ненавидит больше: наводящие (типа «Он в теме?») или риторические (типа «Почему ты не носишь ту розовую кофточку со стразами, что я тебе купила на прошлой неделе?») Девушка не любила эти вопросы: какой смысл отвечать, если вопрошатель уже знает ответ. Для удовлетворения? Или пощекотать нервы собеседнику?

-- Он знакомый моего парня, -- нашлась Ниёле.

-- Бывшего парня, -- поправила ее стерва.

Двага только сейчас понял, что происходит на самом деле, каким образом Ниёле оказалась возле травматологии, почему офицер милиции называет ее на «ты», и общается, будто знает ее давным-давно. Зачем Ниёле потребовалась записка, которую он нашел на двери. А главное, осознал холодный расчетливый ум: напоить, чтобы помог. «Сообразительность похвальна». Девушка пришла к выводу, заглянув в мужскую голову, что он обиделся и о записках не скажет. Это хорошо. Так и было надо.

-- Матфей: четыре, десять, -- сердито шепнул он.

Всякий, кто приобщался к готической культуре, не раз слышал эти знаменитые слова. Их повторяет любая прихожанка в церкви, когда Ниёле преступает порог. Слова простые: «Отойди от меня сатана!» Двага, разумеется, сказал это в шутку, иного мнения девушка не могла принять. Таким способом он выказывал на понятном ей языке все омерзение от той ситуации, в которую она его втянула одной фразой: «знакомый убитого человека».

Пока шли по синему коридору, Двага глазами изливал ей такую «благодарность», на каковую не поскупились бы Гизлиери, Сантори и Беллармин – три весьма ученых мясника святой Католической Церкви. А это не есть good. Помощи может и не быть. Если так, то цитаты придется искать самой. А когда Ниёле домой придет, один God и знает. Впрочем, пыл мужчины не долог. А охранника тем более, странно, что он вообще сорвался.

Ни слова о записках! Мысленно молила Ниёле. Это испортит все дело…
Девушка резко остановилась. Подумала: почему патологоанатом сошел с ума? Если в записках сказано, как люди буду умирать… Почему? Не понятно. Зачем такой сложный ритуал? В хороших ужастиках ритуал отражает суть мистической твари. Димка был безумец, патологоанатом сошел с ума, а Двага… а его она вылечила. Почти. Осталось разгадать полный смысл записок. Она нутром чувствовала, что в них содержится нечто большее, чем указание смерти. Ведь цитаты обычно приводят с обозначением того, откуда они взяты. А в записках только текст… Странно. Надо будет обратить на это внимание.

-- Слушай, а ты знаешь, можно ли в Интернете найти цитаты?

-- Любого сорта, -- непринужденно ответил Двага, и подозрительно добавил: -- а тебе на что?

-- Так просто… а это легко?

-- Не сложнее, чем подцепить червя.

Ниёле вновь вспомнились аскариды и ленточные черви. Желудок подло заворчал. Этот же протяжный звук навел ее на мысль о Мнемонике. Если собирать картинку, то целиком. А без оборотня это невозможно. Она дважды за сорок минут слышала о звере от людей, которые никак между собой не связаны. Перевертыш читает библию и выписывает цитаты. Смешно. Но почему оборотень? Теперь ей захотелось поговорить с Мнемоником. Это единственная связь на этот момент. Еще Двага, но он, похоже, обиделся.

Интересно, а стопаря надолго ему хватит?

И как отделаться от стервы?..

[Дени де Сен-Дени >>>]

Галаад - город нечестивцев.

Глава 7

В кабинете находился стол, привинченный к полу, стул, прикованный к батарее наручниками. У стены, будто на расстрел, были установлены шкафы, облезшие и с потрепанными петлями, отчего двери скособочились, и в щелях проглядывались стопки пожелтевших папок. Отрадой для стервы, видимо, служил фикус, установленный на подоконнике. Дваге пришлось переминаться с ноги на ногу, пока Ниёле рассматривала фотографии с места преступления.

Отличный хоррор-арт. Ужасно перекореженное лицо Димки зарывалось в выцветшую от жары траву. На зеленовато-желтой щеке красовалась глубокая рана, в которой виднелась челюстная кость. Смотрел Мышь на пыльный асфальт, слегка припорошенный брызгами крови. На другой фотографии появились таблички с номерами и линейки; там же увеличено была сфотографирована шея и иссиня-фиолетовые полоски. Стерва объяснила, это, предположительно, следы от удушения, впрочем, умер Димка по другой причине. И подала Ниёле другую фотку: поперек груди прошлись три окучника, разворотив не только одежду, но и плоть. Сначала девушка подумала, что это плохие спецэффекты, в Голливуде и получше могут нарисовать, потом пришла к выводу, что кино просто забавнее реальной жизни. Но real-art круче компьютерной графики, как ни крути фотографии в руке, одного не хватало - трехмерности. "Вот бы вживую увидеть", пронеслось в голове.

-- А теперь, -- офицер с карандашом нависла над блокнотом, -- я задам несколько вопросов, ты ведь не против?

Свервозная подлиза! Формальности соблюдает. По собственной воле никто не спешит в отделение милиции, а если уж здесь, то чего спрашивать, согласна она или нет? Все равно ведь спросит.

-- Нет, конечно, -- проговорила Ниёле и откинулась на спинку стула и положила ногу на ногу. Двага заметил движение и глубоко вздохнул.

-- Начнем. Ты подтверждаешь, что это твой знакомый?

-- Да, это Ампилов Дмитрий Сергеевич, мой парень, -- последние слова девушка усилила, чтобы не возникало лишних вопросов о связях с покойным.

-- В каких связях ты с ним состояла? -- все-таки спросила стерва.

Внутри Ниёле зажегся праведный огонь. Девушка представила, как руки с отточенными ногтями тянуться через стол к шее и лицу Селезневой, как входят в припудренную плоть, как кровь, словно по белому бархату, стекает вниз, заливая блокнот...

-- В сексуальных, -- назло, правдиво ответила Ниёле.

Двага поднял бровь, высчитывая возможные картинки спальных сцен. Картинки оказались ужаснее хоррор-фотографий. Стерва выпрямилась, то ли в осуждении, то ли с интересом взглянула она на девушку, может быть, оценивала возможную ложность подобных заявлений. Может, просто завидовала.

-- Назовите место его работы, образование, опишите, по возможности, его психосоматическое состояние, – вновь нависла она над блокнотом.

-- Чего-чего, какое состояние? – переспросила Ниёле, и обернулась за подсказкой к Дваге. Тот безмолвно ковырял глазами фикус.

-- Забудь, просто о работе и об образовании скажи.

-- Учился в двенадцатой школе, работал ночным сторожем заводе.

-- Каком заводе?

-- Вот на этом, -- Ниёле указала пальцем сфотографированный забор.

-- Значит, мы не хотим отвечать подробно…

-- А вы задавайте вопросы конкретнее.

Следующий на стул сел Двага. Как Ниёле и предполагала, стерва запомнила хоккейный матч. С этого и начала.

-- Как и при каких обстоятельствах, ты познакомился с убитым Ампиловым?

-- Космос, последний рубеж. Это рассказ о жизни и приключениях двух неформалов, чьими главными задачами были слушать музыку, играть музыку и ходить на концерты…

-- Не нужно такой конкретики, просто где и когда?

-- В год одна тысяча девяносто третий, числа какого-то октября мы столкнулись по дороге в школу на улице Гоголя…

Ниёле выглянула в окно, внизу мельтешили милиционеры. Они забирались в «козелки», в «десятки», в «шестерки» и разъезжались. Люди сновали по улице, маршрутка выпустила пассажиров на перекрестке. Обычный утренний шум, беготня, и все это сдобрено августовским зноем. Даже здесь в кабинетной тени девушке стало душно. Однако легкий ветерок охладил ее гневный пыл, когда Двага очередной раз перефразировал заставки известных фильмов и компьютерных игр. В этот момент ей подумалось, что, быть может, он уже простил ее за такую подставу? Впрочем, Двага обязан ее простить, она же первой додумалась до спирта. И теперь близка к разгадке записок. Их нужно искать, впрочем, они сами находятся, но всё же необходимо быть более внимательной. Одну записку она прочитала раньше убийства патологоанатома, следовательно, смерти запланированы, и убийца помешан на точности и дотошен в способе убийства.

Подумала Ниёле и о ранах на теле Димки. Раны нанесены явно нечеловеческой рукой, и очень похожи на лапу оборотня. И Мнемоник вчера его видел, и патологоанатом видел… «Видел!» - осенило девушку. Значит, убийца был возле морга!

-- Кто, что и когда видел? – тут же вставила Селезнева.

-- А? что?.. А… нет ничего, вырвалось.

-- У тебя хороший потенциал для работы в органах. Ты хочешь сказать, что патологоанатом видел убийцу около больницы?

-- Я этого не утверждаю.

И Ниёле вновь уставилась в окно, но теперь ее внимание занимали детали. Маленькие собачки без хозяев пробегали под балконами. Одинокие люди, которые останавливались на полушаге, осматривались, закуривали, шли дальше. Еще около десяти человек пытались заглянуть за синие ворота. Парочка девушек посмотрели на само здание, кажется, одна даже усмехнулась, различив силуэт Ниёле. Или это она уже сама себе представила?..

-- Ну, раз вы не хотите помогать следствию, я пока вас отпускаю, -- закрывала блокнот Селезнева. – Однако, когда появятся вопросы конкретные, требующие конкретных деталей, будьте на связи… оба.

-- Всенепременно, -- ответила Ниёле.

Она схватила Двагу и вытащила его из кабинета. Теперь следовало найти компьютер с выходом в интернет, и загуглить цитаты. Одно не давало покоя: если патологоанатом видел оборотня днем в довольно проходном дворе, то оборотень не выглядит оборотнем, ведь тогда бы еще кто-то закричал от ужаса. Но нет, видела оборотня только жертва. А Мнемоник? Он тоже жертва? Или… Вопросов меньше не стало, однако теперь она видела труп Димки, хотя бы на фотографиях. Этого было достаточно, чтобы оправдать его за то, почему же он не позвонил ей вчера и таким образом отменил поход на кладбище. С другой стороны в этом виноват убийца. Это же он убил Димку? Логично было бы спросить с него: с какого перепугу он вообще убил ее парня. И зачем убийце она?

-- У тебя паранойя. Не ты, кто-нибудь другой нашел бы эти же записки. Да хоть я. Я-то свою сам нашел.

-- А вдруг ты сам их пишешь? Ты же у нас умный, все сможешь найти? Может, ты в меня тайно влюблен и решил подобным образом меня завоевать. Способ красивый, но не действенный.

-- Поход в отделение явно не пошел тебе на пользу. Выкинь свою причастность из головы. Нет доказательств этого.

-- Нет и опровержения!

Дальше Ниёле и Двага шли молча по парку Пушкина, по алее с грязными от ног скамейками. Некоторые пустовали, на других сидели. Компания молодых людей, сдвигала две скамейки, чтобы нормально расположиться в кружок «утреннее похмелье». Возле лесенки гуляла бабушка с внучкой, деловито расхаживающей по клумбе с цветами. Отдыхал бомж на газетках, видимо, ему тоже не хотелось запачкаться. Люди шли по обеим дорожкам, обрамляющим парк по тротуарам на противоположных сторонах проезжей части.

Двага остановился. Ниёле тоже и с удивлением глянула на него, затем повернула голову к Черному Плащу.

-- Какого, на хрен, черта, ты делаешь? – нервно начал человек в черном кожаном плаще, двигая руками и правым глазом.

-- У меня проблемы, и я их решаю, -- отвечал Двага.

-- В общем, разберешься с проблемами, жду вечером на работе…

-- У него выходной, и мне он нужен не меньше, чем на работе. Извините, но сегодня он - мой! – грозно вставила Ниёле.

Черный Плащ осмотрел ее шнуровку на груди, объем форм, затем проскользил по юбке и, отскочив взглядом от сапог, вытянулся и уставился недовольно ожидающее лицо.

-- Черт! Но чтобы завтра был. Иначе… иначе… ну, в общем, ты понял! И смотри, ты знаешь, что под какую музыку нужно вставать! Всё! Иди! Иди.

И сам растворился быстрым шагом по направлению к отделению милиции или торговым базам…

-- Это – Черный Плащ, -- объяснил Двага на немой вопрос.

-- А я и не поняла...

Возле памятника Александру Сергеевичу уже толкались панки и сдержано хохотали эмо, в общем, дети вели себя по-детски, как им и положено. Один Мнемоник, различимый издалека камуфляжем цвета «раста», убито потягивал пиво, огрызаясь на горлопанящих вокруг.

-- Джонни, надо поговорить.

Его веки нехотя подтолкнули голову вверх.

-- О, сюрприз… -- почесал он лобные доли, отпил и продолжил: -- Двага и Лёлька…

-- Я – Ниёле!

-- Да хоть не Лене…

[Rianna >>>]

Одолела сходу две главы. Больше времени не нашлось.
1 глава.

Была девушка уверена, что старуха, увидев ее на крыльце, испытывала то же самое.

Мне кажется, нужно перефразировать: Девушка была уверена...

В квартире никого не оказалось.

А как Ниёле попала в квартиру? Я не встречала упоминаний, что у неё ключ есть.
2 глава.

Да, берда у него были крепкие, совершенные голени.

Бёдра?

Такого мягкого и бережного обращения с дверью водитель видел лишь однажды: в автосалоне.

Такое мягкое и бережное отношение...

- Пятьдесят четыре часа.

-- Ясно, -- спокойно проговорила Ниёле. Бывало хуже, успокаивала она себя.

Я, похоже, чего-то недопоняла. Она вроде его любит. И так спокойна?

[Дени де Сен-Дени >>>]

По ошибкам, да, после очередной вычитки (на момент появления вдохновения) они уже исправились на компе...
Был ключ. Она уже год с ним встречалась, и до этого не мало знала, можно предположить, что раз он живет один, то можно было бы и подарить ей запасной ключ. Насчет звонка по домофону (моя мать имея ключ, все равно сначала звонит... так что такое поведение имеет реальную основу). А еще ключ не важная деталь для развития повествования.
О любви и спокойствии... я этот момент, пожалуй, спишу на женскую логику Ниёле... К тому же я не хотел штампованного ступора или визга. Она перенесла стоически, слегка мрачно, виной тому жаркое утро, гламурная девочка, пересионерка, маршрутка, звонки, вывеска...

[Rianna >>>]

Дени де Сен-Дени, я не в претензии, дело Ваше. Просто мне, как читателю, с моей колокольни неясно, как Ниёле в квартире оказалась. Я бы вообще никому свой ключ не дала. Никогда.
Ступор или истерика - это штамп. Но есть и другие реакции. Дело в том, что её факт смерти не удивил, не поразил. Как будто она к этому была морально готова или знала заранее. Я не против задумки, как таковой, просто вся интрига от этого странного спокойствия теряется. Прибавьте хотя бы растерянность...
И ещё. Вот этот отрывок:

Да, плевать Ниёле хотела на их мнение, сами не лучше. Что ни день, так нападки на Прибалтику. Ни эстонцы, ни литовцы никогда не захватывали куски России. Латвия, правда, все никак не может договориться насчет Печорского района. И все равно половина молодежи предпочитает в латышской армии полгода отпахать, чем два (полтора, год) с дедовщиной. Вообще прибалты редко смешиваются с чужаками. А если и смешиваются, то не заметно. Не то, что волосатые, черные дварфы и дверги с Кавказских гор. Они-то заполонили всё и везде.

Понимаете, логично воспринимаются нападки на Ниёле, как на молодёжь. Но ведь никто не не смотрит и не обвиняет её в том, что она прибалтка. В тексте этого нет. И этот отрывок смотрится... нелогично... за уши притянут... будто с потолка взят и прилеплен... Причём здесь Прибалтика, если они её осуждают просто как молодую девчонку?
И ещё. Желательно отделить мысли героини и прямую речь от описаний и авторского текста. Иначе тяжело воспринимается и не понятно где кто думает.

[Rianna >>>]

Замечания.

Тут же было два ритуальных магазинчика. В распахнутых дверях девушка увидела два пустых невзрачных гроба, стандартные венки и ленты, временные деревянные кресты. Все что нужно, чтобы утешить больных.
Опечатка. Второе "два" можно заменить на "пара".

У невзрачной зеленой двери курила женщина в форме: в серо-синей юбке и приталенном пиджаке, из ворота которого выглядывала белая блузка и черный гастучек.
Опечатка.

Конечно, четыре маленьких звезды дают ей такое право.(право на перекур дают?)

женщина типа пошутила. (мммм... может: попробовала пошутить женщина?)

Далее небольшой коридорчик со шкафчиками, коморка персонала, где lunch’евал патологоанатом: большой крепкий мужчина, короткостриженый. Могу ошибаться, но вроде бы кАморка.

Только теперь богатырь в хирургическом халате закрыл ноутбук, повернулся к дамам, спокойно поздоровался и спросил, что им нужно?(прям вот и спросил? Или прямая речь или вопросительный знак)

-- У него не (пропущено) было родственников, Димка жил один, -- обиженно вставила Ниёле.

Четвертое: две записки. Обе она нашли(нашла) после пропажи Димки. Написаны одной рукой. Цитаты, вероятно, из библии.

Делаем вывод: Либо патологоанатом замешен в этом деле, что подтверждается знакомством с Двагой, ЗамешАн.

Питтсбург Пингвинз слили Кубок Стенли Красным Крыльям из Детройта…(а эта инфа к чему относится?)

Она вела его, но постоянно оборачивалась. Если стерва увидит, подбежит, начет допрашивать. Ей этого было ни к чему. («го» не надо)

Казалось, Двага страшился кого-то или чего-то.(лишнее)

Кожа вокруг красных глаз потемнела, щеки чуть впали, губы потрескались, покрылись омертвениями.(чем?)

Самой разбираться было долго и сложно, а Двага ей нужным живым и здоровым. нужен

Глаз внимателен, иначе бы его охранником не взяли универсам «Телекс».(как охранником? Я думала, он как минимум прогер или админ, раз так компы хорошо знает...)

«И удерживал от вас дождь за три месяца до жатвы; проливал дождь на один город, а на другой город не проливал дождя; один участок напояем(здесь точно «м»?)

Подъезд к зданию (лишее) был заасфальтирован, и по ней частенько проезжали легковые автомобили.

Одна-две непременно останавливалась за розовой башенкой: то ли электрощитовая это была(лишнее), то ли там раньше находились привратники или охранники.

Выходили из машин и(вместо "и" зпт) поднимались по крутой лесенке и заходили в черную стальную дверь без надписей.

Слева вела дорога(может проще так: левая дорога вела туда-то, правая - туда-то?..)

Справа находилась барная(не обязательно писать, что барная, за барной пиво разливают, не нужная ассоциация)

Она смотрела(может, здесь лучше «видела»?) с презренной надменностью, как Селезнева стряхивала пепел на землю.

Свервозная (опечатка)подлиза! Формальности соблюдает.

-- У тебя паранойя. Не ты, кто-нибудь другой нашел бы эти же записки. Да хоть я. Я-то свою сам нашел.(Надо указать, что она с Двагой уже беседует)

Двага остановился. Ниёле тоже и с удивлением глянула на него, затем повернула голову к Черному Плащу.(а это кто и откуда взялся?)

Плюсы.

Зеленая дверь открылась, за ней находилась еще одна, что уже стальная с несколькими замками, будто трупы могут выбраться наружу.)))))

а в голове завертелись бычьи цепни и аскариды. Они шевелились и, казалось, уже поселились в желудке. Да, самое то сравнение...

Зато Ниёле знала таких людей. Им никогда ничего не объяснишь, за них решение не примешь. Только они имеют право думать и решать, все посторонние идеи в расчет не берутся, а если и берутся, то минут через десять выдаются за свои собственные со словами: «А сами не могли до этого дойти, для чего вам голова на плечах?». Хорошо отмечено!

обычное утро панков-лесбиянок: (уже несказанно радует!!!!!!!! ДА, Я СЕРЬЁЗНО)

Пусть радуется, что не прибила суку сразу. (какая добрая... она когда-нибудь улыбается? А вообще... я не гот, но себя в этом образе тоже узнала... не боитесь, что пишете роман для отверженных?)

Она зла, и мстя ее страшна! А еще она запихнет ему в рот записку с какой-нибудь заковыристой цитатой из Библии.Бугога! )))))))))))))

или риторические (типа «Почему ты не носишь ту розовую кофточку со стразами, что я тебе купила на прошлой неделе?») Девушка не любила эти вопросы: какой смысл отвечать, если вопрошатель уже знает ответ. Для удовлетворения? Или пощекотать нервы собеседнику?Да, верно, риторические вопросы...))))))))))

Тот безмолвно ковырял глазами фикус.Без комментариев)))))

-- В год одна тысяча девяносто третий, числа какого-то октября мы столкнулись по дороге в школу на улице Гоголя…(ужас! Этот точно замусорит чью угодно голову....)

Отдыхал бомж на газетках, видимо, ему тоже не хотелось запачкаться.