Разные рассказы, смешные и не очень...

Этот рассказ является плодом совместного творчества Линса и Витуса КЛ, навеянного ролевыми играми на форуме Анор ( Страна Фантазия ).


«Чудесный вечер» или «Кажется дождь начинается».



Линс в роли Сильвестра, оборотня.
Витус Кл в роли барда-обольстителя.
Матильда Вёль в роли романтической особы.
Серый волк в роли Серого волка,
Маленькая Красная Шапочка в роли девочки в красной шапке.
Бабушка в роли бабушки.
Заяц в роли тайного агента.
Лягушки в пруду.


***
Был обычный теплый осенний вечер. Витус и Сильвестр медленно прогуливались вдвоем по тихой аллее Анорского парка. Бард что-то насвистывал себе в усы, а оборотень жевал кислое зеленое яблоко, которое купил еще днем на базаре и ждал подходящего случая, чтобы его употребить.
Вдруг Витусу пришла в голову какая то мысль. Он остановился, подергал себя за мочку уха, ухмыльнулся, потом догнал ушедшего немного вперед Сильвестра и взяв его за плечо, обратился к оборотню:
- Послушай Сильв… Можно тебя попросить об одном одолжении?
- Денег взаймы не дам, - с набитым ртом ответил оборотень, - у меня и так только на еду.
- Нужны мне твои жалкие гроши, - расхохотался бард.
Сильвестр пожал плечами:
- Ну а что тогда?
- В общем тут такое дело… Сильв… Можно я тебя убью?
Оборотень от неожиданности поперхнулся яблоком:
- Чего-о? – он скинул с плеча руку барда и вытаращив глаза отскочил назад, - ты совсем рехнулся на старости лет?!?!
- Да нет, подожди, - Витус сделал шаг вперед и снова взял за плечо Сильвестра, - не по-настоящему, понарошку, понимаешь?
Парень недоуменно помотал головой
- Ну так, чтобы все думали, что я тебя убил, - вкрадчиво продолжил бард, - но на самом деле ты останешься живым и здоровым.
- А-а-а… - наконец то дошло до Сильвестра, - понял. Только тебе это зачем?
- Понимаешь Сильв, - Витус замялся, подбирая слова, - познакомился я тут на днях с одной особой, значит… Натура такая романтическая, возвышенная, ждет принца на белом коне…
- Ну…, - непонимающе протянул оборотень
- Ну что «ну», - бард в нетерпении затеребил кончик уса, - представь себе картину: прогуливаюсь я с вышеозначенной особой по парку, стихи ей свои читаю, она конечно – ноль внимания… И тут из-за кустов выскакивает лохматое чудовище… Я выхватываю меч, естественно, уже одолжил у друга – актера из местного театра, бутафорский…
Бард выдержал трагическую паузу:
- В итоге – чудовище повержено, а красавица падает в мои объятья!
- А роль лохматого чудовища в этой истории, как я понял, отводится мне, - ухмыльнулся Сильвестр.
- Я поражаюсь твоей сообразительности, - всплеснул руками бард.
Сильвестр почесал затылок и после некоторого раздумья, изрек:
- Я надеюсь, ты понимаешь, что подобная услуга не обойдется тебе даром…
Бард слегка приподнял правую бровь:
- Три…
- Ну-у-у… за три ты можешь пригласить на роль чудовища мадам Кармен. Семь.
Бард выпучил глаза:
- Семь?!?! Побойся бога, Сильв, где же я столько возьму… Четыре.
- Шесть и это мое последнее слово.
- Ладно… - бард обречено вздохнул, - пять так пять… Договорились.
- Ну-с подведем итоги, - резюмировал Сильвестр, - я играю для тебя роль лохматого чудища и пугаю твою даму, а ты знакомишь меня с пятью своими знакомыми музами.
- Ага, - довольно кивнул Витус, - детали операции обговорим позднее…




***

Следующий день выдался жарковатым, на безоблачном небе не заметно было ни облачка, а торговцы льдом потирали руки, подсчитывая в уме возможные прибыли.
Сильвестр сидел в засаде, то и дело поглядывая на циферблат брегета, врученного ему бардом по этому случаю. Он нервничал, хотя они с Витусом десяток раз отрепетировали сцену липового боя. Оборотень пришел на место встречи заранее и теперь, сидя за оговоренным кустом, повторял наполовину про себя, наполовину вслух и так заученный на зубок сценарий:
- Так… значит они идут… два раза проходят туда-обратно мимо меня…Останавливаются на мосту… Бард говорит «Кажется дождь собирается…» Стоп, нет… «Кажется дождь собирается» – он говорит когда они проходят в первый раз – это значит готовится… А что же он говорит во второй раз… Черт, забыл… ах нет, он говорит «Какой сегодня чудесный вечер»… Или нет, наоборот… «Какой сегодня чудесный вечер» – он говорит в первый раз… Точно… А «Кажется дождь собирается» он говорит во второй раз… Тогда я выскакиваю… И героически погибаю… Фу-ух вроде так…
Парень вытер о штаны вспотевшие ладони и только хотел еще раз взглянуть на часы, как кто-то настойчиво подергал его за рукав. Повернув голову, он увидел девочку лет семи-восьми. Одета она была в аккуратное синее платьице с белым передничком, белые колготки и коричневые сандалики с бантиками, а на голове красовалась шапочка из красного бархата.


***
Бард и Матильда Вёль показались у входа в парк, когда солнце уже поднялось достаточно высоко и начинало припекать. Ноги сами несли их в прохладную тень деревьев, в уютный парковый уголок, где тропинка пересекала неглубокий ручей посредством деревянного мостика с резными перилами. Бард делал вид, что любуется окружающим пейзажем, а на самом деле любовался своей спутницей. И любоваться было чем! Девушка была очень мила. К ее основным достоинствам можно было отнести симпатичное личико с большими глазами, эпическую прическу, и изящную фигурку. К недостаткам Матильды Вёль бард относил ее невыносимую романтичность, невероятным образом сочетающуюся с иммунитетом к его поэтическому дару.
Остановившись на мосту и склоняясь над перилами, они принялись разглядывать свои отражения в воде, заросшей кувшинками и лилиями, и слушать звуки живой природы. Что бы еще раз убедиться в своей неспособности проторить тропинку к сердцу Матильды с помощью своих виршей, бард принялся с чувством декламировать недавно написанное стихотворение. Способное, как ему казалось, выдавить слезу даже из каменной статуи, стоящей посредине городской площади.

Где след ничей и тень в траве ничья,
И где луне четвёртый день от роду,
Там девушка стояла у ручья,
Задумчиво и тихо глядя в воду.
Что видела она? Её глаза,
Легко скользили, дна не доставая,
А по лицу катилась вниз слеза,
Соленая, горячая, живая.

То тень моя, и мой глубокий след,
Но я не встал, не вышел на поляну,
Не спел ей песню, не закутал в плед,
И не обнял, не успокоил рану.
Скатившись вслед за тихою слезой,
Её душа на дно ручья упала,
И утонула в тишине ночной,
И черною жемчужиною стала.



Да, каменная статуя, вполне возможно, могла бы и расчувствоваться… Но только не Матильда Вёль. Она наморщила изящный носик и украдкой вдохнула. Слушая декламацию, она думала о том, где же запропастился ее герой – рыцарь без страха и упрека, на белой лошади в сияющих доспехах. Ах, если бы рядом оказался статный красавец благородный кровей! Конечно иметь в спутниках барда, человека не скучного, галантного и образованного тоже неплохо, но только вот если б не эта его привычка к рифмоплетству и частым отлучкам в неизвестном направлении. Матильда почувствовала легкий запах рома, и поняла, что бард не изменяет своему любимому напитку. «И руки у него какие-то шершавые, - подумала девушка, - тоже мне поэт и музыкант! Может он еще и писатель?». И она снова погрузилась в мечты о прекрасном принце, нет, вот так: о Прекрасном Принце, или так: о ПРЕКРАСНОМ ПРИНЦЕ, почти не слушая собеседника. Когда словоизлияние закончилось, девушка лишь зевнула, прикрыв ладошкой маленький рот и сбросила в ручей камешек, подцепив его носком туфельки. Отражения заволновались, а бард вздохнул, и в сердцах тоже швырнул в воду камень, но поувесистей. Ответом ему было нецензурное бульканье ручья и возмущенное кваканье лягушек. «Ну ничего, не действует это, подействует другое… Надеюсь, Сильвестр не заснет на природе, и не забудет условленную фразу. »


***

Оглядев девочку быстрым взглядом, Сильвестр буркнул:
- Тебе чего?
Девочка, похлопав длинными ресницами и вынув изо рта свой маленький пальчик, произнесла с выражением и нараспев:
- Дяденька, я иду к бабушке, несу ей пирожок и горшочек с маслом.
- Ну и? - Сильвестр выразительно выгнул бровь.
- Мне идти одной через лес очень страшно, потому что в лесу живет серый волк. Не проводите ли вы меня?…
- Не провожу, - буркнул оборотень, - я занят.
Нижняя губа девочки предательски задрожала, глазки покраснели, она шмыгнула носом и капризно протянула:
- Ну дя-а-аденька… ну проводи-и-ите…ну пожалуйста-а-а…
- Сказал же, занят я, - раздражено бросил Сильвестр и еще раз взглянул на циферблат.
До назначенного времени оставалось двадцать минут. Вдруг лес огласил пронзительный детский плач. Оборотень вздрогнул и обернулся к девочке, которая уже во всю истошно орала, размазывая по лицу слезы и сопли. Сильвестр торопливо вытащил из кармана платок и стал вытирать лицо зареванной Красной Шапочке, приговаривая:
- Тсс… ну не плачь, не плачь… и какой леший тебя принес сюда, да еще в такой неподходящий момент… ладно, ладно… отведу я тебя, куда скажешь, только не ори так…
Детские глазки мгновенно высохли. Она лучезарно улыбнулась и сделала изящный книксен:
- Спасибо вам, дяденька. Вы так добры.
- М-маленькая террористка… - еле слышно прошипел Сильвестр, но когда девочка непонимающе на него взглянула, осекся, придал лицу серьезное выражение, откашлялся и произнес, - давай показывай, куда идти.
Девочка улыбнулась еще лучезарнее:
- Это здесь недалеко.
Тут Сильвестру пришла в голову одна мысль. Он сел на корточки перед девочкой и заглянув ей в глаза спросил:
- Так ты говоришь, волков боишься?
Девочка кивнула.
- А собак ты боишься?
Девочка помотала головой:
- Нет, не боюсь. Собачки такие хорошенькие.
- Тогда закрой глазки и досчитай до десяти, а я позову своего друга, его зовут Шарик. Ты сядешь к нему на спину и он мигом домчит тебя до дома. Только не подглядывай, ладно?
Девочка радостно закивала, закрыла ладошками глаза и начала считать вслух:
- Ра-а-аз… два-а… три-и-и…
Оборотень пулей отбежал за ближайшее дерево и, когда девочка досчитала до десяти, выбежал к ней уже в образе Шарика.
- Ой, какая хорошая собачка, - протянула девочка и погладила Сильвестра за ухом, - Здравствуй Шарик. А ты повезешь меня к бабушке?
Оборотень радостно завилял хвостом и тявкнул в знак согласия. Девочка звонко расхохоталась, взобралась Сильвестру на загривок, ударила пятками по его бокам, как заправский жокей и весело крикнула:
- Но, лошадка! – и «лошадка» понеслась легким галопом в сторону дома бабушки.


***
Легкий ветер шевелил локоны Матильды и заигрывал с шляпой барда. В ветвях деревьев заливались трелями невидимые пичуги, пахло сыростью, травами и папоротником. Побродив по парку, они возвращались к ручью с мостиком. Девушка гордой, неторопливой поступью вышагивала впереди, Витус же семенил следом за ней, поглядывая на часы. До условного времени оставалось совсем немного. Наконец они вышли на более широкую дорожку и бард, поравнявшись с Матильдой решил, что пора бы предупредить Сильвестра о готовности номер один. Впереди показалась полянка.
Проходя мимо пышно разросшегося куста жимолости бард, выпятив грудь и слегка приобняв девушку за плечи, продекламировал условную фразу:
-Ах, дорогая Матильда, какой сегодня чудесный вечер! – и довольно крякнув, подкрутил усы.
Девушка недоуменно взглянула на Витуса, потом на небо, где ярко светило полуденное солнце и сказала:
-По-моему, до вечера еще далеко.
Бард замялся:
-Э-э-э… Ну вот я и говорю… какой сегодня чудесный день!
-Но позвольте, вы только что сказали – вечер, - упрямствовала Матильда
-Правда? – удивленно вскинул брови бард, - надо же, а я и не заметил…
Пытаясь вспомнить, что же надоумило их вчера выбрать в качестве пароля такие глупые фразы, Витус кинул быстрый взгляд на куст жимолости и тот, как по команде, слегка шевельнул ветками. Облегченно выдохнув, бард продолжил свои попытки как-то занять свою спутницу. До условленного времени оставалось еще десять минут.


***
Серому волку абсолютно не везло. С утра он от своего тайного агента– зайца получил информацию, что дочка хозяйки пекарни сегодня пойдет в гости к своей бабушке. Этому сообщению волк был несказанно рад, потому что еда, которую поставлял ему с кухни «Пьяной русалки» по старой дружбе, повар, сынок спившегося и обнищавшего царя Горохиуса, звавшийся когда то иностранным именем Иван-Царевич, а теперь просто Ванькой, больше напоминала помои. Волку улыбалась перспектива поживиться свеженьким мяском, и он в назначенное время ошивался около дороги, по которой должна была идти девочка.
Уже завидев свой обед, волк изготовился для решающего прыжка, но маленькая дрянь как будто почувствовала опасность и свернула с дороги в кусты, где сидел какой то странный тип, все время поглядывающий на часы. Мало того, этот «добрый господин» после некоторого внушения со стороны гадкой девчонки, согласился проводить ее. Это в планы Серого абсолютно не входило. Он уже хотел в открытую выйти и надавать всем подзатыльников, а девочку забрать себе, но выяснилось, что тип с часами – оборотень и сам может надавать подзатыльников кому угодно, а Серый был не в той форме, чтобы спорить с оборотнями.
Проследив взглядом за удаляющейся в даль черной собакой, несущей на спине волчий обед, Серый устало вздохнул, проворчав что-то про гнусных полукровок, отбирающих обед у честных волков, и пристроился в раздумьях за кустом жимолости…
- Ах, дорогая Матильда, какой сегодня чудесный вечер! – чей-то громкий возглас донесся со стороны тропинки, по которой обычно ходили люди.
Серый вздрогнул и зашевелился под своим кустом. По дорожке шли двое: юная девушка и усатый тип средних лет. Девушка была просто идеальна – румяные щечки, пухленькие ручки. У волка сразу же потекли слюнки.
- Вот и мой обед идет… - довольно проурчал Серый.
Усатый для Серого не представлял никакой опасности. Хоть он и был при сабле, но та была бутафорской - в юности волк увлекался театром и даже принимал участие в одной из постановок в роли «престарелой дамы в чепце»… Серый мотнул головой, отогнав от себя ностальгические воспоминания, и приготовился ждать, пока парочка пойдет обратно…

***
Сильвестр и девочка в красной шапочке добрались до нужного места примерно минут за пять. Сильвестр аккуратно ссадил девочку на землю и уже собирался рвануть обратно, как она обхватила его голову своими ручками, чмокнула во влажный нос и сказала:
- Спасибо тебе Шарик, ты такой хороший, - и лукаво улыбнувшись, продолжила, - а теперь позови своего друга. Я тоже хочу его поблагодарить.
И закрыв глаза, начала считать:
- Раз… два…
Сильвестр чертыхнулся про себя, но делать было не чего, и когда Шапочка открыла глаза, он стоял перед ней уже на двух ногах.
- Спасибо вам добрый дяденька, - девочка сделала книксен, - пойдемте со мной. Моя бабушка угостит вас чаем с вареньем
- Нет, ну что ты, - Сильвестр развел руками, - я не могу, у меня много дел…
Губки девочки снова задрожали и оборотень, прокляв свою доброту, торопливо поправился:
- Ну разве что совсем не на долго, - он достал из кармана брегет и посмотрев на время обнаружил, что у него есть еще десять минут.



***
-Послушайте, Витус, а что вы думаете про героизм в наши дни? – спросила Матильда когда они опять остановились на мостике. В глазах ее вспыхнули огоньки, эпическая прическа задрожала. – Скажите, может ли человек, подобно героям древних времен, совершить подвиг, рискуя собственной жизнью, отважно сражаясь со злом, спасая чью-нибудь жизнь? Вот вы, как поэт, как музыкант, прославляющий в балладах доблесть и рыцарский кодекс ( когда это я такое делал? – нахмурил лоб поэт и музыкант ), ответьте, есть ли место подвигу в наши спокойные, можно сказать сытые времена ( кому как, вот Сильвестр бы возразил, - подумал бард )? Знаете ли вы лично хотя бы одного такого героя, откройте секрет, где они живут, по каким дорогам ходят?
Девушка разволновалась, глаза заблестели, руки сложились на груди в лодочку, по щекам побежал румянец. У барда защемило сердце и зашумело в ушах. «Самое время действовать» - подумал поэт, соображая, как бы так ответить на вопросы прекрасной девицы, что бы и не слишком соврать, но и не показаться слишком приземленным, практичным. Он с сомнением посмотрел на синее бездонное небо, затем на полосу кустов неподалеку, переменился в лице и громко произнес:
-Герои, они конечно, есть… Кажется… Куда же они денутся… Кажется…это… дождь собирается…
И повторив еще громче:
- Кажется дождь собирается!, - увлек девушку по тропинке в лес. –Давайте еще пройдемся, а то эти лягушки меня уже достали!
-Помилуйте, Витус, какой дождь? То у вас вечер среди бела дня, то дождь с чистого неба! Не увиливайте от ответа! При чем тут лягушки, я вам толкую о героизме, о подвиге! Ну хорошо, только вон до той полянки и обратно. Ходят слухи, что в этом парке видели волка. Вы не боитесь волков?
-Я? Вот этих свирепых хищников, готовых наброситься на свою жертву и моментально растерзать ее? – бард посмотрел на куст жимолости. – конечно нет!... Меня больше беспокоит дождь, КОТОРЫЙ КАЖЕТСЯ НАЧИНАЕТСЯ…


***
Серый сидел в засаде уже минут десять. Наконец, заслышав тихие шаги и неторопливый разговор, он приготовился к решающему броску.
-Кажется дождь собирается, - вдруг не с того не с сего сказал усатый.
Серый взглянул на безоблачное небо. «Боже, он еще и не в себе», подумал волк и ухмыльнулся. Ладно, с ним будет легче справится.
На мосту через ручей парочка почему то остановилась. Усач еще раз напомнил девушке про дождь и с тревогой посмотрел в сторону куста, за которым притаился Серый. «Неужели заметил?», в замешательстве подумал волк, и решив больше не медлить ни минуты, выскочил из засады.
Увидев разъяренного зверя девушка взвизгнула и спряталась за спину усача, который, лихо выхватив свою бутафорскую саблю, встал в боевую стойку и громко произнес:
- Не бойтесь, Матильда… Я спасу вас!
Однако дальше он повел себя несколько странно - сделал шаг вперед и, быстро взглянув на девушку, которая от страха закрыла лицо руками, слегка улыбнувшись, подмигнул Серому и полушепотом произнес:
-Я уж думал – ты заснул. Давай прыгай, только аккуратней. На мне сегодня новые брюки.
От такой наглости у Серого потемнело в глазах. «Я т-те дам аккуратней», подумал он и прыгнул, мгновенно сбив мужчину с ног.

***
Чай с вишневым вареньем оказался на редкость вкусным. А уж пирог с капустой – оказался ну просто таки чудесным. Сильвестр обо всем забыв, уплетал предложенные ему нехитрые яства за обе щеки, под умиленные взгляды маленькой девочки и ее бабушки.
Красная Шапочка в подробностях рассказала своей пожилой родственнице о том, как Сильвестр героически спас ее от потенциальной встречи с серым волком призвав на помощь благородного пса Шарика. Старушка качала головой и охала, приговаривая:
- Какой смелый юноша…
Наконец, дожевав последний кусочек, оборотень поблагодарил бабушку за вкусный обед.
-Не за что, - ответила добрая старушка, - в наше время так сложно встретить такую доброту и отзывчивость…
-Да уж, - кивнул Сильвестр, - в наше время… ВРЕМЯ?!?!
Он выхватил из кармана брегет – на часах была половина второго – он опаздывал уже минут на десять. Вскочив и спешно попрощавшись с бабушкой и ее внучкой, оборотень пулей вылетел из домика и кувыркнувшись в воздухе помчался к назначенному месту встречи.
Вывернув на нужную поляну, оборотень увидел следующую картину: бард лежал на досках мостика, его бутафорская сабля валялась сломанная, а над ним нависал самый что ни на есть настоящий серый волк, клацая зубами буквально в миллиметре от лица Витуса. Романтическая барышня тоже лежала неподалеку в глубоком обмороке. Лягушки возмущенно квакали.
Мгновенно оценив ситуацию, Сильвестр подскочил к дерущимся барду и волку и цапнул последнего куда-то в район задней ноги. Серый мгновенно отпрыгнул от барда и широко расставив лапы, наклонив голову и обнажив длинные клыки, зарычал. Освобожденный бард мигом отполз за Сильвестра и вытянул из-за голенища сапога стилет, а сам оборотень тоже принял боевую стойку и, вздыбив шерсть на загривке, угрожающе гавкнул.
Серому хватило секунды, чтобы понять, что силы слишком неравны и, чертыхаясь про себя и проклиная все на свете, ретироваться, оставив горе-актеров выяснять отношения уже друг с другом. Бард принялся орать на Сильвестра, тот хотел ответить, но изо рта вырвался только рык. Тогда он обернулся обратно в человека, что бы иметь возможность достойно ответить Витусу на его претензии.

- Где тебя носило, черт бы тебя побрал!!! Меня тут чуть не убили, ты это хоть понимаешь?!?!
-Я… я… девочку провожал…
-Какую еще девочку?!?!
- Такую девочку! Маленькую девочку! В красной шапочке!
- Может, ты еще скажешь, что она шла к бабушке и несла ей пирожок и горшочек с маслом?!
- А ты откуда знал?
- Так, все… Хватит мне сказки рассказывать!!! С тобой ни о чем нельзя договариваться!!! Вон у тебя варенье на воротнике!!! Наверняка сидел где-нибудь, вареньем объедался!!!
- Да это бабушка!!!
- Какая бабушка?!?!
- Красной шапочки!!!
- О боже… пока он там прохлаждался, я как полный идиот размахивал этой дурацкой бутафорской сабелькой перед этим зверюгой, думая, что это ты…
- Ты же знаешь, что я черный, а не серый!!!
- Ничего я не знаю и знать не хочу.… Теперь ни о каких музах и речи быть не может!!!
- Чего-о?! Я тебе только что жизнь спас, ты в курсе?!
- Если бы ты не ошивался черт знает где, никого бы не пришлось спасать!!!

Внезапно кто-то рядом сдержанно кашлянул. Разгоряченные Витус и Сильвестр мгновенно замолчали и повернули головы на звук. Напротив них стояла пришедшая в сознание и мадемуазель Вёль. Смерив обоих пристальным взглядом, она скрестила руки на груди и произнесла:
- Позвольте поинтересоваться, господа, что же здесь все-таки произошло, - в ее голосе сквозили стальные нотки.


***
-Как что, как что?! – мгновенно нашелся Витус, отряхиваясь от пыли. –Вы же сами заговорили о подвиге, о прекраснейшая! Только что здесь произошел самый настоящий подвиг! Этот огромный волчище хотел устроить себе из нас обед, но я оказал сопротивление. К сожалению, на стороне зверя была внезапность, и ему удалось сбить меня с ног.
«Во дает! – подумал Сильвестр. – Не уж то поверит? Интересно, что из нашего переругивания она слышала?»
-Тогда что это за молодой человек и как он здесь оказался?
-Да это мой друг, его зовут Сильвестр, - отрекомендовал оборотня бард и подтолкнул парня к Матильде, - Он сам все и расскажет.
-Я… это… шел мимо… и … услышал как…
Матильда сурово посмотрела на приятелей и попыталась реанимировать прическу. Это ей
не слишком удалось. С удивлением бард отметил, что такой растрепанный вид и решительное выражение лица делали мадмуазель Вёль еще прекрасней! «Эх, а ведь все могло пройти как по маслу! И как это Сильвестр умудрился все испортить»
-Да, точно, он шел мимо и услышал, как рычит этот волчище…
Бард хотел добавить, что пока Сильвестр подошел, он уже героически расправился с хищником, но не успел. Оборотень вдруг перестал заикаться:
-Да, смотрю, волк повалил Витуса на землю, треплет в пыли, вот-вот загрызет, а рядом такая прекра… такая беззащит… такая чудесная девушка, без сознания, в смертельной опасности. Ну я бросился на волка и укусил… то есть ударил его изо всех сил. И потом еще и еще, пока он не убежал!
Глаза Матильды округлились, она перестала бороться с прической.
-Как, вы бросились на него совсем безоружный?…
-Ну, практически совсем, - ответил Сильвестр.
Матильда Вель торжествующе посмотрела на барда.
-А вы говорили, что героев не бывает в наше время!
-Собственно я не то чтобы… , - забормотал раздосадованый бард, сверля оборотня глазами. - Как раз наоборот говорил!
--А вы говорили, что подвигу не место в нашей жизни!
-Да не говорил я этого!
Матильда схватила слегка покрасневшего Сильвестра за руки и поцеловала его в щеку.
-Вы спасли нас, вы мой герой! Вы должны сопровождать нас до выхода из парка, на случай если волк вернется. А теперь давайте поскорее покинем это место, пока…
Она вдруг лукаво посмотрела на барда, и взяла обоих – оборотня и музыканта под руки, увлекая на тропинку.
-…пока не наступил чудесный вечер и не пошел дождь. Да, Витус?
Бард только вздохнул, и повиновался. Сильвестр, Витус, и девушка между ними быстро зашагали прочь по дорожке.
-А какие у вас планы на вечер? - спрашивала Матильда у Сильвестра.
-Да есть одно дельце…

***
Спустя несколько минут на дорожке показался Серый волк. Он прихрамывал. В зубах он держал морковку. Затем из кустов выскочил тайный агент – заяц, и отрапортовал:
-Докладываю, шеф! Бабушка с внучкой закончили пить чай и внучка собралась в обратный путь.
-Это хорошо. – сказал Волк и бросил морковку зайцу. - Она уже вышла?
-Нет, есть небольшое осложнение.
-Это какое? – недовольно прорычал волк. Он был ужасно голоден и подумывал, а не закусить ли своим тайным агентом. Заяц задрожал мелкой дрожью…
-К ним явились какие-то трое, девица и два кавалера, и вызвались отвести девочку домой. С чего бы это, как думаете шеф? Раньше вроде старушенцию никто особо не посещал.
Поняв, что обед опять откладывается, Серый посмотрел на зайца и печально произнес:
-Надо же, такой чудесный вечер, а тут дождь собирается! Тьху!
Он тоскливо посмотрел на солнце, представив что это полная, очень полная луна, и завыл.

Сообщение отредактировал Vitus KL - 11-12-2006, 11:05

- А-а-а… - наконец то дошло до Сильвестра, - понял. Только тебе это зачем?
Поставила бы многоточие после понял. Если уж оборотень у нас на столько простым парнем прикидывается.))

- Понимаешь Сильв, - Витус замялся, подбирая слова, - познакомился я тут на днях с одной особой, значит… Натура такая романтическая, возвышенная, ждет принца на белом коне…
Эх… Кто в результате окажется "героем" - конечно, понятно с самого начала. И прынцы тут, в общем-то, ни при чем. "Романтической" особе по всем законам жанра предстоит влюбиться в персонажа, наиболее выбившегося из общей массы. Пока существуют оборотни и вампиры, у поэтов есть конкуренция . И не надо брать таких друзей "на дело", если оно касается завоевания прекрасной дамы… (Это просто печальные размышления, а вовсе не отказ от дальнейшего чтения! Напротив, задорный тон повествования только разжигает интерес к тому, как же это все получится!! =) )
Осторожно: дальнейшие комментарии – именно комментарии, никак не претензии. "Разошлась", называется.
Кроме запятых, явных логических ляпов как всегда не выявлено.))) Здоровский рассказ. Грамотно построенный и очень веселый.

они принялись разглядывать свои отражения в воде, заросшей кувшинками и лилиями,
это уже болотце какое-то...

и слушать звуки живой природы.
...соответственно, лягушек? Кстати, как-то мало они фигурируют, чтобы выносить их в "действующие лица".

С утра он от своего тайного агента– зайца получил информацию
Препинания около зайца что-то мне не нравятся…

еда, которую поставлял ему с кухни «Пьяной русалки» по старой дружбе, повар
Кажется, перед поваром зптушка не нужна.

звавшийся когда то иностранным
Когда-то?
Да и в целом предложение получилось сложновато. Может, попробовать выделить отступление про повара тирешками?

Мало того, этот «добрый господин» после некоторого внушения со стороны гадкой девчонки, согласился проводить ее.
И здесь, похоже, не хватает запятой за "господином".

- Может, ты еще скажешь, что она шла к бабушке и несла ей пирожок и горшочек с маслом?!
- А ты откуда знал?
Вторая фраза наводит сомнения в правильном использовании времени ("знаешь"?), но я бы лучше убрала слово "откуда".)))

Вон у тебя варенье на воротнике!!! Наверняка сидел где-нибудь, вареньем объедался!!!
Два варенья - Карлсон лопнул бы от зависти.)))
И еще, правда может, мне и показалось, но не проскользнула ли тут следующая попытка юмора:
«Вон у тебя варенье на воротнике!!!» - «Да это бабушка!!!»
Или это лишь мое больное воображение?)))

Напротив них стояла пришедшая в сознание и мадемуазель Вёль.
"И" не вписывается, хотя задумка понятна.

Не покидаю тему, не покидаю, куда ж я денусь от таких произведений? =)

sinobi
Угу... у меня всегда была проблема со знаками препинания
Надо бы Витуса попросить переправить...

На счет двух варений - так это ведь они просто ругались - совершенно не думая о построении фраз и всякой прочей шелухе я хотел это как то выделить.

Напротив них стояла пришедшая в сознание и мадемуазель Вёль.
"И" не вписывается, хотя задумка понятна.
"И" - вроде бы вообще очепятка

да и еще. тут я один свой ляпчик нашел Вывернув на нужную поляну, оборотень увидел следующую картину - нужно слово "поляна" заменить на что-нибудь другое... они же там в парке вроде...

Sinobi:


"Романтической" особе по всем законам жанра предстоит влюбиться в персонажа, наиболее выбившегося из общей массы. Пока существуют оборотни и вампиры, у поэтов есть конкуренция . И не надо брать таких друзей "на дело", если оно касается завоевания прекрасной дамы… (Это просто печальные размышления, а вовсе не отказ от дальнейшего чтения! Напротив, задорный тон повествования только разжигает интерес к тому, как же это все получится!! =) )"


Да, конкурентов хватает и не только в лице оборотней-вампиров! Здесь ты права! Но, бывает, что и поэтам удается выбиться из общей массы, так что все по честному! Ну и кроме того, есть ведь еще чеснок, осиновые колья и прочие орудия возмез.... э-э-э... честной конкуренции!

Спасибо тебе за замечания, все учтем!



_-----------------------___________________________________

А это опять кое-что из старенького... Надеюсь еще не утратило актуальности. Принимаются все замечания - наверняка глюков много, но у меня уже глаз замылился. Да и вообще оно странноватое - так что если что - тапочки и помидоры будут уместны.

ну и по частям как всегда... по мере правки.




Когда миры были иными.




Когда миры были иными, звезды тоже были иными и носились по небу туда и сюда, а планеты вращались как детские волчки, люди тоже были иными. Они были умны и свободны, но лишь немногие из них знали, что такое любовь. Это были странные времена, настолько странные, что само понятие странности отсутствовало. Мужчины были высокие, смуглые и очень сильные, они умели перемещаться во времени и читать чужие мысли. А женщины жили на другом краю Галактики, они все время занимались путешествиями и научными диспутами, были бледные и худые, красили лица флуоресцентными красками и брили и без того редкие волосы на теле. Новые человеческие существа рождались в пробирках и в их достаточно развитые тела вводились уже проверенные знания. Детство отсутствовало, как отсутствовала и старость. Кроме людей бесчисленные миры населяло большое количество разнообразных существ. И как во все времена, эти существа вели бесчисленные войны. И лишь войны объединяли в одно целое семьсот пятьдесят миллиардов людей, разбросанных на территории пятьсот миллионов кубических парсеков. В этих войнах были победы, были поражения и были легенды.
Есть легенда о том, как мужчина по имени Зелениус, уроженец планеты Ат, системы Япит, нашел Машину Желаний в одном из далеких звездных скоплений. Шел четвертый век войны между людьми и чудовищами Эшера за области звездных скоплений, войны жестокой и бессмысленной. Здесь, в пространстве, где в еще более древние времена жили Создатели, среди безжизненных теперь миров, как золотые крупицы в огромных залежах песка, встречались их Артефакты. Таким Артефактом и была Машина Желаний, найденная Зелениусом во время своего бегства. Чудовища преследовали его звездную лодку, в которой кроме самого Зелениуса находилась и женщина по имени Матисс, его друг и напарник. Звездная лодка, похожая на прозрачную иглу или на ледяной кристалл, прошивала пространство, находясь в нем лишь наполовину, ослепительно сверкая в лучах восьми миллионов звезд скопления, двигаясь со скоростью светового года в минуту. Зелениус и Матисс восседали в конических креслах в хвостовой части кристалла, прижавшись спинами к стенке двигателя, ловя крупицы драгоценного тепла и слушая, как потрескивают от чудовищного напряжения стенки звездной лодки. В свои квазиоптические приборы они видели корабли преследователей, похожие на огромные консервные банки. Зелениус коснулся верньера под своей правой рукой и изображение стало расти. Корабли чудовищ приблизились, заполняя экраны, потом стали видны мелкие подробности и входные отверстия, похожие на жаберные щели, потом коридоры, ведущие внутрь. Судя по пиктограммам, это был вход в командную часть корабля. Зелениус нашел нужный коридор и заглянул глубже. Пять чудовищ, пять невообразимо уродливых мешков биоплазмы, наделенных множеством псевдоконечностей, быстрым умом и ненасытной алчностью, возлежали в серных ваннах, тараща свои бесчисленные глаза в отверстия окон. Чудовищам был не страшен вакуум и их кораблям не нужна была герметичность. Их окна были просто отверстиями в корпусе. В одном из них находилась силовая линза. В этом окне Зелениус видел изображение своего корабля сзади и немного сбоку. Прибор реагировал лишь на тела, излучающие в узком спектре, и чем уже был спектр излучения, тем четче изображалось тело. Таким образом чудовища могли наблюдать темные предметы на фоне раскаленных звезд и светящихся водородных облаков на большом расстоянии.
Чудовища обменивались информацией. Зелениус почувствовал в запястье покалывание иглы коммуникатора. Он повернулся к Матисс. Матисс - невысокая и худощавая, с зелеными светящимися кругами под глазами и фиолетовым прямоугольником на лбу,- кивнула. За время пребывания на борту лодки они научились понимать друг друга почти без слов. Мужчина включил коммуникатор и из него полилась речь, являющаяся приблизительным переводом с языка чудовищ на язык людей. Чудовища собирались преследовать их.

Сообщение отредактировал Vitus KL - 3-01-2007, 20:01

Vitus KL
Поразительно, у меня где-то полтора года назад был такой же стиль 0_о, как в последнем отрывке. Правда, я тогда писала в другом жанре, нежели ты, но так приятно встретить что-то знакомое!..
Единственный минус, как мне кажется, это сложность восприятия текста. Я помню, как мне было сложно читать собственные повести =) И ещё бесполезно отыскивать ляпы, ибо всё равно запутаешься...

Давай вторую часть =))) Хатю!

Ди, привет! Мой стиль, как мне кажется, тоже уже поменялся, это не новый рассказ и он тяжеловато читается даже для меня. Но, как говорится, из песни слов не выбросишь.
Даю продолжение:

_______________________________________________________


Корабли чудовищ были мощнее звездной лодки и уже сократили половину расстояния. Одно из созданий планеты Эшер отдало приказ и из энергоорудий полетели сгустки протоматерии, движущиеся с тахионной скоростью.
-Никакого вреда, сказала Матисс низким грудным голосом. Ее панцирь-скафандр закрывал все ее тело от колен до шеи, оставляя открытой лишь спину, где были вживлены две энергобатареи. За десять лет, проведенных в лодке, Зелениус ни разу не видел ее обнаженной, как и она его. Их панцирь-скафандры служили им второй кожей, а энергобатареи вторым желудком. Им и в голову не пришло бы снять их без особой причины, как и отключить батареи. Это были привычные атрибуты их жизни в космосе.
-Они хотят нас напугать,- продолжала Матисс,- приблизившись, пойдут на абордаж и возьмут нас живыми. Им нужно содержимое наших голов.
-Ты, как всегда, права,- кивнул Зелениус,- У нас есть два выхода. Сдаться или войти в скопление.
-У нас нет выхода.- сказала женщина.
-Я хочу жить,- Зелениус отключил гироскоп и игла лодки повернулась острием в сторону звездного роя. - Если нам повезет, мы пройдем сквозь скопление и выйдем с другой стороны. Их корабли менее маневренны и они могут отказаться от преследования.
-Ты слышал, чтобы это кому-нибудь удавалось?- Матисс облизнула сухие губы, ее бледное лицо еще более побелело. - И о их кораблях мы знаем слишком мало. Они могут войти в подпространство, а потом настигнуть нас, если мы остановимся, используя наши координаты как маяк.
-Мы не станем останавливаться. Мы войдем в скопление и выйдем с другой стороны. Мы просто выиграем время. Они значительно отстанут и мы сможем дотянуть до Серебряных Миров.
Зелениус был прирожденным воином и до патрулирования участвовал в десятках боев с четырьмя видами существ. В вопросах тактики его голос был решающим. Матисс откинулась в кресле и вошла в транс. Ее мозг, подключенный к бортовым системам, готовился к изменению курса. Мужчина долго смотрел на ее лицо, потом взял ее левую руку в свою. Ее пальцы привычно скользнули между его и он ощутил как холодна ее ладонь. второй рукой он коснулся иглы двигателя. Теперь от него ничего не зависело. Звезды прыгнули им навстречу, и через мгновение они очутились среди бесчисленных светящихся гигантов. Мир перед ними сжался и превратился в конус, заполненный несущимися навстречу светилами. Матисс еле успевала отклонять лодку, раздираемую на части чудовищными приливными силами. Излучение было огромно. Зелениус буквально ощущал, как потоки частиц на огромной скорости прошивают тело, и компенсатор не успевает заменять структуры его атомных связей. Пот крупными каплями стекал по лицу. Он посмотрел на Матисс, мозг которой вел лодку в этом невообразимом звездном месиве. Оно, напротив, было расслабленно, глаза раскрыты, лишь затаившаяся тень у губ выдавала напряжение. Там, внутри своей черепной коробки, она сейчас ощущала себя стремительной молнией, вспышкой энергии, прошивающей пространство. Время для нее замедлилось и ей уже казалось, что целую вечность длится этот стремительный полет сквозь наполненную звездами бездну. Зелениус отвернулся к экрану. Фиолетово-желтая звезда вдруг прыгнула прямо к кораблю и они прошили протуберанец. Инстинктивно мужчина стиснул рукоять нейтронного меча. Но звезда уже была позади, а навстречу мчался еще один гигант. Но вот курс чуть-чуть изменился, и он остался сбоку. Рука Матисс чуть заметно вздрогнула в ладони Зелениуса. Он отпустил рукоять меча и второй рукой погладил запястье женщины. Она была его другом в течении десяти лет патрулирования и сейчас ей было в десять раз тяжелее, чем ему. Она делала все, чтобы спасти лодку от падения на звезды и слишком резкий маневр мог убить ее мозг.
Прошла еще минута для мужчины и еще одна вечность для женщины, как звезды вдруг перестали нестись на встречу. Они сияли алмазной пылью, но теперь были далеко. Пустое пространство внутри скопления, догадался Зелениус и удивился. Это было, по меньшей мере, необычно. Матисс воспользовалась этим обстоятельством и увеличила скорость лодки до предела. И это было роковой ошибкой. В центре скопления, вопреки всем известным физическим законам, находилось огромное холодное тело с массой, превышающей массу пятидесяти звездных гигантов. Матисс обнаружила его слишком поздно. Даже для ее субъективного времени скорость и масса были слишком велики, чтобы она могла увести лодку от гиганта. Его радужная поверхность заполнила экраны. Это было похоже на планету, но кто и когда видел такие планеты? Какие силы удерживали его от сжатия и коллапса? Матисс включила резкое торможение, а потом у нее еще хватило сил слегка развернуть лодку относительно поверхности. Они летели к телу по касательной, пока не вошли в атмосферу. Вокруг корабля забурлило пламя, и Матисс потеряла контроль над ним. Звездная лодка еще держалась, но люди в ней уже потеряли сознание. Лишь еще какая-то частица мозга Матисс боролась с этим безумным падением. Черная точка, обрамленная концентрическими оранжево-желтыми кругами возникла на ставшем уже ровным горизонте. Фиолетовое пламя рвалось от нее сквозь атмосферу в космос. Мозг Матисс зацепился за эту единственно четкую деталь и направил лодку в сторону фиолетового сияния. Звездная лодка, как метеорит, пронеслась над оранжевой поверхностью и врезалась в грунт. То ли волей случая, то ли волей Судьбы, вопреки всем законам вероятности, они упали так близко от Машины Желаний, что уже само это совпадение можно считать величайшей загадкой во Вселенной. Но кто может сказать, что у Вселенной мало таких загадок? И кто может дать гарантию, что эта легенда не является самой правдивой историей тех далеких времен, когда миры были иными?

Зелениус, превозмогая боль, поднял Матисс и вынес ее из исковерканного корабля. Он был воином, он видел множество миров, населенных и нет, но этот мир поразил его воображение. Это был мир снов, лишенный деталей и теней, мир высокого, наполненного бриллиантами, светло-голубого неба, раскинувшегося над бескрайней пустыней золотого песка, со странным сочетанием силы тяжести и инерции, когда движешься плавно, словно в воде. Слегка влажный, вполне пригодный для дыхания воздух, имеющий пряный запах неведомых компонентов, ни ветерка, ни звука, кроме звука собственных шагов и тяжелого дыхания. У Зелениуса не было сомнения на счет искусственного происхождения этого мира. Несколько секунд он стоял, запрокинув голову и смотря на просвечивающие сквозь небо звезды, ставшие теперь недоступными, на фиолетовое сияние с одной стороны горизонта. Потом он сделал десяток шагов от корабля и опустил тело женщины на песок. Тело Матисс жило, но в ее голове все перепуталось. Это не было смертью, это было хуже, это была мучительная агония, наполненная картинами падения, взрывами боли, горячими и ледяными осколками, повторяющимися снова и снова. Зелениус знал это, и его сердце наполнилось скорбью. Два вопроса интересовали его сейчас. Удастся ли ему вернуть Матисс к жизни? Проследили ли чудовища их путь?
Он наклонился над Матисс и погладил ее ладонью по лицу. Она была хорошим другом и отличным пилотом. Но и после десяти лет, проведенных вместе, он не мог бы сказать, что знает ее. Она принадлежала к другой, хотя и дружественной расе, к другой культуре. Все знали, что между цивилизацией мужчин и цивилизацией женщин есть древняя связь, но никто не мог бы объяснить ее истоки. Во всяком случае, они поддерживали друг друга в этой затянувшейся войне, одни своим боевым опытом, другие глубокими знаниями. Зелениус расстегнул панцирь скафандра Матисс и освободил ее тело. Исчезли силовые поля, окружающие ее плоть, и мужчина почувствовал, как мягка и податлива ее кожа и ощутил запах ее тела. Оно было красиво, но Зелениус ничего не смыслил в женской красоте. Его удивило, что между ними были физические различия, и некоторое время он разглядывал их. Его заинтересовали искусственные органы, выращенные под левой грудью и внизу живота, их металлические, прохладные на ощупь, пластины отражали алмазное небо. Он не знал назначения этих органов, как и назначения груди и всего остального. Его собственное тело, перестроенное военной генетикой, выдерживало огромные перегрузки, давление, тепло и холод, излучение. Наверное, искусственные органы Матисс служили той же цели - уберечь ее тело от вредных влияний чужеродных сред, полей, воздействий. Ее тело было в порядке, оно жило, управляемое физиологическим центром спинного мозга. Зелениус лег рядом с ней на песок, положив нейтронный меч на расстоянии вытянутой руки. Он собирался сделать то, что запрещали все инструкции по телепатическому контакту - войти в связь с существом другой расы. Разная культура, различные ассоциации, искусственная защита от подобного вторжения, недоступные пониманию образы,- все это могло поразить и его мозг, но у него не было выбора. Альтернативой были потеря друга и одиночество, самая страшная вещь во вселенной для человеческого существа. Зелениус начал медленно, прижавшись своей щекой к ее горячей щеке. Вся ее внешняя нейросистема была пропитана агонией. Он слился с ее сознанием и ощутил ее боль, как свою собственную. Это было более чем ужасно. Сейчас он был кораблем. Он падал на планету и приливные силы разрывали его на части. Они отрывали его руки и ноги, нервные волокна которых управляли основными и тормозными двигателями, выворачивали наизнанку его лицо, подключенное к другим системам. Мужчине казалось, что он кричит, а потом его язык стал вываливаться изо рта, а мышцы продолжали сжиматься, до боли, до судорог. Эта эпилептическая маска была результатом экстренного поворота и торможения. Ему казалось, что он не сможет проникнуть глубже в мозг Матисс, что вот уже весь ее мозг наполнен агонией, но вот он ощутил, что боль стала слабее и прекратилась. Это был продолговатый мозг, место хранения специальных знаний, полученных при рождении и обучении. За этими знаниями и охотились эшерцы, пожиратели информации. Здесь все было в порядке, но без шифров, хранящихся в области обычной памяти, самом труднодоступном месте мозга, он не смог бы воспользоваться знаниями Матисс. Зелениус опять прошел через агонию Матисс и вернулся к действительности. Несколько минут он лежал, прислушиваясь к собственному дыханию и стуку крови в висках. Не глядя на женщину, он поднялся и шатаясь побрел к останкам корабля. Рядом не было достаточного количества энергии и его батареи не обеспечивали энергетический рацион. Царапая тело об острые осколки, он пролез внутрь звездной лодки и отыскал белковый состав. Выпив тягучую жидкость, он отключил батареи на спине. Эти простые действия отвлекли его на некоторое время. Он выбрался из корабля, ощущая необычную тяжесть в желудке. Взяв в левую руку нейтронный меч, он лег рядом с Матисс и заснул глубоким крепким сном воина, без сновидений.

Сообщение отредактировал Vitus KL - 9-01-2007, 19:01

Зелениус проснулся как всегда, от толчка внутренних часов и сел. Посмотрел на Матисс, потом на исковерканный корабль. Его тело отдохнуло, организм адаптировался к давлению и силе тяжести, боль в мышцах прошла. Небольшие ссадины, полученные при падении, зажили, и он чувствовал себя в форме. Он достал из корабля баллон с кислотой и протер свою кожу, отчего она стала чуть светлее. Потом некоторое время выполнял статические упражнения боевой гимнастики, подключаясь к невидимым источникам психической энергии, чувствуя, как оцепенение сна покидает его. Выпив еще порцию белкового бульона, он вернулся к Матисс. Теперь он мог попытаться проникнуть в область ее памяти, чтобы найти шифры к знаниям. Воспользовавшись знаниями, скрытыми в ее продолговатом мозге, он мог попытаться вернуть ее к жизни.
Агония Матисс продолжалась, и он опять с трудом проник внутрь, ужасаясь произошедшим переменам. Нейронные связи разрушались, затронув глубокие слои мозга. Даже если он вернет ее, будет ли она той же Матисс, которую он знал? Ответа не было. Он не чувствовал себя виновным в произошедшем. Он принял единственно верное решение, и только случай помешал им. Раз Матисс провела лодку внутрь скопления, она бы вывела ее и обратно. Мысли Зелениуса вдруг потеряли четкость, он проникал в ее память, сливаясь с ней, теряя сознание собственного я, растворяясь в ней. Он ощущал себя на операционном столе, где ему вживляли искуственные органы, запах жженого мяса и полное отсутствие боли. Картины реальности сопровождались образами, возникшими в сознании Матисс. Низкое свинцовое небо безымянной колонии, нависшее над узкой бухтой. Циклопические сооружения на горизонте, просвечивающая сквозь туман вершина огромной горы. Вязкая теплая вода и чье-то невидимое прикосновение в ней. Ужас, нахлынувший оттого, что что-то невидимое коснулось тебя, что-то ужасно чуждое тебе. Изнуряющий бег по бесконечному пляжу среди таких же обнаженных женщин. Процедура ритуальной депиляции, радость, восторг перед открывающимися возможностями. Провал, место, лишенное памяти, обрывки каких-то эмоций. Башня огромного корабля, прорезающего багровый закат. Вкус необычных яств, вкус диковинных овощей. Приятен для Матисс и безумно отвратителен для Зелениуса. Вот он опять вернулся к своему «Я». Он видит Матисс со стороны в предмете, называемом «зеркалом». Зелениусу не понятно, зачем это, ведь можно просто наклонить голову и посмотреть на себя, но вот его сознание снова сливается с сознанием Матисс и все становится на свои места. Посвящение в пилоты, осознание своей ответственности, первый неудачный маневр, первая удачная посадка. Редкие, почти не касающиеся тебя сообщения о ходе военных действий. Первый раз на экране изображение мужчины-воина и неясное чувство любопытства и стыда. Опять провал. Вид репродукционной камеры с полусформировавшимися телами в питательном растворе. У себя, на Дар-Ат-Япит, Зелениус видел почти такие же камеры, во всяком случае, технология похожа. Снова неясные образы. Похвалы старших женщин, скупые, вызывающие чувство гордости. И вдруг абсолютно не знакомые Зелениусу ощущения - первая попытка самоудовлетворения и последовавшее за этим наказание. Серый пустой кабинет, женщина в сером халате со шприцем в руке, для нее это привычная процедура. Наказание, боль, провал в памяти. Дальше путаница. Агония затронула память Матисс. Зелениус с трудом пробирается в этом лабиринте в поисках вживленного шифра, поиски информации в чужом мозге похожи на поиски в энциклопедии, лишенной каких либо предметных указателей и оглавления. К тому же, некоторые страницы вырваны. Опять картины агонии, стирающие себя, стирающие память Матисс. Обучение в учебном заведении методом словесного преподавания. Разрисованные отличительными татуировками лица преподавателей. Обучение языкам методом гипнопедии. Обучение трактовкам снов. Сами сны: яркие, красочные, фантастичные. Огромный зал, полный полуобнаженных женщин. Женщина в татуировке на помосте, над которым колышется голограмма обнаженного мужчины. Зелениус сосредоточился на ее словах:
...-Мы вынуждены признать цивилизацию Воинов более грубой и примитивной, нежели наша. И это подтверждается отсутствием институтов контроля чувств и эмоционального состояния, заменяемого неполным самоконтролем со стороны самих субъектов с помощью сомнительных упражнений медитативного характера. Отсутствие симбиотических органов и нерациональная перестройка организмов с помощью примитивной генетики существенно снижает их физический потенциал. Тем не менее, более глубокое изучение организма мужчин, приводит нас к выводу о родственности наших цивилизаций. А точнее о том, что возможно мы, Женщины, являемся прогрессивной ветвью развития некой древней цивилизации, сходной с современной цивилизацией Воинов. Это также подтверждается наличием у мужских особей рудиментарных органов (взмах лазерной указкой) и волосяного покрова на теле, а также отсутствие этих органов и эпиляции у женщин...
Зелениус поражен. Ни разу за свою жизнь он не слышал, чтобы подобные вопросы интересовали кого-либо из его собратьев. Работая с женщинами, он ощущал некое любопытство и физическое влечение, но всегда подавлял эти чувства, сосредотачиваясь на главном.
Дальше пробелы шли гуще, превращая память Матисс в обрывочные картины. В этих обрывках воспоминаний он увидел себя крупным, излучающим уверенность индивидуумом, вызывающим смешанные чувства и мысли, от которых Матисс становилось не по себе, ибо эти чувства означали брешь в эмоциональной блокаде, которой так гордилась цивилизация женщин. Но он не обнаружил никаких следов шифров. Верхние слои памяти Матисс были почти полностью уничтожены. Более он не мог находиться в ее памяти, это было чревато безумием для него самого. Он вышел из мозга женщины унося воспоминания о ее чувствах к нему и ее ужасающей агонии. Некоторое время он сидел рядом с ней, рассматривая черты ее лица. Протянув руку, он коснулся ее щек, груди, металлических пластин, живота. Он мог оборвать ее агонию одним прикосновением нейтронного меча, но сама мысль об этом вызывала почти физическую боль, и это было странно для мужчины-воина, привыкшего к смерти, верящего, что нечто, дух остается и после нее. Ему стало стыдно своей слабости и он отошел от Матисс.

Он вернулся в лодку и орудуя нейтронным мечем, извлек из ее бока один из гравитационных блоков. Активировав его, он обхватил блок руками и почувствовал, как стремительно поднимается вверх. Лодка превратилась в черную точку на желто-оранжевом фоне бесконечной пустыни, а след от падения - в тонкую полоску разрыхленного песка. Его внимание привлекло огромное сооружение на горизонте, который оставался таким же плоским, несмотря на набранную высоту, слегка размазанным атмосферной дымкой. Сооружение представляло собой громадный черный куб, излучающий фиолетовый луч сквозь атмосферу. Мужчина направился к нему, пряча лицо от возникшего жестокого ветра, порождаемого полетом на высокой скорости. Зелениус слышал о реликтах древней великой цивилизации Строителей, названных так за умение строить целые звездные системы, плоские огромные планеты, звездолеты-миры, вмещающие в себя планетные орбиты и загадочные Артефакты - машины, управляющие реальностью и временем. Некоторые называли их также Создателями, ибо верили, что все расы, населяющие Галактику, были созданы ими на своем длинном пути путешествия по Вселенной. О Создателях было известно немного: символы их гениально простого языка, приблизительное время ухода из Галактики, а также то, что они не вели войн. Это была великая цивилизация, спаянная неведомой силой, тайной, утерянной после их ухода, тайной мирного созидания. У Зелениуса не было сомнения, что сооружение посреди пустыни было Артефактом Создателей, как и сама планета, ибо никто более не мог бы создать подобное. Черный куб впечатлял. Зелениус подлетал к нему на большой высоте, но эта высота не достигала и десятой части высоты Куба. У подножия куба, совершено не тронутые временем, возлежали символы древнего языка, высеченные из черного камня. Язык древних никогда бы не поддался расшифровке, если бы не способность его каменных символов, разбросанных в разных местах по Вселенной, излучать образы. Издалека вы видите лишь загадочные пиктограммы, но ближе невидимое тонкое излучение создает в вашем мозгу образы, доступные вашему восприятию. Зелениуса, близко знакомого с принципами телепатии, не удивила эта способность реликтов. Чувство благоговения охватило его. Один за другим в его сознании возникали образы и чувства, наполненные вечным смыслом. Восторг. Спокойствие. Дружеское расположение. Страх. Ненависть. Тоска. Одиночество. Печаль. Счастье. Любовь. Последний образ чуть не заставил Зелениуса разжать руки. Это был странный символ и странное понятие, на пределе его понимания, вызывающие неясные ассоциации, но в то же время ясно воспринимаемый его чувственным «я», как нечто прекрасное и загадочное, связанное с его чувствами к Матисс. Некоторое время Зелениус кружил над этим символом, впитывая генерируемый им образ. Потом он опустился к подножию куба и прежде чем ноги его коснулись песка, услышал Голос, звучащий то ли вокруг него то ли в его голове, ибо он не мог определить направление, откуда шли звуки.
-Я Машина, Осуществляющая Желания!- сказал голос.- Испытай меня! Здесь ты можешь изменить миры. Это моя функция!
Зелениус испугался и отступил на шаг. Артефакт высился перед ним бесконечной черной стеной, в которой едва отражалась оранжевая пустыня. Что за силы скрываются за этой стеной? Цивилизация древних была столь могущественна, что вполне могла создать подобное устройство. Ведь существует же Машина Сеющая Планеты в Темных Мирах или Источник Вечной Энергии в скоплении Датт-Таст, Артефакты Строителей.
-Принцип твоей работы?- спросил Зелениус, преодолевая страх, не очень-то надеясь услышать ответ. Но ответ был.
-Принцип моей работы основан на том постулате, что все, придуманное тобой, существо, существует или будет существовать.
-Но ведь это лишь предположение?- удивился Зелениус.
-Это Факт.- ответила Машина.- Испытай меня!
-Не знаю...Может быть потом. - сказал Зелениус, - растерянно глядя по сторонам. И вдруг его взгляд застыл, а глаза превратились в узкие щелки. Далеко в небе тянулись три инверсионных следа. Сомнений не могло быть. Их выследили.
-Я вернусь, сказал Зелениус, хватаясь за блок. Он летел с такой скоростью, что воздух стал вязким, как сироп. Но он опоздал. Три вспышки сверкнули одна за другой и еще три инверсионных следа прорезали алмазное небо. Чудовища сделали свое дело и ушли. Насколько Зелениус знал, их абсолютно не интересовали Артефакты, их интересовала лишь информация, содержащаяся в памяти других существ, получаемая ими варварским способом, с помощью чудовищных пыток. Опустившись, мужчина увидел обугленные остатки звездной лодки, множество следов чудовищ и тело Матисс на песке. Почему они не забрали ее с собой? Это было невероятно. Но подойдя ближе, он понял причину. Матисс была мертва. Очевидно, они успели пытать ее, ибо голова ее была отелена от тела. Ее кровь лужей застыла на песке. Зелениус стоял и смотрел. Он обладал способностью перемещаться во времени на короткие отрезки, мог бы попытаться вернуться против его хода и отбить Матисс, но не мог войти в транс от потрясения. На войне он видел много крови и много чужой крови пролил сам, но вот теперь он впервые чувствовал отвращение к убийству, смешанное с желанием мести и ненавистью. Чувство безысходной тоски наполнило его. Он опустился на колени, сдавил голову руками и закричал. Эмоции, сдерживаемые долгими годами специальных тренировок, прорвали барьер и захлестнули его. Он кричал и рыл руками песок. Потом он справился с собой. Он встал с коленей и поднял валявшийся рядом меч. Принял специальную стойку и погрузился в транс. Он перемещался против течения времени, глядя, как возвратились корабли чудовищ. Он продвинулся еще, натянув до предела тугую резину времени, и увидел самих чудовищ. Они вышли из кораблей и рекой потекли к звездной лодке. Они были медлительны и практически безоружны, но их было огромное количество. Он вынул меч из силовых ножен и вступил в бой. Он рубил их тела, а они пытались оплести его щупальцами. Нейтронный меч - идеальное оружие в подобной схватке, но силы были слишком неравными. Вот уже щупальца оплели его ноги, вот несколько захлестнуло его торс, покрытый пузырящейся кровью разрубленных существ. И когда черная волна уже почти накрыла его с головой, взгляд Зелениуса упал на тело Матисс, лежащее на том же месте в луже крови, и он вдруг понял, что ошибся, подумав, что чудовища успели пытать Матисс. Нет, ее дух покинул тело задолго до их появления. Он ослабил контроль над временем и оно вернуло воина обратно в точку отсчета. Он упал на песок и лежал так, пока не отдышался. Кровь чудовищ, покрывавшая его тело осталась в прошлом. Даже если бы он захотел, он ничего не мог бы забрать с собой оттуда, не принесенное им самим. Мужчина лежал, запрокинув голову, чувствуя, как капля за каплей с каждым ударом сердца утекает время. «Смогу ли я проникнуть так далеко?» - спросил он сам себя, уже зная ответ. Мозг Матисс не достался чудовищам, и это было последнее, что он мог сделать для нее. Наконец он смог подняться на ноги. Он обхватил руками гравитационный блок и несколько секунд летел в первую попавшуюся сторону. Опустился и опять вошел в транс. Три вспышки одна за другой. Столб дыма над звездной лодкой. Инверсионные следы в небе. Время сопротивлялось его продвижению, наливая его тело свинцом, нервной болью, разрушительной вибрацией. Он увидел черную точку на небе, быстро удаляющуюся в сторону Машины Желаний. Пора! Ноги слушались с трудом, в голове звенело. Вот и Матисс. Он нагнулся над ней, еще живой. Вдруг он испугался, что не сможет сделать то, что должен. Ее прекрасное сильное тело излучало гармонию, и желание проснулось в нем, пробившись сквозь туман в голове, усталость недавней схватки и тысячелетний контроль над психикой. Он нагнулся и неумело поцеловал ее в губы. Он терял контроль над временем. Три яркие звезды прорезали небо. "Пора"- он, наконец, решился и вынул меч. Потом побрел, шатаясь, оставляя глубокие следы в оранжевом песке, двигаясь во времени и пространстве. Время вернуло его обратно, как суровая мать непослушное дитя, со шлепком, но шлепок этот был так силен, что разум воина помутился.

Vitus KL
Увлекательно... Меня преследовал определённый визуальный ряд, когда читала, очень навязчивый... Надо будет попробовать зарисовать... Потому что производит впечатление. Я сначала пыталась вчитываться внимательно, но потом поняла, что отыскивать зацепки нет никакого смысла. Я - человек впечатлений и эмоций =) Разве что иногда кажется, что абзацы слишком большие и вмещают в себя несколько законченных мыслей, так, что их можно было бы разделить - но только для простоты восприятия.
Воть... вот так вот... мням

Ди, спасибо, "увлекательно" - принимаю за похвалу. Навязчивый визуальный ряд тоже. Абзацы и правда можно поделить, согласен, тогда я этого не понимал. Сейчас бы я вообще композицию малость переделал, но такие старые вещи править особенно тяжело - они словно написаны другим человеком.

вот и окончание:

_____________________________________________________

Он шел по песку, а они преследовали его, безумные призраки существ, которых он лишил жизни. Сухие тощие фигуры дальнелианцев, убитые им в первом бою, ползучие танки тритолонитов, туманные шары беллантов. Рассеченные пополам эшерцы тянули к нему окровавленные щупальца. И ближе всех, совсем рядом, Матисс с застывшей на отрубленной голове улыбкой и безумным взглядом.
Его сильное тело функционировало как исправный механизм. Два сердца с правой и левой стороны груди перекачивали кровь, насыщенную необходимыми для энергетического баланса элементами. Следы на коже от щупалец эшерцев исчезли, клетки его тела умели регенерировать с необходимой быстротой. Но оно не могло выполнять безумные приказы мозга. Он то пытался бежать, то падал на колени, то брел, еле переставляя ноги.
-Потому, что все бессмысленно. - шептали его губы ответы на неслышимые вопросы. - Весь мир, вся жизнь бессмысленна. Вселенная бесконечна, в ней есть все: миллиарды звезд, пища, энергия, жизнь. Откуда же берется насилие и смерть? Этот мир слишком жесток. Ничто не связывает людей между собой. Убивать - так легко. Я один уничтожил столько жизней! Столько крови... Мой путь - путь крови. Есть ли способ сойти с него? Древние не воевали. Что знали такое они, чего не знаем мы? Какие понятия, неведомые нам, чувства, нам недоступные? Что объединяло их? Чтобы избежать крови... Что надо знать... - его голос превращался в неясное бормотание и он брел дальше.
Он блуждал по кругу, пока не наткнулся на лежащий на песке гравитационный блок. Его взгляд вдруг стал осмысленным. Он огляделся вокруг и не увидел больше преследовавшего его сюрреалистического видения. Движения его стали уверенней. Зелениус обхватил руками блок и поднялся в небо. Через некоторое время он стоял перед Артефактом, глядя на свое отражение в его поверхности.
- Я вернулся! - сказал он. - Выполни мое желание!
- Само собой, - ответила Машина. - Я слушаю!
- Верни к жизни моего друга, её зовут Матисс!
- Ты не поняло, существо.- ответила Машина.- Я не выполняю таких мелких желаний. Это ниже порога моей чувствительности. Загадай настоящее Желание! Испытай меня!
Блеск в глазах Зелениуса погас. Его движения опять стали неровными и ноги заплетались. Он побрел к символам древнего языка.
Он провел несколько дней, блуждая между ними. Подолгу стоял перед каждым из них, впитывая образы. Иногда он опять громко разговаривал сам с собой, иногда неразборчиво бормотал. Наконец, что-то родилось в его голове, какая-то мысль в разгоряченном мозгу, ибо глаза его вдруг заблестели, и он на несколько секунд застыл на месте. Спустя некоторое время, он опять стоял перед Машиной Желаний.
-Я слушаю?!- сказал невидимый джинн.
-Я хочу изменить все миры. - ответил Зелениус. - Пусть война больше не будет связующим звеном. Пускай расы больше не живут отдельно, пусть они перемешаются. Пусть уменьшится сила существ и они больше не смогут жить между звезд, а лишь на поверхности самых прекрасных планет с самым мягким климатом. Пускай уменьшится и количество существ, тогда и каждая жизнь будет ценна, а убийство преступно. Пускай новые существа рождаются не на генетических конвейерах, а плоть от плоти других существ. И пусть связующим звеном между существами будет то чувство, обозначенное на древнем языке символом, включающим в себя сияние звездных лучей в темноте, свежее дыхание ветра, холод горного ручья и обжигающее пламя.
И Артефакт выполнил его просьбу...

Никто не знает продолжения этой истории. Судя по тому, что известно о принципе работы Машины желаний, она была не в силах изменить целую Вселенную согласно желанию одного человека. Но она могла среди бесчисленных миров отыскать то место, где параметры соответствовали заданным условиям и перенести его туда. Обман? С какой стороны на это посмотреть. Это была машина Древних, а нам почти ничего не известно о них. Кроме того, что они не вели войн и не уничтожали никого и ничего. Они лишь создавали и за это их и прозвали Создателями. Многие верят, что они создали и людей тоже. И тогда им было бы не тяжело сделать так, чтобы...


Они стояли под голубым небом среди бескрайних лугов на берегу реки, медленно несущей свои воды к далекому морю. Причудливые облака, подсвеченные висящим низко над горизонтом солнцем, проплывали над ними. Со стороны изумрудной стены леса к ним приближались несколько существ. Они узнали мужчину и женщину, рядом бежало веселое нечто на четырех конечностях, лохматое и с длинными вислыми ушами. Маленькое, похожее на мужчину существо шло рядом с большим прекрасным созданием с развевающейся гривой и длинным хвостом. Мужчина и женщина что-то кричали им и махали рукой. Зелениус посмотрел на Матисс и взял ее руку в свою. Она улыбнулась ему в ответ. Не обращая ни на кого внимания, он нагнулся и поцеловал ее в губы.


1994 г.

Найди истину.

На душе скребли кошки – много, возможно две. И одновременно хотелось есть. «Странно, -подумал Валентин, - Как могут уживаться муки совести с таким аппетитом? Ведь если верить книгам, то мне сейчас должно быть вообще не до еды…. А если верить жизненному опыту, то нужно поесть, затем как можно быстрее добраться домой, и лечь спать. Как говорится, утро вечера мудренее. А утром, возможно, я найду себе дополнительные оправдания.»
Он повертел головой, осматриваясь. Этот перекресток был Валентину хорошо знаком и единственное, что здесь можно было купить – это гамбургер или хот-дог. Он не входил в число почитателей фастфуда, но если очень уж нужно было, то мог съесть что угодно, оставляя священные споры о вреде этой пищи тем, кто заботился о собственном физическом здоровье более, чем обо всем остальном. Бургерная выглядела вполне прилично, если не считать наклеенной на стекла нелепой рекламы, с умопомрачительным слоганом: «Найди истину». Приглядевшись, мужчина понял, что должно быть еще третье слово, возможно «вкуса», но оно было безжалостно ободрано хулиганами. Он обогнул сугроб, поднял воротник пальто и подошел к прямоугольному окошку.
-Пожалуй, я съем чизбургер, - сказал Валентин в окошко. Продавец кивнул и принялся за работу, привычным движением создавая заказанный продукт из необходимых компонентов. Пахло из окошка неплохо, да и вид продавца не внушал опасений. Валентин сглотнул слюну и достал из кармана пятерку.
Наконец продавец закончил ваять чизбургер и осторожно обернул его неразвернутой салфеткой. Затем, вопреки всякой логике, он повернулся к Валентину, поднес готовый продукт к губам и откусил с сонным видом. Затем откусил еще раз, глядя куда-то сквозь посетителя, и принялся лениво жевать.
Есть перехотелось. Валентин пожал плечами, хмыкнул и отошел от окошка. В жизни иногда случаются удивительные вещи, которые невозможно сходу охватить с помощью такого жесткого инструмента, как логика. Возможно, у продавца был тяжелый день, а может быть, дело было в чем-то другом, но интуиция подсказывала Валентину, что пробовать второй раз было бесполезно. Вдобавок, налетел порывистый ветер, тыча в лицо ледяной пятернёй с зажатыми в ней крупными снежинками. Мужчина повернулся спиной к ветру и пошел к остановке. Лучше поскорее добраться домой, возможно, холодильник будет более сговорчивым.
Маршрутку ожидала такая толпа желающих отправиться поскорее по домам, что Валентин поежился. Ждать не хотелось. Он отошел от остановки на несколько шагов и проголосовал. Машин было не много, но одна из них перестроилась в правый ряд и затормозила рядом. Валентин открыл дверь и назвал свой адрес. Это было не слишком далеко, и таксист рассеянно кивнул с выражением разочарования на круглом лице. Валентин обрадовано втиснулся внутрь и даже заулыбался. Но затем он вспомнил о том, что сделал час назад, и кошки вернулись опять. Водитель сдал машину немного назад, затем наехал колесом на бордюр, выключил двигатель и вынул ключи из замка зажигания. Молча, выйдя из мгновенно помертвевшей машины, он, как швейцар, распахнул перед Валентином дверь и стоял, словно истукан, до тех пор, пока ошарашенный пассажир не выбрался обратно из салона в объятия ветра и снежных хлопьев.
-Что-то я не понимаю… - начал Валентин, но водитель хлопнул дверью, поставил машину на сигнализацию и со спокойным видом ушел, похоже, даже не услышав этих слов.
Валентин посмотрел на стоящих в очереди. На их лицах была написана явная заинтересованность. Они явно не собирались сочувствовать мужчине, один молодой человек в пуховой куртке и заснеженной шапке-ушанке, даже улыбался злорадно. Валентину захотелось поскорее исчезнуть из поля зрения этой толпы, и он, отойдя подальше, опять проголосовал.
В этот раз пришлось подождать. Снег стал мельче, ветер слегка поутих, но когда, наконец, такси притормозило в нескольких шагах, Валентин бросился к нему с радостью – он никогда не любил холод, ветер, да и зиму вообще. Что люди находят в этом времени года, кроме дополнительных жизненных трудностей? Размышляя на эту тему, он прыгнул на заднее сидение – на переднем правом у водителя стояла большая картонная коробка – и сказал, куда нужно ехать.
Водитель кивнул, не оборачиваясь, и дал газу. Мужчина торжествующе посмотрел на размазанную за стеклом толпу, и расслабился. Через несколько минут он будет у своего дома, а дома, как говорится, и стены лечат.
«Все таки ты напрасно сказал ей это таким грубым тоном, - первая кошка слегка впилась в Валентина острыми коготками, - Нужно было сделать это мягче, не по телефону.»
«И вообще ты свинья, и бесчувственный болван. – Вторая кошка была настроена поагрессивней. – Ты разбил ей сердце. И вообще назвал ведьмой. ».
Валентин вздохнул. Фраза «Ты разбил ей сердце» подходила, как нельзя более, и он знал, что теперь эта фраза станет кружиться в его мозгу как пластинка, пока окончательно не заездится. И даже тогда она будет звучать в глубине его души, правда со скрипом и перескакиванием иглы. Ты разбил ей сердце … Тыразбилейсердцe…
Вдруг Валентин заметил, что машина едет совершенно в другую сторону, и по этой улице они никак не доберутся до его дома. Странно. Неужели таксист принял его за приезжего и хочет подзаработать, покатав по городу? Это предположение было слишком нелепым.
-Почему мы едем в эту сторону? – спросил он у таксиста. Тот ничего не ответил, сделал радио погромче и перестроился в другой ряд.
-Вы что, не слы…
Таксист резко дернул руль влево, пролетел перекресток на красный свет, и надавил на газ.
-Что вы делаете! – возмутился Валентин и схватил таксиста за плечо. Тот сбросил руку пассажира с плеча, доехал до разрыва в бетонном бордюре, разграничивающем движение на два встречных потока, так же резко развернулся и помчался в обратном направлении.
-Да вы что, с ума сошли, - крикнул Валентин, но водитель опять не отреагировал. Пассажир попытался увидеть лицо водителя в зеркало заднего обзора, но оно было вывернуто под странным углом, и в результате мужчина увидел лишь собственную бледную и перекошенную физиономию. Радио играло невыносимо громко, низкие тона молотом били по ушам. Модная певица тянула низким грудным голосом поразительно подходящую к обстоятельствам фразу: «Крышу снесло… О-ё-о-о…». Пользуясь тем, что машин на дороге было немного, таксист надавил на газ так, что Валентина прижало к заднему сидению. Инстинктивно он выставил руки вперед и когда водитель резко затормозил и остановил машину, чуть не сбив голосующего на обочине мужчину, сумел удержаться от удара. Словно проделывая этот трюк много раз, Валентин распахнул дверь и выскочил наружу, прямо в грязный сугроб, а машина с визгом рванула вперед, успев при этом забрать нового пассажира, лихо вскочившего в неё на Валентиново место. Обалдевший, мужчина провожал ее взглядом, не замечая ни ветра, ни снега, пока она не скрылась из вида. Затем он повернулся и посмотрел на противоположную сторону дороги. Он стоял напротив все той же остановки и толпа смотрела на него заинтересованно-ожидающе. Шатаясь и борясь с подступившей к горлу тошнотой, он выбрался из сугроба и пошел прочь.
Через десять минут он слегка согрелся и начал приходить в себя. Ходьба всегда действовала на Валентина положительно. И хотя он не мог найти подходящее объяснение произошедшему инциденту с такси, тот все меньше и меньше занимал мысли. Он свернул и пошел по плохо знакомому переулку, чтобы сократить путь. Странно, так мало людей на этой улице, словно все они остались там, на остановке. И витрины магазинов не светятся, и вывески не горят. Если бы не окна домов, могло бы показаться что район не жилой – но в окнах свет был. Внимание Валентина привлекла старая телефонная будка. В век мобильных телефонов она выглядела весьма рудиментарно. Мысли его вернулись к пластинке «Тыразбилейсердце». «Я сделал это по телефону, потому что иначе я бы не смог ей этого сказать, и это бы продолжалось и продолжалось до самого…» Но внезапно вращение винила было прервано резким звуком - большая сосулька упала всего в двух шагах от Валентина, разлетевшись на несколько осколков. Один из них угодил в стекло телефонной будки, но не разбил, а просто испугал человека, пытающегося ,очевидно, куда-то дозвониться. Человек резко выскочил из будки, ударив Валентина тяжелой дверью. Потеряв от неожиданности равновесие, мужчина упал на спину, стукнувшись затылком прямо об асфальт. Больно было не сильно, но он почувствовал, что не может встать, тело не слушалось. Нависающие над тротуаром коробки домов медленно вращались против часовой стрелки. С их крыш свисали огромные, длинные сосульки. Валентин хотел закричать, но не смог – ему вдруг стало очень страшно, и он испугался, что не сможет позвать на помощь. Человек, сбивший его дверью, нагнулся над ним и заглянул прямо в глаза. Лицо его, показавшееся знакомым, ничего не выражало, ни сочувствия, ни раскаяния. Он посмотрел по сторонам, затем протянул руку и залез Валентину во внутренний карман пальто. Прикосновение это было настолько неприятным, что если бы Валентин мог, он бы отшатнулся, но он не мог, не мог ничего сделать или сказать, и даже не мог закрыть веки. Ему вдруг ужасно сильно захотелось закрыть их, но он не мог, и все смотрел на кружащиеся исполинские сталактиты натечного льда. Низкое, затянутое снеговыми тучами небо нависало над крышами домов, и снежинки падали Валентину прямо на глазные яблоки, а он не мог закрыть веки и спрятаться от этого снега и этого человека.
Человек набрал номер и поднес телефон к уху, все так же бесчувственно глядя на Валентина. Затем он что-то сказал в трубку, поднялся и исчез из поля зрения. Не сразу, но как-то постепенно, до мужчины стало доходить, что человек вызвал «скорую». Одновременно с этим появилось легкое покалывание в ступнях и пальцах рук, и он смог моргнуть. Сейчас же он зажмурил веки и услышал, как, удаляясь, человек крикнул в трубку:
«Скоро я буду у тебя! Даже если ты не простишь меня за то, что я наговорил, я все равно приеду…» Дальнейшее он не расслышал, и открыв глаза, увидел только подсвеченное городскими огнями небо, сосульки, и светящиеся окна. Окон было немного, в них теплилась жизнь, там пили чай и болтали о событиях дня, смеялись и просто молча читали книги. Как бы в ответ на его предположение, из форточки самого нижнего окна раздался раскат смеха, а затем кто-то стал декламировать стихи. Валентин снова закрыл глаза и попытался прислушаться. Смысл ускользал от него, строчки свивались в тугие нити, на концах которых повисали рифмы, но размер рвался, и слова дробились осколками, и, отлетев, ударялись о телефонную будку. Это было мучительно, и мужчина открыл глаза, чтобы перестать слышать эти рваные строки. Тишина ворвалась в его зрачки вместе с шипением тормозов и ярким, ослепительным светом автомобильных фар. Он увидел красный крест на боку машины и снова смежил веки.

Его положили на носилки и понесли, но почему-то не к «скорой помощи», а в арку, ведущую во двор. Валентин не видел этого, но каким-то непостижимым образом знал, что его внесли в подъезд, хлопнув тяжеленной неприветливой дверью, а затем стали поднимать по ступеням. «Может быть, я здорово ранен, и меня нельзя везти на машине» - подумалось Валентину, но тут, словно опровергая эти мысли, его буквально выбросили из носилок на стол. Он успел открыть глаза – веки слушались теперь куда более уверенней- и увидел старую, в нескольких местах потрескавшуюся и попорченную полировку. Щека его ощутила липкую прохладу, а затем мужчину так же грубо перевернули на спину. Теперь он мог видеть кухонный светильник с одной лампочкой, и услышал, как кто-то засмеялся и продекламировал:
-Лишь спрячется солнце за дальней горой, на землю спускается голый король Хали Матья... Красив и румян, полутрезв-полупьян, герой кабаков, дуэлянт и смутьян, Хали Матья...
-Тихо, - кто-то оборвал читающего, и заслонил лампочку. Слава богу, это был врач, одетый в белый халат. Лицо доктора было добрым, как у Айболита, к седым обвисшим усам прилипли крошки. На голове его блеснуло зеркальце, в руке он держал хромированный молоточек. – На что жалуетесь, молодой человек? Сердце?
Валентин хотел ответить, что он ни на что не жалуется, кроме сильного покалывания в руках и ногах, но услышал лишь свой сдавленный стон.
-Сейчас, сейчас, мы вас выслушаем, поставим диагноз, а затем и на ноги поставим... Вы у нас еще повоюете! А то такой молодой и уже захотели в тыл. Нет, дорогой, стране нужны воины, стране нужны герои! Кто-то должен в конце-концов докопаться до истины, до так сказать, сути. Кто же, если не вы?
Он снял зеркальце и положил его Валентину на грудь. Затем отложил молоточек, воткнул в уши стетоскоп и расстегнул халат на своей груди.
-Дышите, - сказал доктор и приложил прибор к собственной груди в районе сердца. Брови его сошлись на переносице, он глубоко вздохнул и шумно выдохнул.
-А теперь не дышите, - сказал доктор сам себе и перестал дышать. Лицо его посинело, глаза остекленели, усы обвисли еще больше. Валентин почувствовал, что и руки, и ноги, и даже язык готовы повиноваться ему, но теперь страх наполнил его сердце, и он не мог даже пошевелиться, хотя мысленно он кричал, он кричал так, что казалось крик этот сейчас вырвется из черпной коробки, и взрывной волной разрушит и этот дом, и улицу и весь город. Наконец доктор вдохнул, глаза его снова ожили, по щекам побежал румянец.
-Ну вот, никаких шумов, сердце ваше исправно, вы, молодой человек – симулянт. Прекращайте это дело и давайте возвращайтесь в строй. На первый раз я вас прощаю, а в следующий могу и разобрать по запчастям. Стране нужны здоровые почки и крепкая печень.
Доктор вдруг осклабился, обнажив неухоженные зубы, и схватил свое зеркальце.
-А нам пора, пора, у нас таких как вы – пруд пруди. Жрут, понимаешь, ли хот-доги и прочую шаурму, а потом таскай их по ступенькам.
«Когда же это случилось? - подумал Валентин, когда волна страха ушла и он обрел способность мыслить, - Такси врезалось или еще раньше, может быть я все таки съел что-то не то?»
Доктор поклонился, взял желтый чемоданчик и вышел. Послышался топот ног и кто-то выругался, споткнувшись на лестнице, а затем все стихло. Но тишина длилась недолго. Запахло сигаретным дымом и невидимый голос произнес:
- На сивой кобыле в бумажном седле, корона из перьев на темной главе, Хали Матья... Два верных пажа Ахинея и Бред, ступают за ним осторожно след в след, Хали Матья...
Затем что-то щелкнуло, игла опустилась на пластинку, сразу же соскочила и другой голос произнес скороговоркой: «Тыразбилейсердце».
Мужчина приподнялся на локте. Ему хотелось уйти как можно скорее. Он встал и пощупал затылок. Он предчувствовал, что коснется чего-то густого и липкого, но нащупал лишь волосы и горячую шишку под ними, не такую уж, впрочем, и большую. Этот факт придал ему уверенности, и он не глядя вокруг, словно опасаясь увидеть владельца голосов, быстро шагнул к филенчатым дверям. Из кухни он сразу же почему-то попал на площадку, а оттуда на лестницу. Здесь было едва светло, и Валентин разглядел на стене граффити, нарисованное синей и желтой красками. Художник изобразил длинную полосатую змею, запутанную в клубок и многократно пересекающую саму себя. Голова змеи, увенчанная нескромной многоэтажной короной указывала вверх по лестнице, а хвост вел вниз, и Мужчина решил, что эскулап и санитары направились именно туда. Он сделал несколько шагов вниз и обнаружил, что находится в полной темноте. Идти по лестнице в такой темноте было не легко, деревянные перила напоминали остов выброшенной на берег и полусгнившей лодки, а держаться за стену было вообще не удобно, так как ее покрывала какая-то неприятно пахнущая субстанция. Валентин вспомнил, что хотя он и бросил курить, но имеет дурацкую привычку таскать с собой спички, и порывшись в кармане брюк достал коробок. В нем была всего пара спичек. Дрожащей рукой мужчина зажег первую и обнаружил, что стоит перед рухнувшим лестничным пролетом, и сделав еще пару шагов, угодил бы в западню. Зажженная спичка придала обыденности окружающему пространству. Он посветил на стену. Стена была испещрена отпечатками кошачьих лап, разного размера и калибра, оставленных в желто-зеленой краске, покрывающей всю стену и имеющей запах… Валентин нехотя принюхался… запах гуаши, слава богу. Поперек стены, нарисованная все той же синей и желтой краской вилась узловатая змея, свиваясь в неуклюжую надпись – «правильная повествовательность с однолинейной истинной логикой». Валентин подумал и принялся возвращаться по лестнице вверх. Спичка обожгла ему пальцы и догорела.
Наконец он очутился на все той же лестничной площадке, с приоткрытой дверью. Там был свет, но при мысли о том, что он вернется на кухню с голосами, мужчина поежился. Он посмотрел на ту часть лестницы, которая уводила вверх. Странно, но ступени отблескивали в полумраке кафельной плиткой, а пластиковые перила звали за собой вверх, почище любого эскалатора. Единственное, что смущало Валентина – это отсутствие света, как и на нижней части лестницы, и пугающее предчувствие, что со второй спичкой там тоже придется расстаться. Он уже совсем было скис, разглядывая глянцевый плейбоевский плакат на соседней двери, с неизменным кроликом и обнаженной девицей, как вдруг заметил лифт. Не веря собственным глазам, он нажал полусожженную пластмассовую кнопку - та засветилась рубиновым огоньком, пол под ногами дрогнул и послышался звук работающих моторов. Затем двери открылись и Валентин почти ввалился внутрь самой обычной кабины со слегка ободранной облицовкой и разбитым зеркалом.
Едва дверь за ним закрылась, мужчина понял, что угодил в ловушку. Со дна сознания всплыла давно прочитанное в одной из книг утверждение, что люди с неуравновешенной психикой избегают зеркал. Возможно, они подсознательно боятся не увидеть своего отражения, или увидеть в зеркале что-то ужасное. При виде треснувшего зеркала ужас и правда вернулся к Валентину. Он вспомнил свою перекошенную физиономию в зеркале заднего обзора спятившего такси, и заставил себя сделать шаг к пыльному прямоугольнику с отбитым краем. Там, за паутиной мелких трещин он увидел совсем другого себя. Этот Валентин сидел спиной к зеркалу в кабинете, заставленном набитыми папками шкафами и компьютерными столами, и держал возле уха телефонную трубку.
-Послушай, - сказал он нарочито грубо невидимому собеседнику. – Нам лучше больше не встречаться. Ни сегодня, ни завтра, никогда. С меня достаточно!
И через несколько секунд:
-Между нами нет, и не было ничего серьезного. Ты все неправильно поняла. Это было все го лишь увлечение, порыв, возможно обоюдный, но сейчас все прошло и я собираюсь вернуться к своей прежней жизни. В ней для тебя нет места. Пойми, ты не та женщина, которая мне нужна, и никогда ею не была.
И выслушав ответ, добавил с мрачным юмором, зная, что ей это будет особо обидно:
-Попробуй, если твоя бабка и правда была ведьмой. На меня подобные штучки не подействуют. Все кончено, возвращайся к своему феншую и спятившим латиноамериканским писателям. С меня хватит этой головной боли. Мне нужен кто-нибудь… попроще.
Он и правда не любил сложностей. А она умела генерировать их со скоростью три штуки в час, с особым пристрастием к сложностям нематериального характера…В последний раз она просто разрыдалась в постели перед самым началом логичного продолжения «вечера при свечах» и закрылась в ванной, проплакав битый час. Все это время, он недоумевая сидел голый на кровати и пытался сообразить, зачем он назвал ее чужим именем, и нельзя ли свести это просто к досадному недоразумению.
Положив трубку, он открыл одну из папок на своем компьютере и удалил все ее фотографии и письма, сначала в корзину, затем после секундного колебания, навсегда.
Сейчас, разглядывая спину этого другого себя, мужчина увидел в треснувшее зеркало, как в комнату вошла большая кошка, больше похожая на рысь, только без кисточек на ушах, и затем еще одна. Зашипев, одна из кошек стала на задние лапы и вонзила передние
в спину в его альтер-эго. Почти одновременно с этим поверхность зеркала помутнела, и лифт остановился. Занятый созерцанием себя, Валентин не заметил, что все это время лифт куда-то ехал, не то вниз, не то вверх, и теперь напрягся, готовый увидеть за его дверью все что угодно.
Что-то произошло. Что-то произошло после того, как он сказал ей эти слова по телефону и уничтожил письма и фотографии. Что-то непоправимо ужасное, что-то, чего он никак не ожидал. Он не верил ни в силу проклятий, ни в Вуду, ни в другую подобную чушь, но сейчас он чувствовал, что что-то случилось. И это что-то случилось вовсе не с ним, а с ней… Случилось с ней, а то, что происходит с ним сейчас, было лишь отголоском этого непоправимого…
Раздался сильный удар и на стене лифта появились четыре рваные полосы. Затем еще один и еще один, что-то кромсало лифт стальными когтями, рвало, и каждый удар отдавался болью в голове и в сердце… Как там сказал эскулап? «Вы, молодой человек, симулянт. А стране нужны крепкие здоровые почки и крепкая печень.»
Не найдя в кабине кнопок, он попытался развести двери лифта руками, но те и не думали поддаваться. Валентин слышал за стеной лифта глухое рычание, и сейчас ему было совсем наплевать, что там за этой дверью. Он не был законченным эгоистом, но не умел долго сосредотачиваться на чужих проблемах, особенно если на пути вставали свои собственные. Наконец, когда он уже в кровь ободрал пальцы, двери, ставшие внезапно стеклянными, вдруг подались и мужчина почти выпал из лифта в холодное заснеженное пространство. Стеклянная дверь ударила прохожего, и тот упал на заледеневший асфальт. Прохожий ударился об асфальт головой, и звук этого удара был ужасно пугающим, даже после всего пережитого. Валентин нагнулся, порылся в его внутреннем кармане и достал телефон. Секунду другую он размышлял, правильно ли поступает, затем посмотрел на телефонную будку и позвонил в «скорую помощь». Теперь нужно было спешить. Он набрал ее номер, но она не сняла трубку. ««Скоро я буду у тебя! - крикнул он зачем-то в заполненный гудками эфир. - Даже если ты не простишь меня за то, что я наговорил, я все равно приеду! Не вздумай ничего с собой сделать!»
И он побежал по переулку со скоростью, на которую был способен человек в его положении. Пластинка, кружащаяся в голове вдруг сбавила обороты, и голос «Тыразбилейсердце» превратился в тягучий баритон, а затем , после секундного молчания, Валентину показалось, что она завертелась обратно. Обернувшись, он увидел большую кошачью тень, метнувшуюся за темным стеклом одного из магазинов. В этот раз ветер дул в спину и погонял Валентина, а снег даже если и попадал за шиворот, не доставлял никаких хлопот.
Выбежав на центральную улицу, он вдруг обнаружил, что несказанно рад увидеть стоящую на остановке и ожидающую маршрутку толпу замерзших людей. Он помахал рукой молодому человеку в заснеженной шапке-ушанке и посмотрел на дорогу. Такси подлетело на бешенной скорости, вывалило в сугроб недоумевающего человека, и как только Валентин запрыгнул на заднее сидение, рвануло вперед. Ему даже не нужно было говорить адрес - машина безошибочно рванула в сторону ее дома. В этот раз зеркало заднего вида показало мужчине знакомую физиономию с обвисшими усами.
-Вот я и говорю, - крикнул не оборачиваясь водитель , - весь город в этой дурацкой рекламе. Вот там, на щите, гляди, чего написали!
Валентин успел заметить огромную фотографию какого-то сооружения, поперёк которой крупным шрифтом шла надпись «Иди на». Куда нужно было идти, разобрать было совершенно не возможно на такой скорости, и Валентин решил, что и так будет неплохо. Он вспомнил испорченный слоган на стекле бургерной, гласивший «Найди истину» и прислушался. Что-то скребло с металлическим звуком по крыше. Валентин хотел спросить у водителя, успеют ли они, но вдруг увидел, что снежинки за окном отрываются от сугробов и уносятся в теснящиеся в небесах тучи, а прохожие пятятся задом, и решил не спрашивать. Ведь в жизни иногда случаются удивительные вещи, которые невозможно сходу охватить с помощью такого жесткого инструмента, как логика. Возможно, у прохожих был тяжелый день, а может быть, дело было в чем-то другом, но главное ведь совсем не в этом, главное в том, что стране нужны воины, стране нужны герои! Кто-то должен в конце-концов докопаться до истины, до так сказать, сути. Кто же, если не я? Когда же, если не сейчас? Ведь в противном случае на землю спустится Хали Матья, или как его еще там, и начнет вершить свою неправильную повествовательность. И тогда никакие кошки не смогут тихо войти в наши двери, и ни одна пластинка не завертится обратно.
Валентин достал свой телефон и набрав номер произнес в заполненный длинными гудками эфир: «Не вздумай ничего с собой делать, слышишь? Я уже совсем близко! Совсем, совсем близко…»

4.01.2007

У мну просто нет слов... нет слов! Обожаю все эти игры со временем, особенно такие качественные. Хотя траекторию движения героя сложно представить. Скорее всего это воронка, которая затягивает, и выплыть из нее можно только достигнув дна. И что только не увидишь, пока до этого дна доберешься!
Красиво написано, вкусно, образно, живо. Каждое слово к месту и ко времени. Все очень органично, лаконично и всобъемлюще одновременно.
Немно сбивает название, хоть оно и обыгрывается несколько раз в тексте, все же оно не является стрнлочкой-указателем к смыслу, ну или является слишком неточным указателем. Возможно я ошибаюсь сильно, но... смутило, в общем
Творческих упехов

Gathering, спасибо! В пятницу я заболел, а в субботу было 39 и 6. Такую температуру я переживал только в глубоком детстве. Похоже, это плохо отразилось на моём вечном думателе. В субботу я написал стих по мотивам этой горячки, выкладывать который до сих пор боюсь, а в воскресенье рассказ. Этот рассказ мучал меня весь вчерашний день, и как только я отходил от компа, какая-то сила возвращала меня обратно и усаживала за него, больно сжимая локоть. Я начал рано утром а закончил поздно ночью, выздоровевший, но еще более больной. Поэтому получить такой отзыв на него было очень приятно.
Название пока временное, и я сменю его, как только придумаю что-нибудь подходящее.

[/I]Если кто-то узнает в персонажах себя - я не виноват! История то реальная.




Происшествие на границе.


-Послушайте, пацаны! - сказал Антон Железкин, младший пограннаряда, как только наряд вышел за территорию заставы и дежурный закрыл за бойцами ворота выгородки. – У меня появилась блестящая идея!
Старший наряда, сержант Клунько, тяжко вздохнул и даже негромко заматерился. Но так как мат служит непременным атрибутом армейской жизни в виде обязательной связки между словами и универсальным заменителем оных, никто этого даже не заметил. Вторым человеком в этом «никто» был старослужащий Серега Белый, который в отличии от сержанта Клунько, все идеи старослужащего Железкина воспринимал исключительно на «ура». Оба «дедушки» были ноябрьского призыва, и их дембель был уже не за горами. Старший пограннаряда был «майский» и, несмотря на более высокое звание и должность, его мнение можно было особо в расчет не принимать. Клунько «оттрубил» в погранвойсках всего год и три месяца, и по неписаному закону этого погранотряда уже мог расслабить ремень и даже носить панаму на затылке, но права голоса в данной ситуации не имел. Закон был строг и нарушать его сержанту не хотелось.
-Ура! – бодро отозвался рядовой Серега Белый, - Ну-ка, Железяка, выкладывай!
Они плелись под немилосердным августовским солнцем по пыльной дороге рядом с контрольно-следовой полосой, пытаясь понять, нет ли среди змеиных и черепашьих следов каких-нибудь других, например человеческих. За несколько лет никто ни разу не попытался пересечь границу на этом участке - а когда-то здесь было очень даже непросто и на заставе служил сам знаменитый Карацупа. С тех пор в пограничной речке Аракс утекло много воды и ситуация кардинально изменилась. Никто не спешил почему-то оставить свой след на КСП - что пограничникам было на руку – по участку они ходили без всякой особой бдительности, целью их было исключительно выживание в жарком азербайджанском климате, столь непривычном для жителей средней полосы и Украины.
-А давайте заглянем на третьем участке на бахчу и проверим, как обстоят дела с дынями.
-Было бы глупо не заглянуть! – согласился Белый.
Клунько опять вздохнул. Начальник заставы, майор Сивунов, специально отметил при постановке боевой задачи на охрану границы, что ближе ста метров к дыням приближаться не разрешает. Местные колхозники, которым разрешалось держать бахчу на приграничной территории, замучали его жалобами. Майор запретил брать с собой в наряд штык-ножи, стал проверять карманы бойцов перед выходом на границу, и читать им лекции о недопустимости подобного отношения к колхозной собственности. Но первый же наряд, вернувшийся с ночного дежурства, засветился по полной программе. Ничего, чем можно было бы вскрыть и разрезать дыню у пограничников не было – но опытный начальник приказал снять с автоматов крышки ствольных коробок и без труда обнаружил на них следы пиршества. Майор рассвирипел, нещадно обматерил солдат, и послал их к в наказание к старшине. Старшина - младший прапорщик Мамуев – немедленно послал самого «младшего» из них драять туалет, а с двумя другими – старослужащими – даже провел «беседу». Майор Сивунов записал себе в блокнот «разобраться с дынями» и стал закручивать гайки ещё сильнее. Он пообещал, что каждый, пойманный на дынепоклонничестве будет немедленно отослан на «хомутовку», и вместо сна станет чистить свиной загон. Причем независимо от звания и срока службы.
Поэтому Клунько вздохнул на дельное предложение ефрейтора Железкина, хотя откушать спелой дыньки ему самому ох как хотелось – уставные макароны и «дробуха» приелись ужасно.
-Тока крышки потом почистим тщательно, - сказал Клунько. – А то неохота торчать ночь на «хомутовке».
-Ага! – согласились младшие наряда.
-Кстати, - сказал Белый, - Клуня, тебе вчера посылка приходила. Давай, делись.
Клунько нагнулся и извлек из сапога небольшой сверток с конфетами, присланными из дома. Шесть конфет они разделили по братски – по две на человека. Дедушки съели по одной и по одной заначили на «потом», а сержант сжевал свои обе. У конфет был сладкий вкус свободы, дома, детства… Клуня растрогался, но потом взял себя в руки, и принялся рассказывать бородатый анекдот.
По уставу они должны были двигаться на достаточном расстоянии друг от друга, внимательно наблюдая за КСП и границей. На самом деле они шли тесной группой, наблюдая за всем, что подвернется, закуривая, и посмеиваясь. Солнце пекло так нещадно, что казалось, задалось целью поджечь на бойцах выгоревшее и пропитанное солью х/б. Единственной тенью, в которую они могли спрятаться по дороге, была их собственная, да еще тень от панам. Ровная, как столешница, степь, покрытая в основном колючей и сухой травой, носившая имя Мугань, не сулила никакой прохлады. Облака на небе отсутствовали, а редкие порывы горячего ветра обдирали сухую кожу с тщательностью напильника. Через пару километров, присев у телефонного столба, пограничники стали сетовать на жажду. Теплая вода из фляг, которую к тому же приходилось экономить в связи с полным отсутствием питьевых источников, утоляла жажду недостаточно.
Внезапно Антон уставился на что-то вдалеке и потянулся к биноклю. Сердце сержанта Клунько дрогнуло: «Проверка!», но оглянувшись, он увидел лишь корову, пасущуюся в степи. Её-то вероятно и разглядывал в бинокль Железкин.
-Что Железка, телку подходящую увидел? - пошутил Клунько и пограничники вяло засмеялись. Железкин отложил бинокль, закурил и произнес веско:
-Очень даже подходящую. А не желаете ли вы, товарищи бойцы, отведать молочка? А?
Смех разом прекратился. Белый сглотнул слюну, а Клуня даже присвистнул. Вот это идея! Только Железкину в голову и могла прийти. «Молоко»… Волшебное слово. Они не пробовали молока с момента своего призыва, и сейчас оно представилось пограничникам прохладным и сытным чудесным эликсиром, способным утолить жажду, накормить и подарить забытые ощущения дома и родительской опеки…
Все трое были городскими ребятами и о коровах имели самые поверхностные представления. Молоко поступало к ним в стаканы из синих треугольных пакетов или полулитровых бутылок с крышкой из фольги. Как оно попадало в эти пакеты и бутылки, ребятам было неведомо, но то, что в начале цепочки находилась корова – было несомненно. Итак, сейчас перед ними было священное животное, стоящее у истока пищевой молочной цепи, или точнее будет сказать, реки, а они мысленно уже спускались к этой реке по кисельным берегам.
Молоко данной конкретной коровы представлялось им белоснежным, прохладным и питательным. Вкус дыни бледнел в сравнении с этим чудесным напитком.
-Погодите, - остудил воображение скептически настроенный Клуня. – Предположим, заловить корову не трудно. Зайдем с трех сторон и прижмем ее к выгородке. Но куда доить-то? Тары нет! Не во флягу же.
-Да, это проблема, - согласился Белый и вопросительно посмотрел на Железкина. – Во флягу не попадем. Уверен. Думай, Тоха, думай. Ты идею подал, ты и думай.
По лицу Железкина пробежала легкая рябь раздражения, сменившаяся мысленным напряжением. «Интересно», - подумал Клуня, разглядывая это решительное лицо.- Неужели что-нибудь придумает? Эх, мне бы его мозги, я бы давно получил еще лычку.»
Он уже мысленно перебрал все имеющиеся в распоряжении наряда емкости, включая пачки из-под сигарет и чехол от радиостанции. Единственной подходящей емкостью Клуне виделся ящик из–под песка, который можно было притащить от рубежа, но он был большой и грязный, то есть совершенно не годился.
-Есть! – подобно древнему мудрецу вдруг воскликнул младший пограннаряда Железкин. – Эврика!
Его товарищи скептически переглянулись.
Железкин полез во внутренний карман х/б и достал из него небольшой сверток. Это были неуставные фотографии, бережно хранимые у самого сердца по той причине, что нигде более хранить их не было безопасно – ни в тумбочке (мог найти начальник заставы), ни в нычке (могли стырить для дембельского альбома сослуживцы). Клуня сто раз видел эти фото и знал их наизусть. Пограничники сфотографировались у выгородки, вальяжно повиснув на колючей проволоке, на рубеже с радиолокационной станцией, на посту, на фоне гигантского прожектора, именуемого бойцами «Аполлоном». За любую из этих фото владельцу грозили беседа с «особистом» и ужасное наказание – начиная от пограничной гауптвахты и заканчивая теоретическим трибуналом. В сравнении с этим трехэтажный мат начальника заставы выглядел детской забавой.
-О, покажи с «Аполлоном», - сказал отрешенно Белый.
-Да иди ты! – Железкин вынул фотографии из плотного полиэтиленового пакета, служащего им надежной защитой и бережно положил обратно в карман. – Вот она, тара!
Он слегка надул пакет воздухом , демонстрируя его целостность и свою решимость пожертвовать ценным предметом ради общего блага.
Бойцы удивленно засмеялись и принялись хлопать Антона по плечам и спине:
-Голова! Тебе, брат, памятник нужно поставить на заставе и назвать ее твоим именем! Будет именная застава. Тебе отпуск надо вне очереди и погранца второй степени! Тебе надо…
-Да отстаньте, - отмахнулся Железкин, - Давайте с коровой разберемся! План такой: первое – заходим с трех сторон и прижимаем корову к выгородке; второе – вы хватаете ее за рога и удерживаете на месте; третье – я выдаиваю ее в пакет; четвертое – бросаем корову и сматываемся.
-Если погонится , - кивнул Белый – мотаем к вышке, там она нас не достанет.
-Если разозлится, то точно погонится, - подтвердил Клуня. – У меня брат двоюродный из деревни, он мне рассказывал.
Как известно, слова у пограничников никогда не расходятся с делом. Как только проблема с тарой была решена, они начали действовать. Автоматы бойцы решили спрятать в зеленом островке какой-то местной колючей травы – чтобы не мешали «охоте». Там же остались ремни, подсумки с боеприпасами, радиостанция и фляги. Железкин еще раз посмотрел на корову в бинокль и присовокупил его к остальному снаряжению.
-Ведет себя спокойно, - сказал он товарищам, - Можно брать. Ты, Клуня, заходи справа, ты, братан, слева, а я по центру. Никуда она не денется.
Солнце стояло в зените, волны горячего воздуха обжигали кожу, каждое движение давалось с трудом. Клуня посмотрел на выгоревшую степь и вдруг вспомнил, как весной прошел сильный дождь и степь по-колено залило водой из Аракса. Степь расцвела тысячами цветов, головки которых торчали из воды, отражаясь в ней вместе с высоким синим небом, порождая фантастическую картину, настолько красивую, что даже очерствевшие за время службы солдатские сердца сжимались в спазме благоговения. Сейчас же картина была совершенно иная – трава выгорела, все заполонила сухая колючка, степь стала серо-коричневой. Клуня вздохнул и быстро зашагал вправо от столба, глядя на корову, выискивающую в этой колючке какое-то пропитание.
Как только пограничники оказались на своих местах и принялись медленно сходиться к корове, животное перестало жевать и подняло голову. Вероятно, это был инстинкт, но со стороны поведение коровы было весьма разумным. Она повернула голову сначала направо, затем налево, и неспешной походкой принялась двигаться прочь от солдат.
«Догадалась, сволочь!» - мысленно воскликнул сержант Клунько и взял еще правее, пытаясь выйти на перерез корове.
Корова была довольно поджарая. Разгадав маневр пограничников, она ускорила свой шаг. Клунько нахлобучил панаму на лоб и тоже ускорил шаг. Он был уже довольно близко, наблюдая, как его товарищи заходят с противоположной стороны, как вдруг корова резко развернулась, издала протяжный низкий звук и ринулась бежать. Такого пограничники не ожидали, и пока они соображали, корове удалось вырваться за пределы невидимого треугольника, в вершинах которого находились бойцы.
Железкин закричал и замахал руками. Белый и Клуня принялись опять обходить корову, а Антон побежал прямо за ней. Но, сочтя этот маневр неудачным, он вдруг остановился. Так можно было животное вынудить пересечь контрольно-следовую полосу и границу, и уйти в Иран. Гнаться за ней по территории Ирана не имело смысла – это было бы слишком рискованно. Двое других пограничников тоже сообразили, что корова может смотаться в сопредельное государство и притормозили. Клуня услышал, как Белый громко выругался. Корова, дойдя до рубежа, по которому проходила грунтовая дорога, увидела впереди пограничный столб, и тоже остановилась. Она повернула голову и принялась разглядывать бойцов.
Клуня стал медленно обходить ее, что бы отрезать от рубежа. Это ему удалось и через пару минут он был уже между коровой и КСП. Корова повернулась к нему боком, очевидно соображая, что же от нее хотят люди в форме и как выкручиваться из создавшегося положения. Треугольник опять принялся уменьшаться в размерах. Но корова не собиралась сдаваться легко. Она замычала и кинулась в противоположную границе сторону, пробежав совсем близко от Железкина. Бойцы припустили за ней.
-Какая-то спортивная корова! – крикнул Железкин Белому.
-Ага, резвая, сволочь!
Теперь они двигались цепью, постепенно расходясь, в стороны, вынуждая корову бежать в сторону выгородки – забора из колючей проволоки высотой чуть больше метра, перегораживающего степь. Когда между коровой и выгородкой оставалось столько же, как и между жертвой и преследователями, животное резко развернулось и помчалось в противоположную сторону.
-Ах ты! – только и крикнул сержант Клунько, когда корова промчалась в двух шагах от него, разглядывая её черно-коричневый пятнистый бок. Самое крупное коричневое пятно напоминало своими очертаниями родную Украину, какой она выглядела на политической карте. Сержант сплюнул и рванул за коровой, надеясь догнать ее. Но корова все время маневрировала, сворачивая то вправо, то влево. Когда же он почти настиг животное, пытаясь сообразить, что же делать дальше, нога сержанта вдруг запуталась в колючке и Клуня упал. Белый и Железкин через несколько секунд поравнялись с ним и помогли подняться. Корова, торжествуя, побежала вдоль рубежа и остановилась метрах в ста от пограничников. Бока ее ходили ходуном, но она издала торжествующее мычание и медленно побрела в степь.
-Нда, провалился «план Барбаросса», - сказал Железкин, вытирая пот со лба. – Что будем делать?
По лицам товарищей он понял, что сдаваться они не собираются. Дело теперь было даже не в молоке, теперь это было делом принципа. Гордость пограничников была уязвлена.
-Она уже устала. – сказал Белый. –Смотри, еле двигается. Сейчас побежим быстро-быстро, догоним и погоним к выгородке. Никуда она не денется.
-Что-то мне казалось, что коровы вообще так бегать не умеют. – с сомнением сказа Клуня.
-Это азербайджанская корова, - похлопал его по плечу Антон. –Они, наверное, умеют. Ну что, рванули?
-Рванули!
И они побежали.
Как только побежали пограничники, побежала и корова.
Через пол часа маневров корову все еще не удалось прижать к выгородке или заставить сдаться. Это казалось пограничникам невероятным, но в армии они повидали всякого и научились принимать действительность такой, какова она есть, практически не удивляясь ничему. Корова, очевидно, очень устала, но и ее преследователи устали тоже. Даже самый тренированный из них, сержант Клунько, бежал с трудом, сильно прихрамывая. Наконец корова перешла с бега на шаг, и остановилась в десяти шагах от забора. Она замычала и повернула голову к пограничникам. Бойцы, предвкушая победу, тоже перешли на шаг , но продолжали сокращать расстояние.
-Все, р-бята, -сказал, тяжело дыша и пропуская гласные сержант Клунько. - К-рова, сд-лась.
Ефрейтор Железкин произнес длинное ругательство и показал зажатый в кулаке пакет.
-Давайте минуту передохнем, - попросил Белый.- Никуда она уже не денется.
Они остановились, разглядывая жертву. Корова смотрела на бойцов грустными глазами. Жесткая короткая шерсть на ее загривке стояла дыбом, хвост вяло хлестал по бокам. С удивлением Клунько отметил, что у коровы видны ребра.
-Все, пацаны, хватит отдыхать, - сказал Железкин через минуту. –Ну что, «последний бой, он трудный самый»? Вперед.
И они направились к корове.
Корова замычала, запрокинув голову, затем еще раз печально посмотрела на солдат, и побежала к выгородке.
Предчувствуя неладное, бойцы припустили изо всех оставшихся сил. Но не успели.
Добежав до выгородки, корова грациозно изогнулась, оттолкнулась задними ногами и взлетела в воздух. Подобно тренированной лошади, взмывающей над препятствием, она перелетела через забор, приземлилась на все четыре копыта, выбив из степи небольшое облако серой пыли, и неспешно затрусила в сторону тыла, оставив ошарашенных пограничников стоять с той стороны с отвисшими челюстями и выпученными глазами.
Они конечно могли бы преодолеть выгородку, но гнаться за этой коровой ни у кого из пограничников уже не было желания.
Прийдя в себя, сержант Клунько глянул на лица своих товарищей, и засмеялся. Затем засмеялся рядовой Белый. Они смеялись долго и громко, и лишь ефрейтор Железкин не издал ни смешка. Он все смотрел в след корове, сжимая в руке бесполезный полиэтиленовый пакет, а по его лбу катились крупные капли пота.
Наконец пограничники перестали смеяться, и Белый произнес:
-Не, ребята, вы как хотите, но у меня есть идея получше. Дыни, они знаете ли, еще не научились бегать. Даже азербайджанские.

Сообщение отредактировал Vitus KL - 25-02-2008, 13:01

Вит, давно так не смеялась! Хороший подарок, учитывая, что прочитала накануне 8 марта!

Тришка, спасибо! Эта история реальная и я в ней принимал саоме непосредственное участие.

Время-деньги.

Ночь заступила на вахту рано, как всегда в это ледяное время года, сменив короткий вечер с его спешащими в тепло людьми и безумным багровым закатом. Опустели заснеженные улицы, опустел вокзал, разогнавший большую часть пассажиров и поездов, и в теплых домах загорелись желтые карлики электроламп и голубые гиганты телеэкранов. А на небесах пылали вечно прекрасные, ничем не замутненные, звезды Ориона и Кассиопеи.
Несколько часов спустя погас свет в окнах домов, и на небо величаво выплыла красавица Луна, в отличии от земных красавиц, прекрасная в своей полноте. Она слегка рассеяла темноту, окрасив мир в хрустальные оттенки голубого и синего цветов и не прибавив ночи ни капли тепла, лишь немного таинственности от игры лунных теней и света. Казалось, мир замер, завороженный этой игрой. Черные силуэты деревьев, тянущие к Луне, Матери Силы, озябшие руки-ветви, пока Мать Жизни Солнце спит в своей тропической колыбели. Большие свежевыстроенные особняки и маленькие, тонущие в снегу домишки, покосившиеся заборы, неровная, спрессованная колесами автомобилей и ногами прохожих, заснеженная дорога - все застыло в вечном ожидании, предельном космическом одиночестве. Легкий ветер кружил в морозном воздухе мириады сверкающих обломков миров-снежинок, таких невесомых, что вопреки закону тяготения, они не падали вниз, а наоборот, поднимались все выше и выше, от белых сугробов, располосованных фиолетовыми тенями, к далеким звездам. И ни одной живой души вокруг, ни одной живой теплой плоти. Кроме, конечно, странников-кошек и лохматых собачьих хиппи, остающихся, впрочем, как всегда оставались, за кадром.
И кроме двух фигур, прячущихся в тени огромного мрачного здания с заколоченными фанерой окнами и грязно-желтыми стенами, покрытыми лишаями осыпавшейся штукатурки, бывшего Дворца Культуры бывшей Социалистической Республики. Две гротескные фигуры, еле различимые в густой фиолетовой тени, Леха и Рябой, два брата, две парадоксально похожие противоположности. Леха - маленькая фигура в старой куртке, в вязаной спортивной шапке, именуемой в народе "петухом", воротник торчком, с усов свисают сосульки, руки запрятаны в карманы серых брюк, и Рябой - огромный детина в затертой дубленке, без шапки, волосы, не знающие расчески, на ногах армейские сапоги "хрен его поймет какого долбанного" размера. Замерший Леха, то и дело высовывал свое сморщенное лицо из-за угла и смотрел на дорогу, и в это мгновение можно было бы хорошо рассмотреть шальной огонек в его глазах. Фигура Рябого, наоборот, неподвижна, мороз ему, похоже, не страшен, он уставился на носки своих сапог и задумчиво чесал небритый подбородок. Очень различные по внешности, они принадлежали к тем людям, в которых безошибочно узнаешь родственников с первого взгляда, может быть по одинаковой, чуть ехидной улыбочке, или по этому недоброму блеску в глазах, или по другим, столь же загадочным признакам родства. В небольшом шахтерском поселке, где они обитали, братьев знали очень хорошо, многие их недолюбливали, многие побаивались, зная или догадываясь о «ночном» образе жизни, который они вели время от времени. Здесь же, в чужом большом городе они чувствовали себя неуютно, нервничали, и даже небольшая доза водки, принятая "для храбрости" не очень-то помогала.
-Хорош светиться! - Рябой схватил Леху здоровенной ладонью за рукав и затащил поглубже в тень. Леха улыбнулся невидимой в темноте улыбкой и крепче сжал ручку острого финского ножа, лежащего в кармане.
-Словно вымерли все,- шепотом сказал он, чувствуя, как холод поднимается от ступней, одетых в ботинки на тонкой подошве, по ногам, к коленям и заползает в пах, - А еще город! Еще немного подождем и надо валить.
-Электричка все равно только утром. А на вокзале торчать опасно. – Рябой зевнул, демонстрируя полное безразличие к холоду.
-У Седого переночуем, - ответил брат. - Он нам еще трояк торчит, кстати.
И вдруг он весь напрягся и вытянул шею.
-Идет кто-то!
Похожая на чернильную кляксу в чистой тетради, на фоне голубых сугробов черным пятном выделялась одинокая фигура человека в пальто и шляпе. Он шел не спеша, балансируя на скользкой дороге, глядя себе под ноги. Редко кто ходит так ночью спокойно, как днем, не оглядываясь вокруг, не думая о возможных неприятностях, которые таит в себе это загадочное время суток. Казалось, человек этот просто гуляет, обдумывая какую-то важную проблему, его глаза, устремленные на дорогу, видели нечто совсем иное, губы беззвучно шевелились, руки в тонких перчатках парили в воздухе, как две темные птицы.
Он даже не заметил, как Рябой вырос перед ним из-за угла Дворца Культуры.
-Эй, папаша, - произнес Рябой затасканную фразу. - Огню не найдется?
Человек в черном остановился, как вкопанный, и посмотрел на Рябого невидящим взглядом.
-Что? - переспросил он, оглянувшись вокруг, словно только теперь понял, где находится. Наконец до него дошел смысл вопроса.
- Простите, я не курю, – вежливо ответил человек в пальто и шляпе, и повернул к Рябому бледное лицо пожилого интеллигента.
-А зря, - сказал Рябой, а про себя подумал: "Попался, жидяра! С этим возни не будет."
Леха уже занял свою позицию позади человека в черном, вынув из кармана финку и продемонстрировав ее. В свете луны нож блестел, как ледяная игла - страшно и отстраненно.
-Ну-ка, - сказал Леха, приставив нож к спине прохожего. - Отойдем в тень. Да без шума, старик. Посмотрим, не завалялась ли в твоих карманах мелочь.
Он больше не мерз. Сердце стучало ровно и часто, быстрее обычного и холод ушел из паха обратно в землю.
Человек в черном медлил и Рябой подтолкнул его в бок. На лице Рябого, покрытом густой смесью коричневых веснушек и многочисленных оспин, блуждала мерзкая кривая улыбка, обнажающая неровные зубы. Эта улыбка пахла спиртным, больной печенью и неприятностями. Незнакомец повиновался, и они все вместе скрылись в переплетении теней здания и огромного старого дерева, раскинувшего свои руки-ветви над засыпающим миром. Теперь все трое стояли плотно, и незадачливому прохожему невозможно было броситься в бега, да он и не смог бы убежать, без того, что бы не получить удар быстрой Лехиной Финки в бок. Да и разве может убежать пожилой человек от двух подонков, каждый из которых моложе его на пол жизни, ночью, по скользкой заледеневшей дороге? По дороге, на которой целый час уже не показывался ни один человек, на что очень сильно
рассчитывали грабители и в дальнейшем.
Где-то в районе железнодорожных путей загудел локомотив, и противно заскрежетали колеса вагонов. Подул легкий ледяной ветерок, но никто из людей даже не поёжился, адреналин переполнял их кровь, и сейчас они не замечали холода.
-Ну шо, папаша, бабки есть? - спросил Рябой. Он обычно «беседовал» с жертвой, имея куда более внушительный вид и грозный голос, чем у брата. На самом же деле именно Леха имел куда более скверный характер и был в их деле практически главным, хотя братья редко касались этой темы. Сейчас он не вмешивался в разговор, а просто держал финку, прижав ее к спине пожилого человека, -Мене не охота тебя обыскивать, - продолжал Рябой и это было правдой, он терпеть не мог этого.
-Так шо для твоего здоровья буде полезнее самому достать кашелек, или шо там у тебя заместо него.
-Очнись сука! - Добавил Леха, присовокупив к своей реплике удар свободной рукой по левой почке.
Человек тихо застонал и кивнул. "Размазня. - подумал с сожалением Леха. - Сейчас выложит бабки сам." Он уже вошел в азарт и ему хотелось, чтобы прохожий оказал сопротивление, тогда можно будет десяток разков ударить его в разные места, разок в пах, пару раз по почкам, двинуть по зубам. "Впрочем, - подумал он, - можно и так врезать, даже если он не будет сопротивляться. Чтобы в будущем, морда жидовская, не шлялся, где попало, по ночам. Попривыкали чувствовать себя хозяевами жизни! Нет уж! Знайте, кто здесь хозяин! Получи!"
И он опять больно ударил человека по почке, теперь по правой. Тот опять застонал и полез в нижний карман пальто. Ни Рябой, ни Леха даже бровью не повели, "боевой опыт" подсказывал, что люди в основном не носят с собой оружия, даже ножа, по разным причинам. Кто-то просто не думает об опасности, кто-то не умет пользоваться, многие просто боятся милиции (залети к ним с ножом, потом сто раз пожалеешь, что взял его с собой). Огнестрельное оружие есть у некоторых дома, но и его не носят с собой по тем же причинам. Правда, сейчас появились газовые баллончики, и один раз Леха даже испытал его действие на себе, когда хотел снять норковую шапку с одной «беременной сучки». Она брызнула ему в лицо и убежала, но он знал, где она живет, и потом рассчитался с ней сполна, так, что она на длительный срок попала в больницу, потеряв желание пользоваться подобными "средствами самозащиты". Так что они просто стояли и смотрели, как пожилой человек достает из кармана свои деньги . Рябой взял бумажки и передал их Лехе. Тот высунул руку из тени дерева и тотчас сунул ее обратно.
-Доллары. - сказал он тихо. - Десять долларов.
-Чего? - прорычал Рябой, забыв о правиле соблюдать относительную тишину.
-Тише ты! - Леха опять посмотрел на доллары. -Баксы. Два по пять.
-Може липовые? - спросил Рябой, поднеся для устрашения грязный кулачище к носу жертвы.
-Хорошо не разглядишь, но вряд ли,- ответив Леха, поразмыслив. - Пятерки не подделывают.
-Настоящие, - спокойно сказал человек в шляпе. В его грудном голосе не было явного страха, лишь опасение. Леха положил шуршащие бумажки в карман штанов и внимательно оглядел пожилого незнакомца. Лица его он не мог разглядеть, как следует, но одежда и в темноте производила впечатление дорогой, сидела на нём как влитая. Пальто, правда, не кожаное, скорее похоже на драп, но и драповые бывают дорогими, особенно ежели "там" сшитые. Под пальто явно костюм, может и галстук, под шарфом не видно. Черные обводы ботинок на снегу имели совершенную форму. У такого баксы могут быть. И не какая-то жалкая десятка, а поболее.
-А шо ещё есть? - спросил Рябой, словно прочитав мысли брата. -Давай, давай, выкладывай, а то подвесим за ноги, как Буратина, и трясти бум.
И он опять продемонстрировал кулак и кривую улыбку.
Юмор Рябого и его кулак подействовали на человека в шляпе, он опустил руку во второй нижний карман и извлек оттуда еще три бумажки. Он еще не успел передать их Рябому, а Леха по шуршанию понял, что это опять доллары. Он взял бумажки и взглянул на них - три десятки. «Не плохо», подумал он, а вслух сказал:
-Зеленые. Тридцать.
-Ну ладно, батя, можешь топать, - озадаченно сказал Рябой, очевидно будучи немного не в себе.
-Чего? Не шевелись! - приказал Леха «бате». - Да ты у нас просто денежный мешок. Грех тебя так быстро отпускать.
-Грех? - с сомнением спросил Рябой. Он почувствовал, что брат завелся. Этого Рябой не любил. В такие минуты он побаивался Леху. Но перечить ему он не стал, только огляделся вокруг. Потемнело. По небу бежали невесть откуда взявшиеся бодрые тучки. Ветер усилился. Луна ныряла в облаках, как резиновый мячик в волнах разгулявшегося моря. Мужчина с несоразмерно большими бетонными бицепсами и гагаринским лицом простого русского парня взирал на все свысока с разрушенного пьедестала метрах в тридцати, в тени высоких деревьев. На поднятых руках он держал мальчика с крупной головой и повернутым к небу лицом, который в свою очередь, гордо поднимал над собой нечто, бывшее раньше, наверное, голубем, а сейчас похожее на чучело птицы с оторванной головой и ребрами из арматуры. Время не пощадило ни мужчину, ни ребенка, ни птицу, да и что ему(Времени) за дело до них, будучи настоящим меценатом и ценителем искусства, оно разрушило и куда более выдающиеся памятники, нежели этот увековеченный в бетоне порыв человека покорить не только землю и море, но и небо. Рябой заметил, что и бедолага в пальто (Рябому он казался жалким) смотрит на памятник тоже.
-Не думаю, - сказал Леха, - что такой фраер носит деньги в карманах. У него должен был заваляться бумажник. Наверняка... Доставай, жидовская морда. А то тебе будет очень больно. - И он слегка надавил на ручку финки, прорезав пальто человека в шляпе и то, что было под ним, уколов его самым кончиком острого ножа в спину. - Гони бумажник!
Из-под шляпы сверкнули и сразу же погасли на удивление молодые глаза. Незнакомец покорно опустил взгляд и полез в нагрудный карман. Блеснула хромовая кожа, и в его руке показался бумажник. Он протянул его Лехе, догадавшись окончательно, кто здесь играет первую скрипку.
"Гордость показывает, сморчок, -выругался про себя Леха, беря бумажник и убирая нож, - Другой бы уже просил отпустить, в ногах валялся..." Но тут его
мысли переключились на другую тему. Он увидел содержимое бумажника. Никаких блокнотов, квитанций, записок, билетов, визиток, всего того мусора, что обычно таскают в бумажниках люди. Только деньги. Одна, две, три... десять, двадцать бумажек. И все зеленые, хрустящие. Двести долларов. Плюс сорок. Сердце у Лехи застучало быстро-быстро.
Рябой даже не спросил сколько, по Лехиному вздоху можно было понять, что много.
-Все? - спросил Леха, приблизив свое лицо к лицу незнакомца, чувствуя что нет, не все, что сегодня им повезло, крупно повезло. Масть пошла, как говорится.
-Давай остальное, и мы не будем тебя бить. Ты ведь не хочешь, чтобы тебя били, да? Ведь не хочешь? Или тебе понравится, если мы снимем с тебя это пальто, костюмчик, штаны и пустим по улице? Холодно ведь, папаша. Да и ветер, вон, поднялся. А вы, буржуи, не любите холода. Ну что, есть еще что-нибудь? Может, за подкладкой завалялось?
Незнакомец вдруг посмотрел Лехе прямо в глаза, и тот даже отшатнулся, разглядев блеск в зрачках и странное, не тонущее и в темноте выражение превосходства на лице пожилого человека, словно не он был жертвой, не его ограбили здесь, в темном уголке, посреди длинной зимней ночи.
-Завалялось, - сказал человек и каким-то театральным жестом снял с себя
шляпу и, покопавшись внутри, извлек еще пять бумажек.
-Пятьсот, - сказал он, хищно глядя на Леху и играя бумажками. - Долларов. Леха дернулся всем телом, выхватил бумажки и ударил человека в живот. Тот согнулся пополам. Рябой не вмешивался, он даже отступил на шаг. Он чувствовал, что тут что-то неладно, нехорошо, может он из этих, из новых, правда не похож, те все больше в кожаных плащах, и пешком в темноте не ходят, и шобло при них, но кто его знает.
-Держи его, чтобы не убежал, - приказал Леха, а сам быстрой кошачьей поход-
кой пошел на другую сторону здания, где тускло светил одинокий, чудом уцелевший фонарь, раскачивающийся на невесть откуда взявшемся порывистом ветру. Рябой охранял странного человека в пальто, который уже преодолел боль и теперь смотрел на него исподлобья, правда, без злости, но и без затравленности жерт-
вы, знающей, что хищник намного сильнее ее, как-то не так смотрел, с жалостью, как доктор, глядящий на еще цветущего и уповающего на свою волю к жизни пациента, уже зная, что у того рак. Рябому даже показалось, что он улыбается, но, присмотревшись, он понял, что это скорее оскал. Если бы Рябой был верующим, он бы даже перекрестился, но его рука никогда не знала этого жеста, и он просто опять сжал кулак и помахал им перед носом прохожего, чтобы развеять свои опасения. Ему показалось, что если бы старик мог, то впился бы ему в кулак зубами, так хищно сверкнули глаза в темноте.
-Смотри у меня, гнида! – на всякий случай сказал Рябой, хватая жертву за рукав. -Не рыпайся!
Ветер вырывал бумажки из Лехиных рук, но он смог разглядеть их достоинство. И правда, пять сотен. На фальшивые не похожи. Да и человек этот не похож на фальшивомонетчика, просто богатый старый фраер. Случайно оказался не в том месте, не в то время. Пускай теперь пожалеет.
Он вернулся под дерево. Подумал: "Может пальто с него снять?", но сразу же раздумал, со шмотками связываться не любил, хватит и той злополучной шапки. "А может, у него еще баксы есть? - пронзила мозг шальная мысль. – Может много, под подкладкой или еще где?» Ну, не случайно дед отдал без сопротивления такую кучу бабок. Может у него еще больше, и он специально не сопротивлялся, чтобы не обыскали. Но с другой стороны, что за идиот будет шляться в темноте с карманами, набитыми долларами? Чертовщина какая-то. Леха не показал своего замешательства и только отрицательно покачал головой на вопрос Рябого, отпускать или нет старика.
Ветер дул все сильнее, и фонарь вдалеке раскачивался и плясал, заставляя плясать переплетенные в диковинный узор тени. Леха опять почувствовал, как холод начал атаку на ноги. "Ладно, пора кончать с дедом, - решил он. –Попробую в последний раз и сваливаем."
-Слушай, да я же знаю, старик, что у тебя за подкладкой еще завалялось. – Леха попробовал взять прохожего на понт, поднеся финку к самому лицу жертвы. - Братуха, сними с него пальто, штаны и все, что под низом. Ему это уже не понадобится.
Рябой нехотя принялся вытряхивать пожилого человека из его дорогого пальто. Он рванул его (кого?) за воротник, и несколько пуговиц отлетели.
-Стойте! – негромко и как-то театрально вскрикнул тот. - У меня еще есть! Я сам достану. Только не трогайте меня!
"Сработало!" - самодовольно подумал Леха, не обратив внимание, что в голосе
человека не было ни страха, ни жалобных нот. Старик нагнулся и, придерживая одной рукой шляпу, достал что-то из носка. Это были еще деньги. Еще доллары, свернутые трубочкой.
"В носке таскает!" - удивился Леха, словно это и было самым удивительным во всей этой истории. "В носке!" - удивленно повторял он про себя, пока брал бумажки из рук своей жертвы. Ветер разошелся не на шутку. Он уже завывал в деревьях и хлопал оторванными досками на заколоченных окнах ДК. Облака неслись по небу с почти невозможной скоростью, и над землей кружились их двойники, облака мелкого снега и снежной пыли, обжигая лица и руки. Луна на несколько секунд вылезла из облаков, и в ее свете Леха разглядел призрачные цифры на зеленых бумажках. Единица и три ноля. Он даже не знал, могут ли быть такие купюры. Ему вдруг показалось, что все происходящее, лишь сон, нелепый сон, наверное, они замерзли и пошли к Седому, «буханули» там, и теперь ему снится этот дурацкий сон. А проснувшись, он не обнаружит ни этого холода, ни бешеного ветра, ни этих огромных денег. Идиотский сон! Надо бросать пить!
Но, подняв глаза и посмотрев на человека в черном пальто, он вдруг осознал, что это вовсе не сон. Человек был предельно реальным, стоял теперь прямо и улыбался довольно, как висельник, которого повесили после долгих пыток, и теперь он был рад избавлению от боли. Его морщины пылали внутренним светом, глаза отсвечивали красным. Руки, разведенные в стороны, парили как две черные птицы. Он был словно черный крест на белом снегу, и ветер не шевелил его пальто, обтекал старика и с силой бил Лехе в лицо. Рябой, испугавшийся внезапного преображения человека в черном, отступил на несколько шагов и что-то кричал. Но его слова улетали по ветру, заглушаемые громким голосом странного человека, произносящего тяжелые, веские слова то ли стихов, то ли заклинаний.


...Солнце опалит зеницы,
Ветер вырвет волоса,
Время превратится в камень,
Золото сотрется в пыль,
Рот забьет песком и пеплом,
Прахом обратится плоть,
Каждая монета будет,
Жизни стоить ровно год...


Слова падали на Леху, душили его, как камни били по лицу и по ногам. Один удар в пах, несколько по почкам, под дых. Из последних сил он попытался ударить черного человека финкой прямо в лицо, но рука не смогла пробиться сквозь ветер. Рябой уже не кричал, а ревел как медведь. Одной рукой он обхватил ствол дерева, а второй схватился за Лехино плечо.
-Бежим! Бежим! - ревел Рябой. - Леха, бежим, бля!
Человек в черном, ставший словно на пол метра выше, запрокинул голову и засмеялся громким смехом, и раскаты этого смеха сотрясали окружающую действительность, как раскаты летнего грома. Он смеялся и смеялся, сверкая глазами из-под шляпы, а лицо его становилось все моложе. Исчезали овраги глубоких морщин, идущих от крыльев носа вниз, к подбородку и морщин, разрезающих высокий лоб. Посветлел гранит лица и стал прозрачнее обсидиан глазных яблок, розовый цвет проступил на равнинах щек, и испарилась синева на подбородке. Он в последний раз взглянул на Леху с Рябым, и, продолжая смеяться, повернулся и легко пошел против ураганного ветра. Полы его пальто были все так же неподвижны, а поля шляпы и не думали трепетать на ветру, лишь длинные черные волосы, выбившиеся из-под нее, слегка развевались. Он вышел на середину улицы, очертания которой размазались и утонули в метели, и пошел по ней черным призраком, медленно, не спеша, раскинув руки, запрокинув голову на встречу снежным ударам и продолжая смеяться, становясь все моложе и моложе, словно живое подтверждение истины, гласящей, что смех продлевает жизнь.
Ветер со страшной силой ударил Леху в грудь, и он чуть не упал. Но ветер не дал ему упасть, ветер развернул его лицом вперед и, пытаясь вырвать доллары из руки, бросил в объятия брата. Рябой тоже потерял равновесие и чуть не напоролся на Лехину финку. Он сдавил Лехино плечо с такой силой, что в плече что-то хрустнуло. Ветер вытолкал братьев из-под дерева и понес в сторону вокзала, причем они едва успевали переставлять ноги, вцепившись друг в друга (финка выпала из Лехиной руки со слабым звоном, балансируя и скользя на заледенелой дороге, потеряв через минуту всякое представление о времени и пространстве. Когда их наконец-то прибило к железнодорожным путям, как два утлых челна в бурю к берегу, и ветер стих, они нашли друг друга в ужасающем состоянии. Два глубоких старика с развевающимися бородами, без шапок, без обуви, в истлевшей одежде, с черными обмороженными лицами. Рябой плакал, согнувшись, держась рукой за правый бок, где бесновалась в спазмах печень, а Леха сидел на снегу, вытаращив глаза на огромную Луну в безоблачном небе, раскачиваясь и что-то бормоча себе под нос. Луна самодовольно плыла, улыбаясь противной хитрой улыбкой, плыла над вечной славянской зимой с ее бездорожьем, неприкаянностью, холодом, разбитыми надеждами и потерянными судьбами, уплывая куда-то далеко-далеко, где никогда не было ни зимы, ни лета, ни других времен года.
Совсем рядом резко загудел локомотив, а потом застучали колеса вагонов, отбивая привычный железнодорожный ритм. Дряблые Лехины мышцы расслабились, пальцы разжались и на снег выпали зеленые треугольные лоскутки, каждый стоимостью в один год. Корчась от боли, его брат Рябой поднял изуродованное лицо с замершими восковыми наплывами слез на морщинистой коже и тоскливо, как-то по-собачьи, завыл на Луну. Ночь продолжалась.

Двое

Собака увязалась за отрядом с самой Зеленки. Занятые восхождением, люди не замечали ее сперва, а потом, заметив, просто посмеивались – мол, еще один альпинист, четырехлапый. И ботинки ему не нужны, и пуховка не нужна – своя вон шерсть греет как!
Олег приложил ладонь к бровям и из-под руки посмотрел на хвостатого альпиниста. Он не был большим любителем собак, но уважал тех из них, кто отличался дружелюбием и веселым характером. Он протянул руку и осторожно погладил пса по шерсти. Тот не возражал. Затем Олег быстро забыл о собаке. Его поставили на перила, закрепленные вдоль открытой трещины – следить, что бы все пристегивались как следует.
Погода портилась, облака опускались все ниже и ветер налетал порывами – свежий и леденящий. Те, кто нес пуховки в рюкзаках, поспешили их одеть. В непогоду горы выглядели уже не так маняще и величественно – но отступать никто не собирался.
Перевал дался легко, а вот само восхождение - несмотря на низкую категорию – гораздо труднее. Обратно с вершины все вернулись на перевал уставшими и замерзшими. Небольшой привал -и следовало двигаться вниз.
Олег бросил полупустой рюкзак на снег и боком привалился к нему. Облака сыпали мелкой крупой, крупа намерзала на снег, снежный склон обещал быть скользким. Парень надел капюшон и потер ладони одна о другую, согревая.
Внезапно его внимание привлек смех. Смеялись ребята из второго оделения, студенты - Олег хорошо запомнил этот смех, он звучал недавно до 2 –х часов ночи из соседнего номера, мешая заснуть. Он сделал над собой усилие и повернулся в сторону смеха.
- Ха, ну и видок! – к смеху добавились реплики. – Псина, ты ко мне не жмись, у тебя вон своя шуба есть. Не, смотри, какой непонятливый.
-А он не знает , что мы корейцы.
-Да, вот сейчас забацаем шашлык, что бы не мучался!
И снова раздался раскат смеха.
Олег разглядел сквозь туман и крупу пса, жалобно льнущего к людям в красных пуховках. Наверное, он просидел здесь все то время, пока отряд ходил на вершину и обратно. Шерсть его покрылась слоем льда, нос посинел, глаза слезились. Он жалобно поскуливал, отпихиваемый людьми, занятыми своей эйфорией -они сходили на гору, были счастливы, мнили себя сильными и значимыми. Дела до собаки им не было.
-Сам дурак, зачем за нами пошел, - сказал кто-то. – Горы – это не для собак.
И сейчас же пару голосов затянули, насмешливо коверкая мотив:
-Вот это для мужчин, рюкзак и ледоруб…
-Вниз! – раздался голос инструктора. - Поживее, а то придется ночевать на перевале. Шевелитесь!
Спуск начался. Шли не связываясь, инструктор закрывал на это глаза, так было быстрее а значит правильнее. Олег был последним в отделении, он уже собирался было ступить на склон, как опять услышал тихое поскуливание, а затем рычание и визг. Он обернулся – студенты пытались столкнуть собаку на склон, иди мол, вниз, да поживее. Но пес боялся, он замерз и не мог двигаться как люди, лапы его скользили по фирну, катышки льда налипли даже на морду, и от того он казался похожим на пародию на собаку.
-Да пусть остается, - махнули на него рукой, - кому он нахрен такой трусоватый нужен. Выберется.
Пес повернул у Олегу морду и он поймал его жалобный взгляд. Инструктор уже ругался, надо было торопиться.
Парень расстегнул рюкзак и расстелил на снегу. Придерживая его ногой за лямку, что бы ветер не сдунул в пропасть, Олег потянулся к собаке. Та стояла неподвижно, не понимая что с ней хотят сделать. Олег обхватил замершее, задеревеневшее тело и принялся засовывать в рюкзак.
-Пойдем, идиот! – сказал кто-то. – Твое отделение уже ушло.
Олег молча впихивал пса в рюкзак, злясь на себя – наверняка теперь инструктор на разборе полетов устроит ему выволочку. Списать не спишет – парень ходил неплохо – но поругает, как пить дать.
Наконец ему удалось всунуть собаку в рюкзак – торчала только голова. Олег не стал затягивать веревку, что бы не задушить пса, он присел, поставил рюкзак, сначала на колено, затем вскинул на спину.
-Ну что, поехали? - сказал Олег псу, слушая, как снизу орет инструктор, обнаруживший пропажу одного из своих участников.- Скоро будем внизу, не дрейфь!
Самому ему было жутковато. Первый в отряде бил в плотном фирне ступени пятками ботинок, остальные шли след в след, но все-таки очень разбивали ступени, и последнему доставались скользкие выбоины в снегу. Олег собрал весь свой опыт, все внимание и принялся спускаться, ступая очень осторожно, с силой втыкая в снег ледоруб. Он даже забыл про собаку – та согрелась и перестала скулить.
Парень уже почти догнал отряд, когда отогревшийся пес решил, что сидеть в рюкзаке ему больше не хочется и, выбрав момент, когда Олег низко наклонился, резко выпрыгнул наружу. Оба сразу же потеряли равновесие - пес заскользил по склону растопырив лапы, Олег покатился, барахтаясь, пытаясь остановить падение с помощью ледоруба. Ему удалось вогнать инструмент в снег, но не настолько глубоко – ледоруб был не на уровне груди, как положено, а на вытянутых руках. Скорость росла. Что-то мягкое попало под ноги, чуть не опрокинув Олега вниз головой по склону. Это была собака, и теперь они скользили вместе. Олег поднял голову, увидел свои руки, ледоруб, оставляющий в снегу две колеи, и цепочку людей высоко на склоне, безучастно наблюдающую за падением. Затем он сделал последнее усилие, пользуясь тем, что собака под ногами, растопырив лапы, увеличивала трение, подтянул ледоруб к себе и навалился на него всем телом. Ему казалось, что он сейчас раздавит пса, но тот не издал ни звука. Скорость замедлилась, склон слегка выполаживался, и наконец Олегу удалось зарубиться. Руками он жал на ледоруб, ногами придерживал пса, голова кружилась и сейчас ему казалось, что он сейчас взлетит, и полетит над горной грядой, о которую разбивались волны непогоды. Наконец Олег смог сделать какое-либо движение. Склон здесь был положе и не представлял большой опасности.
Олегу хотелось смачно выругаться, но он лишь отпустил одной рукой ледоруб и протянув руку, постучал собаке по лбу.
-Ну ты и гад, псина, мы же могли улететь в трещину. Все, хватит, отсюда пойдешь сам!
Пес, словно понимая его слова, выбрался из-под ног и огляделся. Здесь было уже теплее, да и выплеснувшийся в кровь адреналин пробудил в нем жажду жизни. Пес посмотрел на человека и гавкнул. В этом звуке не было ни благодарности, ни злобы, только усталая радость.
Олег вытер перчаткой лицо, и принялся вытряхивать набившийся под капюшон и в рукава снег. Сверху уже спускались люди и он слышал, как инструктор умело и громко ругался.
Олег встал на ноги, и, пошатываясь, они побрели вниз по склону – пес и усталый человек из рваной пуховки которого по ветру летел пух. Ветер стихал.

Сообщение отредактировал Vitus KL - 27-01-2009, 0:30

Медленная река



Время. Последовательность событий. Четвертое измерение. Мнимая бесконечность. Скорее медленная река, к истокам которой нельзя вернуться, чтобы зачерпнуть живительной влаги. Сон… Если мне удастся преодолеть это колдовское течение , куда отправлюсь я, чтобы утолить свою жажду? К кому?

Звонок прозвучал неожиданно, как звучит большинство звонков. Привычное движение, щелчок замка. Как всегда, забыл посмотреть в глазок. На площадке пожилой человек в сером костюме. На его лице написано удивление.
Несколько секунд они смотрели друг на друга, не в силах осознать, что наконец-то встретились. Думали почти об одном и том же , и каждый боялся заговорить первым, чтобы не разорвать случайным словом той нити, что сейчас связала их обоих. Наконец тот, который был старше другого на тридцать лет , сказал, почти крикнул, резко, будто бросаясь в прорубь:
-Узнал?!
Второй кивнул:
-Почти сразу.
-Понимаю. Тридцать лет назад я бы тоже догадался. Тоже понял.
-Но я не понял... Совсем не понял... Входи.
Старший неспешно обошел комнату, прикасаясь руками к предметам.
-Но ты оказался готов к этому.
-Думаю, подсознательно я всегда был готов к этому. Мальчишкой всегда меч-
тал о старшем брате, который понимал бы меня, как самого себя.
-Тебе трудно осознать?
-Совсем наоборот...Так значит тридцать лет?
-И два месяца.
Они сидели на диване друг против друга и старший пытался вспомнить, каким он был тридцать лет назад. И когда взгляд его касался лица младшего(Боже, как не похоже оно на фотографии!), память осыпала его букетами воспоминаний, четких, как стереокадры и живых, словно запахи.
-Я знаю о чем ты думаешь.
-...?
-Ты рад узнать, что твоя мечта сбудется?
-Очень... Как тебе удалось?
-У меня был сильные стимулы. Но не будем об этом . Все это гораздо сложнее, чем ты можешь сейчас представить себе.
-Но почему ты отправился именно ко мне?
Старший опять огляделся. Комната, знакомая до боли. Старый диван, стол, заваленный книгами и тетрадями, плоские черно-белые фотографии на стене. Вот и та, копия которой с траурной рамкой лежит во внутреннем кармане пиджака. Девушка в темном свитере прижимает к себе детскую игрушку и улыбается фотографу. Сердце сжалось от боли. Губы его шевельнулись, но он ничего не сказал. Не имел права. Те, кто следил за ним сейчас, могут прервать визит в любую секунду. Он посмотрел на будильник.
-Сколько? – понимающе спросил младший, словно прочитав его мысли.
Старший очертил пальцем четверть круга.
-Мне нужно о стольком тебя расспросить! – вдруг засуетился младший.
-Нет… Ты же понимаешь. Я ничего не смогу тебе рассказать. Это слишком опасно.
Младший осекся… Он понимал. Да, он понимал.
-Кто эта девушка на фотографии? – спросил старший, показав глазами на фото на стене.
-Ты должен знать, - улыбнулся младший.
-Да, верно… Кажется, она собирается совершить полет в столицу сегодняшним рейсом?
-Да, она уже едет в аэропорт. Мы договорились , что она позвонит мне перед вылетом. У меня какое-то странное предчувствие… Но, я говорю себе, что все будет хорошо.
-Да, все будет хорошо, - сказал старший, переводя взгляд на городской пейзаж за окном. – Самолеты иногда падают. Хорошо, что вы договорились об этом звонке. Правильно. Скажите друг другу самое главное.
Больше он не посмел взглянуть младшему в глаза, как тот ни старался поймать его взгляд. А затем неожиданно все вокруг смазалось и превратилось в чередование разноцветных пятен.

-Ну что, можно ли войти в одну и ту же реку дважды, господа?
-Мы вынуждены признать, что перемещение состоялось. Часть наших экспертов утверждает, что вы нарушили первый и самый важный пункт нашего договора. К счастью для вас, другая часть не согласна. Сейчас уже ничего нельзя сделать, поэтому перейдем к более важному делу. Вам позволили провести ваш эксперимент с двумя условиями. Теперь вы должны выполнить второе обещанное условие.
-Я выполню второе условие, господин Председатель Комиссии.
-Кроме того, сразу после окончания эксперимента, мы объявим о полном и повсеместном запрещении физического перемещения против вектора существующей темпоральной последовательности, и наказанием за любые практические работы в этой области будет смерть. Такова плата за сохранность мира.
-Я преклоняюсь перед вашей мудростью и той ответственностью, которую вы вынуждены взвалить на свои плечи, господин Председатель. Можете приступать к процедуре, я готов.

Старший Инспектор коснулся клавиши на пульте.
-Память стерта... Вы довольны, господа Инспекторы?