Странные вещи, мелочь...

[Горация >>>]

Подумала я тут, что давно не одаривала форум собственным исключительным бредом... все тапочки раздаю, а возможности людям отоваться не даю.
Решила выкладывать в этой теме свои почеркушки. Люди - веселитесь на здоровье!

Клер, дорогая, отдельное спасибо тебе за вовремя подставленный карман (да это сравнение мне понравилось больше))).


Итак... классифицировать нижеследующее, увы, не могу сама. Скажу только одно: вот что-то получилось.



«Ваше последнее письмо, мой дорогой Анри, доставило мне много неприятных и тягостных размышлений. Я искренне обеспокоен за Вас. Решительно, жизнь в провинции идет Вам во вред. Вы пишите, что предаетесь философским размышлениям и по этой причине избегаете Лиможского общества, предпочитая одиночество. Нет, друг мой. Вы прикрываете философией слабость души, и я немедля берусь Вам это доказать.
Философия - всего лишь побочный продукт одиночества. Отсюда следует вполне логический вывод: философы - самые одинокие люди на земле. Но Вы, друг мой, говорите об обратном, утверждая, что одиночество - непременное следствие философии, ибо для размышлений потребно время и обязательное, полное сосредоточение на предмете философского исследования. Несмотря на мою горячую любовь к Вам, я склонен счесть подобное рассуждение дурной попыткой оправдать жизненные несчастья, которые теперь, яростнее чем прежде, одолевают Вас. Не даром греческий философ Демокрит называл медицину сестрой философии, ибо philosophia medetur animis(1), а медицина - тело. Следуя этой логике, вполне справедливо предположить, что медицина является всего лишь следствием, вызванным телом, то есть его болезнями, и едва ли разум способен вместить ситуацию обратную (если, конечно, подразумевать медицину в истинном, высоком смысле, а не ту лженауку, противную клятве Гиппократа, которую современные ученые доктора так активно практикуют, навязывая нам свои порошки и клистиры, превращая совершенно здорового человека в калеку).
Итак, медицина порождена потребностями тела, а философия, являясь наукой тождественной, соответственно - продукт потребностей души. Но, я предвкушаю Ваши сомнения, полагая, что единичное суждение такого достойного уважения мужа, как Демокрит, не убедило Вас, хоть я бы удовольствовался и одним этим примером. Извольте, друг мой, прислушаться к словам Цицерона. По его просвещенному мнению сила философии - в том, чтобы «излечивать души, отвеивать пустые заботы, избавлять от страстей, отгонять страхи». Сенека в «Нравственных письмах к Луциию» тоже говорит о подобном: «только в ней (в философии) здоровье, без нее больна душа». Значит, я повторюсь, философия - порождение души, ибо не может существовать вне ее, или независимо от нее, в то время как душа без философии вполне способна к существованию, и тому масса примеров, хотя бы среди наших современников. Заботы, страсти, страхи, радости, печали, терзания, в том числе и муки одиночества, с которых я начал, - непременные составляющие человеческой души. В ответ на это Вы так же можете возразить мне, предположив, что вышеперечисленные чувства являются прерогативой разума, но я сейчас же считаю своим долгом показать Вам обратное, ибо ни одно из них в полной мере не подвластно мозгу, если речь идет об искреннем чувстве. (Предвидя очередное Ваше возражение, друг мой, спешу уточнить, что приводя этот пример, я не беру в расчет заботы и терзания иного характера, не личностные, скажем, заботы и дела государственные, где более уместна финансовая или политическая философия, ни коим образом не связанная с душой). Мозг лишь способен дать посыл. Допустим, разум осознает определенный импульс - страх. На этом этапе участие мозга в дальнейшем процессе на время прекращается, и все оттенки терзаний испытывает исключительно душа, а мозг ищет путь, как избавиться от того, что вызвало страх. Одиночество тоже констатируется мозгом, но несколько иначе. Если я войду в пустую комнату, закрою двери и останусь один, мой разум осознает - я один. Но этот факт означает лишь то, что вокруг никого нет. Всю же глубину страшного слова «одиночество» возможно понять лишь душой. И даже не понять - почувствовать. Ergo(2), понимание одиночества - исключительное свойство души. И, так как философия - продукт потребностей души, а понимание одиночества - неотъемлемый компонент этой души, следовательно, философия является прямым следствием одиночества, как одного из составляющих страдающей им души.
Итак, любезный друг мой, что бы Вы не говорили, совершенно ясно - это не усердные занятия философией порождают Ваше одиночество, а одиночество порождает столь губительную для Вас сейчас философию. Мой Вам совет, дражайший Анри, завтра же утром велите закладывать карету и скорее приезжайте в Париж. Должен сказать Вам, что Его Величество лично справлялся о Вас, и был весьма не доволен слышать о том, что вы еще во власти болезни. Король не любит ждать, запомните это, граф, и Его забвение оказывается настолько же страшным, насколько великим было Его возвеличивание. Не искушайте судьбу, Анри, немедля возвращайтесь. По приезде тут же известите меня письмом.
Прощайте, друг мой. Уповаю на Ваше благоразумие.»

Париж
14 июля 1679


1. Философия лечит души (лат).
2. Следовательно (лат).

Сообщение отредактировал Горация - 16-02-2009, 20:15

[Дени де Сен-Дени >>>]

Дражайшая Горация, коя в своем стиле превзошла всех писателей XVII века, и повергла в прах современную литературу, так негативно называемую гламуром. Я настолько рад возрождению настоящего, развернутого стиля, восходящего к "Новой Риторики" Туллия и проходящей великих мужей, таких как Новалис, Дидро, Рабле, что оцепенел от одной мысли, что не увижу долгожданного продолжения рассуждений главного героя с неким Анри из Лиможа на тему философии одиночества и духа. Я могу лишь догадываться, о чем пойдет заведенная в вашем письме речь, однако если рассуждать самому, то дух и тело в сумме дают человека, как сказано у Мишеля де Монтень: человек - изумительно суетное, поистине непостоянное и вечно колеблющееся существо. Из этого следует, что одиночество проходяще. Даже сам Мишель де Монтень о себе говорил, что когда он захотел привести разрозненные мысли в порядок - на несколько месяцев уединился в своем имении, то осознал, что мысли в одиночестве полностью вышли из под контроля: velut aergi somnia, vonae finguntur species (1), а следовательно, как говорит философ: "мой ум порождает столько... химер и фантастических чудовищ, что... я начал переносить их на бумагу, надеясь, что со временем... он сам себя устыдится". Так желаю, тебе, уважаемая Горация, обрести ясность мысли и не стыдиться собственного философского разума, который способен возобновить литературу XV-XVIII веков.

1) Подобные сновидениям больного, создаются бессмысленные образы (лат.)

Сообщение отредактировал Дени де Сен-Дени - 16-07-2007, 20:30

[Горация >>>]

Друг мой, никак не ожидала подобного отзыва, но оказалась приятно удивлена. Скажу честно, дальнейшее развитие философских бесед не известно мне самой))) Собственно, и это нечаянное письмо родилось совершенно из ничего, пожалуй, из одного слова, которое пришло на ум, и уж я совершенно не предполагала, что итог окажется довольно объемным. Скорее всего, если эта вещь и будет иметь продолжение, она сложится из нескольких писем на разные темы. На какие? Увы, не знаю, впрочем, нет никакой гарантии, что меня вновь потянет философствовать)
За великого Монтеня отдельное спасибо) Обожаю его «Опыты»…

[Vitus KL >>>]

М-да! Интересно, был ли некто, кто послужил бы прототипом этому персонажу, к которому автор письма взывает с такой убедительностью? "Итак, любезный друг мой, что бы Вы не говорили, совершенно ясно - это не просиживание за компьютером порождает одиночество, а одиночество порождает столь губительную для Вас страсть к компьютерной технике." Во всяком случае, рассуждения, изложенные в письме, остаются актуальными и в наши дни окончательного упадка эпистолярного жанра. Прочел с удовольствием, дорогая Горация, и посему остаюсь неизменным поклонником Вашего чудесного стиля!

Сообщение отредактировал Vitus KL - 17-07-2007, 11:04

[Горация >>>]

Спасибо, Вит)
Прототип? Не знаю, я об этом и не задумывалась... Если только я сама)

Почему-то мне кажется, что нижеследующий рассказик я уже выкладывала... Но точно не помню. Посему - пусть висит)


Детская любовь

- Тетушка, как же вы можете идти за князя Алферского? – в голосе маленькой Натали звучало недоумение. Она недоверчиво склонила свою красиво убранную головку и не сводила с меня огромных синих глаз.- Он старик, тетушка! Гадкий старик! Оленька Верховская говорит, что у него нога костяная, как у старухи из сказки. Ведь он и вправду хромой! Ох, тетушка, ведь вы же у меня такая красавица! Не пара он вам! Не ходите за него.
Наташа обхватила своими трепещущими пальцами мою ладонь и заглянула в глаза, словно хотела найти в них одобрение своим словам. Я лишь грустно улыбалась и молчала.
- Послушайте же, тетушка!- девочка неистово затрясла мою руку, словно этим отчаянным жестом пыталась привести в чувство.- Я вам сейчас вот что скажу: если вы любите меня, хоть немножко, то никогда не пойдете за князя Алферского! Вы слышите? А если все же пойдете, то я вас ненавидеть буду. Слышите? Вас одну ненавидеть стану! Я вас видеть более никогда не захочу и не вспомню никогда о вас! Вы станете такой же гадкой противной старухой, как ваш жених! – Наташа резким движением отняла свои руки и порывисто встала со стула. – И не смейте тогда писать мне, и подарков ваших не надо, я их в печь бросать стану! Я любить вас перестану, если ваш старый уродливый жених вам дороже!
Наташенька все говорила и говорила, а я будто не слышала ее. Воспоминания захлестнули, словно морская волна, и тащили за собой в мое давно забытое детство. Все повторялось…
Дети – народ жестокий. Не прощают ошибок, не забывают обид. Умеют люто и самозабвенно ненавидеть, разрушать. А все оттого, что они честны. Они называют вещи своими именами, не заботясь о том, что не всякую правду можно сказать вслух.
Страшно признавать, но когда-то я сама была такой.
В свои двенадцать лет я изо всех сил старалась быть барышней благонравной, и искренне полагала, что благонравие самым наилучшим образом отображается в честности. Сколько раз при господах Ворониных, наших соседях по имению, я позорила собственную матушку и заставляла любимую сестрицу Лизаньку заливаться румянцем стыда. В таких случаях меня немедля отправляли в свою комнату и запирали на ключ, а мадемуазель Нинетт, наша гувернантка, выслушивала многочисленные порицания по поводу моего воспитания. Я не понимала гнева матушки. Запертая со своими куклами, я искренне недоумевала о причине столь жестокой кары, рыдала и всегда повторяла, что терплю наказание не заслуженно. Ведь я говорила о тех вещах, которые на виду, которые всем заметны. Но взрослым это не нравилось.
Со смертью отца, Петра Львовича, мое положение ухудшилось, однако истинные предпосылки «опалы» я осознала значительно позже…
Дела в нашем имении еще при жизни батюшки оставляли желать лучшего. Сколько раз я наблюдала, как матушка, склоняясь над расходными книгами, повторяла о том, что нужно умерить траты, качала головой, но тут же добавляла, что нужды значительно сократятся, как только Лиза выйдет замуж. Но охотников до руки доброй кроткой Лизаньки было совсем не много. Если быть точной, то после того, как отец отклонил предложение нашего соседа господина Возореева, никто к ней не сватался уже несколько лет. Все понимали причину… Все, кроме меня одной. Кто бы смог объяснить маленькой испорченной девчонке, что с двадцатью тысячами приданного оставалось надеяться только на чудо?!. А Лизанька даже не надеялась. В свои двадцать пять лет она считалась почти что старой девой и всерьез подумывала о монастыре, но смерть папеньки заставила помедлить с решениями. Как же она страдала тогда… Я часто заставала сестру со слезами на глазах. Я обнимала ее, крепко целовала и старалась отвлечь разговором, но в ответ на мою ласку, Лиза рыдала еще громче. Если бы я знала, что сестра оплакивает не кончину отца, а собственную жизнь!
По смерти князя главой нашего семейства стал мой старший брат Мишель, квартирующий в Петербурге и состоящий на государевой службе в чине поручика лейб-кирасирского полка. Когда князь Михаил Петрович Рачевский вступил во владение имением, наша жизнь значительно переменилась. Почти каждый вечер матушка непременно устраивала званный ужин, на котором присутствовали незнакомые заезжие господа, люди в основном не молодые и степенные. Меня запирали в комнате еще до приезда гостей, а бедная Лизанька должна была каждый вечер веселить господ разговорами, пением и игрой на фортепьяно. Один из визитеров меня особенно раздражал – князь Александр Платонович Загорецкий, плотный брюнет средних лет с землистым, чуть одутловатым лицом брюзги. Позже я приметила, что князь посещает наш дом чаще других. Несколько раз из окна своей комнаты я наблюдала его пешие прогулки в саду наедине с Лизой, которая непременно держала спутника под руку. Как же я злилась на сестру!
С появлением этого неприятного человека Лизанька совершенно замкнулась в себе, будто перестала замечать мое присутствие и на все просьбы лишь махала рукой.
Настоящее горе меня постигло в тот день, когда было объявлено о помолвке Лизы и князя Загорецкого. Тогда я забилась на чердак, до боли сжала кулаки и поклялась сама себе, что всегда буду ненавидеть Лизу за этот поступок. И ненавидела… Должно быть настолько сильно, как до того любила.
За день до своей свадьбы Лиза была особенно нелюдима и молчалива. Болезненная бледность не сходила с ее непроницаемого лица. До самого вечера она сидела в своей комнате перед раскрытым окном, держа на коленях французский роман, который не читала. Время от времени она подносила к носу зажатый в руке флакон с уксусом, слабо вдыхала едкие испарения и вновь склоняла голову. Именно этот момент показался мне благоприятным для разговора. Что же я наделала тогда! Я говорила сестре ужасные вещи, за которые никогда не смогу простить себя, кричала о том, что Лиза променяла меня на уродливого старика. Я бесконечно повторяла, что ненавижу ее, и буду ненавидеть всегда.
- Посмотри, Лизанька, неужели ты не видишь, что он стар?- как могла, я старалась образумить сестру, открыв ей глаза на правду.- Я сама слышала, как Мишель отзывался о князе Загорецком! Он говорил, что Александр Платонович глуп и скучен! И он совсем не красив! К тому же, от него скверно пахнет! Тебе никогда не будет с ним счастья. Тебе другого жениха найдут, молодого и красивого, слышишь? Если ты променяешь меня на этого старика, я тебя ненавидеть стану еще больше чем его самого!
Вместо ответа Лиза с рыданиями рухнула на паркет. Я несколько минут стояла в недоумении, прежде чем догадалась позвать матушку. Я ведь всего лишь сказала правду… Я искренне полагала, что если Лиза увидит, наконец, истину такой, какая она есть, то мигом переменит решение и останется с нами.
Только господь знает, что творилось у Лизаньки в душе. В то время, когда все старались не говорить о недостатках Загорецкого, чтобы окончательно не отвратить Лизу от жениха, я высказала все то, что лежало на виду, все то, отчего сестру упорно оберегали. И самое невыносимое в моем поступке - что я не понимала всей жестокости собственных слов.
На венчание я не пошла. Я все утро пряталась от мадемуазель Нинетт, а позже заперлась в своей комнате и не выходила до самого вечера. Лизанька уехала в имение мужа, за десять верст от нашей усадьбы и зажила своей жизнью. Но и тогда, на расстоянии, я продолжала держать в душе нестерпимую обиду и не разу не ездила с матушкой в Загорецкое, хотя чувствовала, что очень тоскую. Через год у Лизы родилась дочь Наташа. Тогда я возомнила себе совершенно ужасные вещи: мне казалось, что сестра совершенно забыла меня и обратила всю былую любовь на свою дочь. Домашние лишь недоумевали о моей перемене.
Но однажды, поздней осенью прибыла срочная депеша из Загорецкого, княгиня серьезно заболела. Матушка быстро собралась в дорогу и буквально волоком усадила меня в карету. Я отчаянно сопротивлялась, кричала о том, что ноги моей никогда не будет в имении Александра Платоновича, вцеплялась в руки матери и умоляла не везти меня с собой. Но она лишь гневно посмотрела на меня и попросила умерить истерику. Я не послушалась, и тогда матушка, единственный раз в жизни, ударила меня по лицу. Как же была заслужена эта пощечина!
Мы прибыли в Загорецкое ночью. Лизанька лежала в постели в жестокой лихорадке. Доктор Метц, не отходивший от больной целый день, сообщил, что здесь медицина бессильна, и к утру Лиза умрет. Услыхав эти ужасные слова, я бросилась к сестре. Я обливалась слезами, бесконечно целовала ее безвольную руку, просила прощения и непрестанно повторяла о том, как люблю ее. Но я опоздала на несколько лет… Лиза не слышала меня.
Утром все кончилось. Матушка надела траур, а Александр Платонович не отходил от постели жены и рыдал как ребенок. Я же сидела на стуле в углу гостиной и силилась понять, почему была так жестока с сестрой, которую любила больше матери. Мне было мучительно стыдно за те свои слова, которые я гневно выкрикивала накануне Лизанькиной свадьбы. Должно быть, она умерла с мыслью о том, что я больше всех ненавижу ее.
- Тетушка, вы слышите меня?- голосок Натали звонким колокольчиком прорезал воцарившуюся тишину.
- Да, я слушаю тебя, Наташенька.
- Вы совсем меня не любите. Ну, посмотрите же правде в глаза!
Господи, как же не права была Наташа в своей правоте. Но мне повезло гораздо больше Лизаньки, Алферского я полюбила.

[Дени де Сен-Дени >>>]

Великолепно! Нет слов, словно читал дневник, написанный от руки и украшенный розовой лентой на обложке. Картины, образы, ничего лишнего, все в меру и стиль... Горация, теперь я понимаю, почему у тебя это любимые века - ты в них живешь и только в них ощущаешь себя... А еще мне понравился момент о детской жестокости, весьма едкий, как уксус на запах, кусок текста, так и свербит в голове...

[Горация >>>]

Вчера меня осенило... Хотя, нет, осенило - громко сказано. Скажу лучше, пробило на продолжение неких псевдо-философских писем.
Итог этого "пробивания", соответственно, размещен ниже...

Письмо II

«Воистину, нет предела человеческому упорству. Но довольно прискорбно осознавать, что это далеко не самое худшее качество проявляется в моменты столь не подходящие, каковые порой трудно бывает измыслить. И вдвойне горше для меня осознавать, что теперь образчиком подобного безрассудства являетесь Вы, мой дражайший друг! Ваша спесь застилает разум, ваша гордыня затмевает собой все иные чувства, присущие рассудительному человеку. Его Величество вновь справлялся о Вас. Поймите же, граф, еще немного и король будет оскорблен. Он, не мешкая, лишит Вас титулов, и тогда Вы навсегда останетесь в провинции, столь милой Вашему мстительному сердцу. С Его Величеством не шутят, и уж тем более, не испытывают его монаршее терпение! Я с прискорбием предвкушаю, что очень скоро мне придется отречься от друга лишь по той простой причине, что ему претят доводы разума и здравый смысл.
Все боги обладают разумом, говорил Платон, из людей же – очень немногие. Мне вдвойне горько признавать его правоту, когда именно Вы, мой безрассудный Анри, собственным примером подтверждаете это! Нет, я отнюдь не упрекаю Вас в недостатке природного ума, так как прекрасно знаю Вашу сметливость и похвальную образованность. Но, тем не менее, не смотря на это, корю в недостатке природного разума, вернее, в нежелании им распорядиться. Предвижу Ваши возражения… Должно быть, сейчас, читая эти строки, Вы полны недоумения и станете утверждать, что я, признавая за Вами наличие ума, никоим образом не могу лишать Вас разума. Возможно, Вы окажетесь правы. Тем не менее, я склонен разделять два эти понятия и, кроме того, утверждать, что между ними имеются существенные различия.
Начну, пожалуй, с разума, ибо именно он является первой и основной субстанцией, даденой человеку при рождении. Если угодно, я могу именовать это первоосновой. Но все же, разум – субстанция пассивная. Невозможно быть разумнее, чем это отмеряно тебе природой. Ведь, глядя на необразованного крестьянина (именно не образованного, не имеющего никаких иных знаний, кроме дарованных бытом и природой), ты видишь, как размерен его день, как устроено хозяйство, какие порядки царят в семье. Невольно замечаешь, что все это подчинено определенной логике, простой, как сама природа, но удивительно верной. Всему свое время, свой срок и своя мера. Становится ясно, что житейскому порядку крестьянин обязан разуму, ибо неоткуда этому простому человеку было набраться ума. Но если рядом с разумным землепашцем поставить светского человека, обученного хотя бы в одном из наших коллежей, то крестьянин тут же предстанет непроходимым тупицей, потому что второй, кроме природного разума, обладает еще и умом.
Ум – субстанция активная. Он не дается человеку при рождении, а приобретается в течение всего жизненного пути и наиболее заметен, нежели разум. Именно ум (почерпнутый ум, во многом напрямую связанный с образованностью), подобно бусинам нанизанный на нить природного разума, и позволяет появляться великим мыслителям, философам и государственным деятелям. «Чтение служит мне лишь для того, чтобы расширять свой кругозор, будить мою мысль, чтобы загружать мой ум (1)…» - писал столь уважаемый мной месье Монтень. Но для этого нить разума должна быть достаточно крепка, ибо бусины познания, дарующего ум, достаточно тяжеловесны: они лишь обременят хилую нить, притянут к земле, повиснув мертвым грузом. Ум, которым ничтожный разум едва ли способен распоряжаться, – лишь блестящая бутафория. Едва ли кому-то придет в голову нанизывать чистейшие алмазы на суровую нитку: в любой момент эта ничтожная основа способна разорваться и разметать накопленное богатство над бездонной пропастью. Потому на суровую нить нанизывают лишь граненое стекло, которое может показаться бриллиантом лишь издали. Но жалок человек, выдающий подделку за истинную драгоценность! Пожалуй, он окажется хорош лишь в глазах разумного крестьянина, или такого же мишурного шута, как и он сам. Грош цена умным познаниям, если не ведаешь, как ими распорядиться и куда применить. Однажды Дельфийский оракул назвал Сократа мудрейшим из эллинов, но сам великий муж утверждал: «Scio me nihil scire(2)», ибо его разум, благодатно отягощенный колоссальным умом, позволил разглядеть то, что другим оказалось не под силу. Это есть величайший симбиоз великого разума с незаурядным приобретенным умом.
Я надеюсь, мой дражайший друг, что Вы все же не пожелаете уподобиться этим мишурным шутам, позволив своему разуму, опутанному клубами гордыни и спеси, потерять контроль над вашим живым и просвещенным умом, в достоинстве которого я ни раз убеждался. Не позволяйте же мне утвердиться во мнении, будто я в Вас ошибся».

Париж
6 сентября 1679

___________________
1). Мишель Монтень. "Опыты".
2). Я знаю, что я ничего не знаю (лат).

[Дени де Сен-Дени >>>]

Мадам, позвольте Вас поздравить и высказать свое расположение духа, в котором Вы с величайшей радостью можете узнать ободрение. То письмо к Анри из Леможа, которые Вы учтиво выложили на обозрение, великолепно по своему содержанию, и надеюсь, что месье не обидится, если Вы, мадам, будете радовать нас подобными светскими казусами, но философскими размышлениями Инкогнито из Парижа. Будте покойны, наше аббатсво не нарушит обет и ни в коем случае (да защитит Париж Святой Денис) не расскажет Его Высочеству об этих письмах. Мне, я повторюсь, дражайшая Горация, нравится и сей стиль, и сия пища для размышления, стану молиться, чтобы ваше расположение мысли и сознания, называемое мной умом, не порождало химер, дабы не стыдиться их в будущем, как говорил месье Монтень.

В смирении,
Дени де Сент-Дени

[Клер >>>]

!!! Горация, респект))) Мне понравилось, родная! Очень....надо было тебе его на конкурс предъявить, точно))
В общем - здорово!)

[Горация >>>]

Старый рассказ... простой, как бублик, и наивный, как плюшевый мишка... но ему надоело пылиться в закромах)))

Сосна.


Шесть лет вместе, но я так и не стала своей…
Странное нынче время… Хотя… нет. Это не время странное. Таким, как я, в любом месте неуютно… Как глупо! Но… даже здесь я чужая. Энца – она стрелок от бога. Альдеста – командир, каких мало. Кора умеет так люто ненавидеть врага, что в бою за ней не угнаться даже мужчине. Каждая из них заплатила за свое умение одиночеством, разбитыми мечтами, невыплаканными слезами... и телесным изъяном. А за что плачу я? Нет у меня ни рвения Коры, ни таланта Энцы, ни ума Альдесты. Увечья тоже нет. Может в этом причина? Всем им на роду было написано попасть в Гвардию Невидимых. Альдесте – за семипалую левую руку, Энце – за короткую правую, которой она так метко посылает стрелу, Коре – за отсутствие одного глаза. Я же среди них смотрюсь довольно неуместно. Порой мне кажется, что каждая молчаливо упрекает меня. Сначала предполагала, что смотрят с завистью, но позже, когда узнала всех ближе, поняла - нет. Нечему завидовать. Они горды своей судьбой, своей силой, своим умением. В отличие от меня. Понимаю, почему. Каждая с малолетства знала, что не вправе рассчитывать на нормальную жизнь, не вправе надеяться на будущее, не вправе быть супругой и матерью. Даже самый последний крестьянин не взял бы в жены семипалую или короткорукую, хоть и обе они на лицо настоящие красотки. Кору, конечно, порядком портит затянутая кожей впадина вместо глаза… Но этот изъян она научилась удачно скрывать кудрявыми светлыми волосами или обычной черной повязкой. Хотя, это и роли никакой не играет. Никто не вправе видеть лица воинов Гвардии Невидимых, нам дозволено оставлять открытыми лишь глаза, но этим разрешением пользуемся только я и Альдеста.
У меня же все совсем по-другому. Росла в богатой семье, матушка с малолетства прочила мне замужество с соседским сынком, а как время пришло – я жениху отказала. Не любила. Наслушалась пришлых менестрелей, да грезила небывалыми вещами, о таком чувстве, от которого сердце замирает, и мир другим делается. Были еще женихи, да только все получили один ответ… Я взрослела и с годами поняла ужасную вещь – для меня любви не существует, а прожить всю жизнь с человеком, который в тягость – не смогу. В родительском доме оставаться больше не было сил; сетования матери, упреки отца. Когда мне минуло двадцать четыре, я просто ушла. Искать Невидимых.
Шесть лет вместе, но я так и не стала своей… Однажды, во хмелю, я пыталась изуродовать себя, но Альдеста вовремя пресекла мою руку. Она ничего не сказала тогда, просто развернулась и ушла, оставив мне оружие. Она знала, что на вторую попытку не хватит духу. Теперь хватит… да только понимаю, что все это напрасно: моих соратниц роднит вовсе не физическое уродство, и будь я троекратно калечнее их, так и останусь чужой.
До утра всего пару часов: на рассвете наш отряд выступает. Работа самая обычная, очистить дорогу на Модал от залетных разбойников. Для королевского войска – слишком мелко, для рыцарей из замка – недостойно, для крестьян – невозможно. А для нас - в самый раз. Главное, чтобы платили. Но с этим проблем нет, королевское жалование всегда выплачивают в срок, хоть и воротит прилюдно его величество от нас свою августейшую морду. Гвардия Невидимых… Да, для него мы вполне невидимы и существуем лишь в расчетных бумагах. Впрочем, и на том спасибо.
Модал… Мои места. Прямо за крепостью, там, где дорога огибает гору, в ясную погоду можно увидеть башни Сарна – отцовского замка. Оттого мне и не спится. Должно быть, я очень сильно изменилась за это время. Едва ли матушка признает меня, попадись я ей на глаза. Но это и к лучшему… Нет. Возвращаться я не хочу, только глянуть, одним глазком… Должно быть, каменный мост отремонтировали… И пекарню новую построили. Любила я подворовывать свежевыпеченный хлеб! А сосенка на вершине дальней башни уже, небось, совсем окрепла, если отец не приказал срубить. Я всегда чувствовала какую-то необъяснимую привязанность к этому чахлому деревцу, подолгу просиживала рядом, вглядываясь с высоты в знакомые до боли окрестности. Что я искала в изумрудной пелене лесов? Ничего. Просто здесь, вдали от всех, я ощущала себя почти счастливой… В конце весны прилетала маленькая юркая птица; я назвала ее медянкой за золотистое оперение. Все лето она проводила на одинокой сосне, но никогда не вила гнезда. Такая же одинокая, как сосна. Как и я…
Шесть лет…
Отчего предрассветные часы тянутся так долго? Отчего так хочется собственной рукой вытащить солнце из-за розовеющего горизонта и повесить над черными макушками леса? Отчего сжигает острое, почти ощутимое желание броситься вниз по разбитой колесами дороге, и бежать, бежать, не жалея собственных ног до самого Сарна? Отчего давно позабытая слабость разъедает глаза? А ведь и впрямь, за эти шесть лет я ни разу не позволила себе заплакать. Ни когда хоронили Нирму, пятую из нашего отряда, ни когда я сама была на волосок от смерти, получив страшную рану. А сейчас непрошено подступает предательская мокрота…Из-за чего?! Всего лишь из-за давних, истрепленных временем воспоминаний.
Альдеста мягко опустила свою ладонь мне на плечо. Я не вздрогнула, зная, что это ее легкие неуловимые для обычного уха шаги. Равно как и знала, что непременно почувствую тепло ее руки. Уж такая привычка у Альдесты. Ни плохая, ни хорошая, просто привычка. Бывалый воин без собственной привычки – что дитя без любимой игрушки. Эти маленькие прихоти так же святы.
Сейчас я была искренне благодарна Альдесте за привычку. Крепкий дружеский жест придал мне сил, напомнил о том, что я солдат, получивший приказ и, куда бы не рвалось мое сердце, мой долг здесь. Здесь и сейчас.
Проснулись Кора и Энца. Порой я задумываюсь: куда они друг без друга? Уж больно прикипели душой, больно стоят друг за друга. Однажды Альдеста мне сказала, что если в бою не убережет одну – потеряет сразу обеих. Я понимаю. Но ведь не может же Альдеста, пусть даже на правах командира, приказать не привязываться друг к другу?! Какая глупость! Смерть Нирмы нас всех сплотила.
Наконец, приказано поднимать дарноков. Разбойники засели у Модаловой прогалины – узкой дороги, зажатой между двумя пологими взгорьями. Дураки! Ведь стоит подняться по прогалине повыше, и покажутся удобные скалистые гроты!
Модал – мои места.
Что ж, такая глупость нам только на руку… разве что заслуги в том маловато. С воздуха перебить десяток снующих по равнине людей – пара пустяков!
Пожалуй, нам вообще хватило четверти часа. У меня даже оставалось время полюбоваться, как Энца управляется со своим луком. Сколько вижу, а наглядеться никак не могу. Видно, не даром ей с короткой рукой уродиться пришлось, она создана для этого оружия.
Мы спешились. Альдеста отстегнула от пояса небольшой кисет с магическим порохом, по щепотке рассыпала на трупы, и они благополучно истаяли прямо на глазах, исчезли, будто их никогда и не было. На то мы и Невидимые.
Еще ближе к Сарну. Кажется, теперь еще невыносимее. На рассвете меня удерживал приказ, а сейчас - дело сделано. Ведь ничего не стоит спросить у Альдесты разрешения отлучиться в замок на пару часов. Но нужно ли? Все эти шесть лет судьба забрасывала меня подальше от родного дома, будто оберегала…или выжидала. А что теперь? Решила испытать? Узнать, смогла ли я окончательно отречься от прошлого? Я была уверена, что смогла… а сейчас не знаю. Возможно ли вообще вытравить из души прошлое, если это неотъемлемая часть твоей жизни? Ведь, как бы нам ни хотелось, мы не можем по собственной воле убрать из прожитого мгновения стыда или минуты позора и боли. Они были и они всегда будут, пока жив сам человек. Получается, что человек ничтожно слаб и беззащитен даже перед собственными воспоминаниями?
Кажется, я поняла, что отличает меня от моих соратниц. Во мне нет веры. Ни во что. Пожалуй, даже в богов, если они позволили мне заняться тем, к чему я не предназначена. Оттого нет ни рвения, ни таланта. Оттого я чужая.
Прилетел асурин – птица-вестник – с королевским посланием. Приказано идти на Сарн. Шайка, что полегла под нашими стрелами, была лишь частью разбойничьего отряда, который обосновался в замке. Не понимаю, почему нам приказано штурмовать крепость? Не наша это работа. Оттого мы и Невидимые, что нападаем мелкими отрядами верхом на крылатых дарноках. В лесу или в редколесье. Странные существа – дарноки, но, именно им мы и обязаны существованием Гвардии Невидимых. Эти грациозные животные не подпускают к себе мужчин ближе, чем на три фута, с нами же – вполне миролюбивы и даже ласковы. Своего я люблю. Настолько, конечно, насколько вообще можно любить животное.
Наконец, все встало на свои места. Его величество соизволил уточнить приказание. Только асурина зря гоняет! Штурм Сарна поручен отряду наемников, мы же должны атаковать с воздуха во внутреннем дворе замка, подрывая с тыла оборону противника. Альдеста говорит, что прежде Невидимые всегда воевали в одиночку. Почему сейчас принято такое решение? Такая же стихийная загадка, как и нрав нашего короля. Но, как известно, приказы не обсуждаются…
Сарн… Видимо, судьба неумолимо ведет меня к дому. Может, оно и к лучшему. Наверное, я бы не смогла сделать этот мучительный выбор в одиночку.
Сарн. Он почти не изменился. Те же несокрушимые седые стены, те же свинцовые крыши. А мост действительно отремонтировали. На нем выстроились около двадцати латников по обе стороны массивного деревянного тарана, окованного широкими полосами железа. По всей видимости, ворота не желали поддаваться, но это единственная позиция, с которой вообще возможно штурмовать Сарн. Мой предок, выстроивший его, был отличным стратегом.
Каким образом шайке разбойников удалось укрепиться в отцовском замке? Вон они, сучьи дети! Снуют по галереям и укрываются за зубцами башен, воровато посылая стрелу за стрелой. Ну, ничего, короткая рука Энцы гораздо проворнее, а единственный глаз Коры гораздо метче.
Мы нанесли первый удар совершенно неожиданно, к тому же, заметив нас, осажденные замерли с открытыми ртами, представляя собой жирные недвижимые мишени. Совсем как мухи, облепившие нагретый солнцем камень. Никто из них никогда прежде не видел дарноков. Один, второй, третий… Разбойники сыпались со стен как червивые яблоки с уставших веток, катились по крутому склону горы, сшибая камни и ломая редкие кусты.
Но я почти не замечала битвы. Мои руки натягивали лук, выполняя привычную работу, а глаза с жадностью впивались в родные стены, крыши. Я почти ощущала запах свежего хлеба из старой пекарни. Нет! Я его действительно ощущала! Так пахнет дом, родной дом. Как я могла покинуть его?
Дарнок обогнул шпиль донжона и вылетел на второй круг. Я обернулась к восточной башне и увидела свою сосну. Некогда чахлое дерево выпрямилось и окрепло, расправив сильные ветви. Гордое и одинокое. Казалось, оно бросает вызов… совсем как я когда-то. Глупая…
Битва продолжалась. Разбойники расползлись в крытых галереях, недоступные нашим стрелам. Придется спешиваться во внутреннем дворе и вести ближний бой. Но решится ли на это Альдеста? Нас всего четверо… Да и от меня толку в рукопашной совсем немного, я так и не научилась толком владеть мечом.
Но спешиться все же пришлось. Мы укрылись за голубятней и обстреливали галереи. Тем временем таран, наконец, пробил ворота. Латники ринулись в образовавшийся проем. Пожалуй, нашу миссию можно считать выполненной, но Альдеста не торопилась уходить. Почему, я поняла только тогда, когда открылись двери конюшни и оттуда повалили остальные члены банды. Но, видимо, просчиталась и Альдеста – их слишком много. Путь к дарнокам отрезан. Нам не остается ничего другого, как примкнуть к латникам и ринуться в рукопашную. Все смешалось. Я отчаянно размахивала мечом, стараясь не отставать от своего маленького отряда. Казалось, даже разум покинул меня, осталось лишь животное желание выжить. Острое, как наконечник стрелы, резкое, как звон оружия.
Когда я, наконец, огляделась, поняла, что зажата в одной из башен; а над головой полыхает старая деревянная лестница.
- Берегись!
Я обернулась на крик. В дверях стоял рыцарь. Не знаю, что заставило меня так смотреть на него. Мир в одночасье сузился до этого дверного проема, в котором возвышалась усталая фигура латника. Платок соскользнул с моего лица, и впервые за последние годы, я обрадовалась тому, что не увечна. Я ликовала. Как же он смотрел на меня! Казалось, эти черные глаза принадлежат только мне, видят только меня, меня одну. В их глубине я сумела рассмотреть все то, о чем грезила в юные годы. Оцепенение длилось лишь несколько мгновений. Мы молча смотрели друг на друга, немые в этом гомоне битвы, неподвижные средь царившего хаоса, будто оба боялись спугнуть столь желанное, но неведомое прежде чувство. До тех пор, пока горящая балка не накрыла меня.
Мечта отлетела вместе с болью и клубами смрадного черного дыма. Обдало нестерпимым жаром, огненные всполохи с треском пожирали мои волосы, мое красивое лицо…
Когда меня уносили, я видела, как пылает на дальней башне моя сосна. Пылает моя связь с прошлым.

Вот теперь я вполне достойна своего отряда… Истинная Невидимая. Я поняла, что мое сердце не умерло для чувств, оно способно трепетать, любить, именно так, как мечтала… но меня, увы, уже полюбить нельзя.

[amyki >>>]

Хаха, я не могла пройти мимо, раз уж зашла.

Ну что ж, моя дорогая, вы меня не ждали и не надеялись, я думаю, на мое появление, но, тем не менее, я уже здесь.
Начнем-с..

итак, судя по первым очеркам, которые мы здесь наблюдали, да-да, те самые письма, можно сделать только один вывод. Наша дорогая Горация, все таки нашла философский камень)) Прости меня, это я так немного шучу. Теперь серьезнее.

Сложно, что либо добавить после комментария Дени де Сен-Дени, но я могу сказать за себя, что это очень вдохновляет и заставляет задуматься. Какой бы не была эпоха, все применительно и сейчас, немного в другом варианте, в другом воплощении, в других словах, но с тем же смыслом. Слова философов становятся вечными, ибо истины которые они говорят применительно до тех пор, пока жив человек.
Я бы не назвала твое творение псевдо- философским бредом, как ты весьма категорично сама заявила об этом. Я считаю его достойным, интересным, выдержанным в стиле, и весьма философичным.

Сосна.

Мм, рассказ не пылится, он выжидает) И не надо так самокритично и категорично говорить, что он наивный и простой. Совсем нет, хотя видно, что он ранний, но это предает ему еще большую очаровательность. Это достойное творение. Мне понравилось, моя дорогая Горация. Что ж, не стесняйся, и не приуменьшай свой талант, и вытаскивай из запыленных уголков своей фантазии новые сюжеты. Я жду))

Сообщение отредактировал amyki - 15-02-2009, 5:20

[Горация >>>]

Да уж.... статус меня сразил наповал!!!! Приятно, черт возьми! Теперь я просто обязана найти этот чертов камень! При такой-то подмоге!!!
Спасибо за отзыв, моя дорогая, очень приятно тебя здесь увидеть) Но, я смотрю, ты решила наверстать упущенное и активно принялась за форум! Ура! Тебя здесь не хватало... Надеюсь, ты не исчезнешь)))

[Rianna >>>]

Горация
Детская любовь очень понравилась (просто "Сосну" я уже читала) - это нечто такое классическое, будто Толстова читаешь или лучше - Боборыкина, допустим, Чехова или Надежду Тэффи. Здорово. Правда.
Насмешка бога. Очень колоритно и живописно. И вообще - по юмору и мудрости - высший класс! Жалею, что раньше не читала. Такое смело можно включать в сборник рассказов фэнтези. Отличная штука получилась! Посолил им всем Ахди. )))
Могу только поаплодировать.