Alleine Zu Zweit


Он редко смеялся. Может быть оттого, что просто не умел, а может и потому, что считал жизнь слишком серьезной, чтобы над ней потешаться. Его не любили. Впрочем, он и сам себя не любил. Больно. Боль. Смерть. Верная спутница, любимая жена, любящая мать. Он хотел умереть и умирал каждую ночь, чтобы воскреснуть по утру вместе с лучами восходящего солнца, которое презирал и которое не мог простить за его всепрощающий свет. Легче жить во Тьме. Она постоянна, она не имеет привычки прятаться за тучами или нещадно резать глаза ослепительно белым сиянием. Но и Тьма предала его. Вернее предавала, предавала каждый день, каждое утро…продавая себя за один «золотой» - солнце… Больно. Боль. Смерть.
Этим утром он тоже проснулся. Встал с постели, умылся, глянул в окно, приветствуя зарождающийся день, и пошел на кухню. Заварил крепкий кофе, открыл балконную дверь, сел на порог, закурил. Табачный дым ударил в нос, в горле пересохло. Он снова пожалел о том, что начал курить. Бросить не хватало выдержки.

- Когда-нибудь сигареты тебя погубят.
- Да, наверное.
- Тебе не страшно?
- А должно быть?
- Знаешь, кто отвечает вопросом на вопрос?
- Знаю.
- И почему продолжаешь так говорить?
- Потому что «они» не курят…

Розовато-серое рассветное небо постепенно светлело, наливаясь весенней лазурью. Май в этом году выдался дождливым, и весь школьный стадион с заросшей тощими кустами бывшей хоккейной площадкой и проржавелыми турниками отвратительно красного оттенка был похож на маленькое море. Поломанные футбольные ворота, гнилой «остов» соседской «легковушки», которая, не смотря на отсутствие левого крыла, крышки багажника и, наверняка, половины деталей двигателя продолжала вечерами упорно тарахтеть, отчаянно хватаясь за свою такую убогую жизнь, казались чем-то нереальным; столь же не реальным, как и пустынный мираж в «средней полосе». Он опустил взгляд. Сигарета тлела, обжигая пальцы. Он тихо выругался, поднялся на ноги и вернулся в дом. Кофе давно остыл, и теперь по вкусу напоминал горьковатую ржавую воду. «Лучше бы не просыпался…»

- Вот объясни мне, во сколько нужно ложиться спать, чтобы просыпаться в четыре дня?
- Не раньше пяти утра.
- Смеешься?
- Что ты!
- Нет, ну разве я такая смешная? Или я слишком глупая, чтобы отвечать мне без твоего хваленого сарказма?
- Конечно, нет. Ты умная. Даже очень умная. Самая умная.
- Вот! Опять издеваешься!
- Хм, видимо, не выспался.
- Я тебя ненавижу…
- А почему ты здесь?
- Потому что я люблю свою ненависть.
- Не понимаю…
- И не поймешь. Сколько сейчас времени?
- Восемнадцать часов двадцать одна минута.
- А ты еще и не завтракал?
- Нет.
- Определенно, ненавижу…

Кофе допил залпом, стараясь не акцентировать внимание на отвратительном вкусе. Есть совершенно не хотелось. Последнее время он мало ел, зато много пил и научился спать по ночам. Все началось неделю назад. Тогда он еще умел бодрствовать ночами, есть и улыбаться. Улыбался он редко и невесело, зато улыбался. Но и этот навык потерял…
Сегодня был понедельник. Первый понедельник, когда он остался дома, потому что и работы больше не было. Он уволился из редакции маленькой дурной газетенки, которую навряд ли кто-то когда-то ни то чтобы читал, но даже держал в руках. Внештатный корреспондент выгнан из штата. Забавно… Нет, на самом деле печально и обидно до слез. Он любил свою работу и был предан ей. Нечасто человеку выпадает шанс заниматься обожаемым делом и получать от этого не только удовольствие, но и деньги. Пусть и не большие, но все-таки заработанные кропотливым трудом, незаурядным умом и собственным воображением деньги. Вот только всему рано или поздно наступает конец, и отныне он не мог возвращаться в редакцию со свежей написанной статьей, потому что она по-прежнему работала там, и потому что он не был в силах видеть ее улыбчивое лицо и рыжие волосы. Ее больше не было. В его жизни. Больно. Боль. Смерть…

- Ну-с, сколько человек скончалось за эту неделю?
- Чуть больше населения Брунея.
- Все шутишь?
- Да. Я же шутник!
- Охотно верю! Твои статьи вторые по популярности после некрологов.
Знаешь, я все жду, когда ты начнешь писать на близкие людям темы: выборы, цены на дубленки, засорение канализаций и отсутствие горячей воды.
- Если я последую твоему совету, то мою работу придется выполнять тебе…
- Это какую же?
- Писать некрологи…

Кухня выглядела пустой и покинутой. На душе становилось тоскливо. Идти некуда, делать нечего. Уволившись с работы, он поклялся себе, что с этого дня не напишет ни строчки, а, следовательно, в жизни не осталось ни одной вещи, способной убедить его в том, что жизнь вообще продолжается. Существование. Слепое, немое, невидимое существование. Почти растение. Скоро он разучится говорить и тогда, можно предположить, обретет долгожданный покой…
Мысли путались.
Громко хлопнув дверью, он шагнул в коридор. Вернулся в комнату, включил музыку, желая растворить свои неудачи в охрипшем голосе австрийского певца и в надрывном звучании электрогитары.

Am Ende der Wahrheit
Am Ende des Lichts
Am Ende der Liebe
Am Ende - da stehst Du
(Im Herzen wird es leerer - ein Teil geht nun von mir)
Nichts hat uberlebt
Wir haben schweigend uns schon lange getrennt
Und mit jedem Tag "Wir"
Wuchs die Luge unserer Liebe
Und je weiter wir den Weg zusammen gingen
Desto weiter haben wir uns voneinander entfernt...


Он закрыл глаза, лег на кровать и попытался успокоиться. Иногда лучше забыть, чем продолжать помнить. Прошлого не вернешь, настоящего не изменишь, в будущее не окунешься. Мир слишком сложен, чтобы быть реальным. «Мне все это просто сниться. Меня нет. Мира нет, ничего нет. Это сон, и мне необходимо проснуться…»


- Пойдем, потанцуем?
- Я не умею, извини.
- Мдааа… Нет, спрашивается, зачем я притащила тебя в клуб? Танцевать? Нет. Развлекаться? Нет. Пить на худой конец? Нет! Мне это надоело!
- Я же извинился!
- О да! Извинился! Спасибо за вечер – было весело.
- Хватит.
- Что хватит? Скажи еще, что я тебя обидела!
- Нет…пока.
- Проклятье! По-моему, наступила очередь мне извиниться.
- Ты о чем?
- Я… я… прости, пожалуйста, но…
- Да. Да, я не в обиде. Прощай…
- Да…да…

Через пол часа он понял, что так продолжаться не может. Наверное, пора меняться.
Солнце стояло над горизонтом, золотистый, густой, медовый свет проникал в комнату. В воздухе кружилась пыль – танцевала, танцевала и кружилась…
«И почему я так и не научился танцевать? Это ведь не сложно…»
Сигарет осталось не больше двух штук. Курить не хотелось, но и лежать пластом тоже. Он снова поднялся на ноги и нетвердой походкой поплелся на балкон. Открыл лоджию, посмотрел вниз. В лужах отражались свинцовые тучи. Ветер задувал в лицо, трепал волосы. Свежо. Холодно.

Больно. Боль. Смерть…

Одиночество.

Он смотрел вниз. Смотрел долго, не моргая. Глаза начали слезиться. Голова разболелась.

- Странный ты.
- Я знаю…
- И я…знаю…

Солнце стояло высоко над горизонтом, свинцовые тучи отражались в лужах. Внезапно он понял, что умеет танцевать. Нужно только постараться. Он умеет танцевать…

Глаза слезились, и болела голова. Но ему было уже безразлично. Мир снова становился серым, медленно погружаясь в спасительную Тьму.

«Больше Тьма не предаст меня. Никогда…»

Меня корежит... знаю, что твоя задумка, но боль-боль...переходит в буль-буль... может будет лучше:
"Больно. Пытка. Смерть."

хочу тебя поздравить, в тексте стало намного меньше частиц "не"... учишься. Однако стремление рассказать полную картину доводит тебя до крайности, когда можно было бы показать, ты нагло перечисляешь, от чего абзац, начинающийся со слов "Этим утром он тоже проснулся...", кажется одной больной...тьфу, большой гусеницей...

В остальном, пример для Emotion Gothic Story...

Зы. Люблю Ларимозу...

Учту.

Нет, рассказ построен на контрасте: развернутые предложения в повествовании плавно (или не очень) перетекают в резкие диалога и наоборот...

Стараюсь)))

Очень светлый и грустный рассказ. Очень красивые образы.

А откуда цитата?

Эта?
"Alleine Zu Zweit" Lacrimosa. Больше цитат нет)
И спасибо за отзыв)

Я всё-таки тут... Я не могу не написать тебе ничего, правда!..





У Ди не бывает тапочек. Даже самых пушистых.
Особенно сейчас почему-то под настроение...

Пасип, незабвенная... =)

Dich Zu Toten Fiel Mir Sschwer


Das ist alles was uns bleibt
Eine zweite Chance fur Dich und mich
Eine zweite Chance fur uns zwei
Du brauchst jetzt nichts zu sagen
Brauchst mich nicht zu lieben
Ich habe Hoffnung fur uns beide
Denn am ende stehen wir zwei...

- Ну, в самом деле, что ты в нем нашла?
Аня пила уже вторую кружку крепчайшего кофе, а на вопросы своей крайне любопытной подружки отвечала бессмысленным «кхм».Свету такое положение дел явно не устраивало, и она из всех сил старалась растормошить «собеседницу».
- Так и быть. Не хочешь отвечать – слушай, - Света с шумом втянула в себя воздух и не менее шумно отхлебнула из фарфоровой чашечки цветочный чай с липовым медом. Чай остыл, но отменного вкуса не утратил.
- Вот если бы ты меня и раньше слушала, то сейчас не страдала бы как последняя дурочка.
Аня с укором посмотрела в глаза подруги. Но Света продолжала говорить. Иногда Ане казалось, что эту любительницу чая с медом не способны угомонить ни пожар, ни всемирный потом, и даже у позорного столба она будет корить палачей за то, что горящий хворост отвратительно гармонирует с ее новой кофточкой. Такой уж она человек – пока не уснет – не умокнет.
- Саша определенно тебе не пара. Тебе нужен веселый, заботливый мальчик. Вспомни Валеру! Красивый, умный, чуткий…
- И спал со всем, что шевелится…
Света скривилась и опустила чашку на столешницу. Ее зеленые глаза полыхнули, щеки зарделись.
- А этот лучше? Думаешь, он ни с кем не спал за эти полгода?
- О таких вещах я вообще стараюсь не думать!
Аня допила кофе и встала из-за стола. Света обиженно шипела за спиной, явно не желая заканчивать трапезу. Еще бы! В вазе осталось штук восемь целехоньких шоколадных конфет с вафельной начинкой. Разве от такого отказываются?
- Ань, да прекрати ты! Я что не вижу, как ты по нему сохнешь?
Маленькая ложечка выпала из рук девушки и, громко лязгнув о грязную посуду, упала в раковину. Аня почувствовала, как начинает дрожать всем телом. Голова кружилась, в глазах помутнело. Нет, конечно же, она не по кому не «сохла», и все же не была уверена, что до сих пор не утратила своего равнодушия к противоположному полу. Было в этом Саше что такое, что заставляло ее сердце учащенно биться каждый раз, когда она сталкивалась взглядом с ледяным серебром его глаз. Светло-серые, неестественно белесые, они отталкивали каждого, осмелившегося заглянуть ему в лицо. Но только не Аню. Она знала, что этот обжигающий холод скрывает пламя, которое вечно будет гореть для всякого, кто сумел его разжечь. Аня сумела. Еще тогда – полгода назад, когда они познакомились в гостях «у подруги друга подруги». Не бывает случайностей. Аня твердо верила – сама судьба свела их на этой бездушной вечеринке под ужасающие звуки «самой модной в этом месяце» песни, под звон пивных кружек и хохот нетрезвой компании. Да, это была Судьба. И судьба хранила их отношения все эти полгода. Но…всегда случается то самое «но», после которого так трудно поверить в искренность и невозможно надеяться. Саша стал постепенно удаляться от Ани. Ничего не объясняя (или она не хотела слушать?), он появлялся все реже и реже, пока не пропал совсем. Аня не видела его уже четыре дня. Аня знала, что больше не увидит никогда… просто не говорила этого вслух.
- Что стоишь?
Аня обернулась. Света стояла на пороге и криво улыбалась. Эта улыбка прожигала плоть сильнее каленого железа. «Я же говорила…»
Аня внезапно захотелось провалиться сквозь землю. Подруга умела причинять боль, пусть ненароком, но умела, и сейчас девушка не могла и двинуться с места, не ощутив острого спазма в груди. «Он ушел и не обещал вернуться…».
Света мягко, по-кошачьи бесшумно приблизилась к Ане и обняла ее за плечи.
- Да не переживай ты так! Последний он что ли? Не последний! Так стоит убиваться? Кстати, твой Саша даже некрасивый. Найдешь лучше…
Аня угрюмо кивнула. Саша действительно не был красавцем: невысокий, худой с болезненно бледным лицом и тонкими сухими волосами цвета топленого молока – почти альбинос. Но ведь это был он… Тот самый, практически идеальный молодой человек…
- Ах, Свет замолчи ты уж. Честное слово, надоело.
Аня через силу отстранилась. На самом деле ей жутко хотелось еще немного побыть в объятиях подруги, почувствовать себя нужной, пусть и не понятой до конца, но необходимой. Тугой комок застрял в горле, мешая дышать…
- Нет, - говорила Света, крепче сжимая плечи подруги. – Я этого так не оставлю… Может, я и не лучший друг в мире и люблю лишнего сболтнуть, но я ведь не каменная! Хочешь, я тебе помогу?
- Поможешь? – удивилась Аня.
- Ага.
- Интересно, как?
- Ты когда-нибудь слышала о приворотах?

Аурелика де Тунрида

о...не нравится мне это, ой как не нравится!... ничего хорошего из этого точно не выйдет - как и всегда в подобных случаях


ой, какой страшное название...
хотя эпиграф вроде немного утешает:
Второй шанс для тебя и меня,
Второй шанс для нас двоих...

Аня застыла с открытым ртом. Привороты? Очень смешно. Девушка никогда не замечала в себе особой страсти к оккультизму, ведовству и прочей мистике и, конечно же, никогда не верила ни во что подобное. Многие ее знакомые частенько собирались вечерами, и после распития нескольких бутылок крепленого вина предавались «магическим ритуалам». Аню это настораживало и смешило. Наверное, тут сказалось воспитание. Она выросла в семье, где все верили в Бога и, следовательно, к темным искусствам относились с подозрением, если не сказать – с отвращением. Аня тоже унаследовала это качество. Но в тот момент, когда ее сердце готово было разорваться в груди, мысль о привороте не казалась столь уж омерзительной. Чем черт не шутит? Всяко особого вреда не будет.
- Приворот говоришь? – повторила Аня чуть дрожащим голосом. – А ты уверена, что мне это нужно?
- Не была бы уверена – не предложила бы, - парировала Света. – Я советую, а ты можешь отказаться…
Аня задумалась. Взгляд ее блуждал по комнате, пропахшей медом и шоколадом. Саша терпеть не мог шоколад…
- Хорошо. Давай.
- Замечательно, сколько сейчас времени?
Света окинула взором кухню, но не найдя часов, вопросительно уставилась в лицо подруги.
- Не знаю… Около полудня…
- Хм, ну тогда давай завтра. Сегодня поздновато будет…
- Почему? – почти крикнула Аня и, устыдившись собственной вспыльчивости, покраснела.
- Потому что поздно, - усмехнулась Света. – Тем более перед… ну ты понимаешь… нельзя есть и пить три…нет четыре часа, а мы только что чаевничали…
Аня хотела сострить, что в этом доме «чаевничал» только один человек, в то время как другой, мечтал заткнуть первому глотку полотенцем и понаблюдать за предсмертными корчами, но удержалась.
- Так что я приду завтра часикам к девяти утра, а ты готовься – не молись, не ешь и не пей…
Аня кивнула. Все равно ни пить, ни есть она не была в состоянии…

Весь день Аня провела в полубреду. Она бесцельно бродила по квартире, натыкаясь на стены и запертые двери, долго сидела на полу своей комнаты, разглядывая ненавистно бежевые обои, курила одну сигарету за одной, пила кофе и мечтала о покое, который был ей неведом. Всю жизни она гонялась за воздушными замками, и каждый раз они рассыпались горсткой пепла, обжигая пальцы холодом, а щеки слезами. Еще год назад она думала, что это всего лишь испытание – обычное испытание, какое выпадает на долю каждого человеческого существа, но затем осознала, что вовсе это не испытание, а проклятие. Бесконечное проклятие. И она смирилась, опустила руки, научилась приспосабливаться и даже гордиться тем, что считала себя крайне несчастной. Глупо. Очень глупо. Но когда у тебя нет не единой победы, приходится гордиться поражениями. И это тоже своего рода удовольствие.
Устав от безделья, Аня поднялась на ноги. Начинало смеркаться. На дворе стояла ранняя осень. Сентябрь в этом году выдался солнечным и жарким, с середины лета не было дождей, и листья пожелтели раньше срока. Аня не любила осень, не находила в ней той воспетой поэтами романтики, что так притягивает молодых наивных особ и гламурных барышень. Аня, рожденная в январе, обожала зиму. Это было ее время года – холодное, суровое, слепящее девственной белизной, поражающее первородной красотой, лишенной пестрых красок лета или пленяющих ароматов весны. Зима хороша по-своему. Немногим дано уловить ее ни с чем не сравнимую прелесть.
Было около шести вечера, когда Аня натянула на себя потертый кожаный плащ, купленный еще три года назад и побывавший в таких «переделках», что можно было дивиться тому, что он не развалился и не разошелся по швам, распустила темно-каштановые волосы и, слегка подкрасив ресницы черной тушью, вышла из дома. Она не имела ни малейшего понятия, куда пойти, но точно осознала одно – встречаться со знакомыми она была не намерена. Сероватое небо давило. Складывалось впечатление, что через пару часов небосвод рухнет на щербатый асфальт, наконец, прекратив все людские страдания. Девушка улыбнулась своим мыслям – как приятно было бы сейчас умереть. Нет, она вовсе не стремилась к смерти и даже не восхищалась ею, окунувшись в поток ставшей ныне модной «темной романтики», она лишь понимала, что устала от жизни. А когда тебе надоедает одно дело – жутко хочется заняться другим. Точно так же и с жизнью: если тебе надоело жить – умри, не мучай себя и окружающих. Но Аня была слишком слабой, чтобы позволить себе умереть. Уж лучше страдать – отстрадать свое, а там видно будет – напрасно ты выжила, или нет…
Мысли путались, сбивались, пружинили в голове, трещали, суетились, причиняя боль.
До остановки Аня добиралась долго – не меньше получаса; по пути выкурила две сигареты и, не удержавшись, купила себе шоколадное мороженое и с неожиданным аппетитом съела его. На душе полегчало. Мороженое – ну что это такое? Заледенелое молоко да красители, а настроение поднимает… Или дело было в погоде, которая начинала портиться: ветер швырял в спину девушки обрывки газет и конфетные фантики, ерошил волосы, хлестал по лицу, а она не расстраивалась – напротив, ощущала прилив сил… Удивительно…
«Дура я, - думала Аня. – Накручиваю себя, довожу до изнеможения… И ради чего? Словно бы мир давно перестал для меня существовать! Нет! Нет! Жизнь прекрасна, действительно прекрасна. Даже эти грязные фантики, даже пустые пивные бутылки…»
Аня замедлила шаг. Ее внимание привлекла странная картина – на автобусной остановке, на расшатанной скамейке, на которую не то, что садиться, и смотреть было страшно, лежал нищий – с нечесаными волосами, свалявшейся бородой, в потрепанном плаще и неописуемо рваных кроссовках. Он лежал на спине, подложив под голову руки, и тихо похрапывал. Ветер играл с полами его одежд, забрасывал в лицо горсти пыли и песка, а нищему было все равно, он был спокоен и, очевидно, счастлив. Аня улыбнулась…

так, тапочки выдала)
теперь пишем по существу...


а "гламурный" это вообще как? а то я все встречаю сие слово, а что оно значит...


ааа... какая кровожадная, оказывается, Аня
а Света вообще монстр - сожрала все конфеты и как ни в чем не бывало



какие однако шустрые мысли


и вообще, я тебе уже говорила, что ми лю твой стиль?
впрочем, даже если повторюсь - ми лю твой стиль

- какой-то мало понятный штамп... я тоже не удосужилась разобраться, что это такое.


Ням =)))

И твои философские размышления я тоже люблю.



Идеальные молодые люди и привороты - всегда любопытно... Одни проблемы от влюблённости, я всегда говорю

Glamour
англ: - волшебство, чары, чарующая сила
фр: - обояние, привлекательность
итл: - шарм, очарование
Glamour up - приукрашивать, расхваливать
Glamour girl - шикуарная девица, красотка...

У Аурелики, я более чем уверен - это слово чуть ли не в пафосе с ее-то неприязнью к лапушкам и пушистикам, пальчикам и ротикам...и дргуим словам с уменьшительными, "разнежеными", в постельных тонах суффиксами...
Поэтому слово Glamour приобретает отталкивающий, противоположиный смысл, и используется дла иронии и более того - экспрессивного, негативного восприятия, в частнсти: любая девушка смотрящая МТВ, слушающая Диму Билана и пытающаяся одеваться как "Фабрика Звезд", совмещая ее с Дом 2...


to topic:
Понравилось.
Одно не пойму, почему у тебя герои безликие... ну волосы темно-каштановые, ну ресницы намазала тушью (и выглядит, как Жанна..., только она может "улыбнуться" глядя на нищего, причем истерически...)
"Чаевничать" - есть такое слово, или это ответ на мое "Выюркнуть"?
кавычки зачем?

Тоги - Злобная Рыбка


о, спасибо за пояснение а то все я голову ломала, что ж это за "гламур" такой... а оно вон что, оказывается:

жуть жуть, а не "стиль"



мм..."сленг"? разговорная речь?
в устном виде можно и не такое выдать...
проверено

Потому как это скорее не люди, а образы... В первом рассказе герой и вовсе безымянным был. И я надеюсь, что каждый узнает в моих героях кого-то знакомого. *вот ты уже узнал)*

Ты прав совершенно, абсолютно и безоговорочно. Потому как на самом деле, скажем, прохладно отношусь к подобным "личностям."

В переделках побывала героиня в плаще, а не сам плащ.

В другой раз она бы лишь брезгливо поморщилась да отвела взгляд в сторону, оскорбившись видом зловонного бродяги, но сейчас ее сердце учащенно билось, словно восхищаясь безмятежностью этого воистину обделенного судьбой (по общественным меркам) человека. А ведь он был много счастливее большинства ее друзей. Что ему нужно для счастья? Бутылка суррогата и пустая скамейка. Смешно и глупо…
Аня снова закурила. На улице было малолюдно, маршрутки ездили редко, а в автобусы она не садилась из принципа – ненавидела душную толкотню, грубые голоса возвращавшихся с работы горожан и просто терпеть не могла кондукторов – обязательно женщин среднего возраста с одутловатым лицом и синюшными кругами под мутными глазами. Сигарета тянулась плохо и норовила потухнуть. Откинув крышку газовой зажигалки, девушка прикурила еще раз. Но сделать затяжку так и не смогла – подоспела «газель» под первым маршрутным номером. Подобрав полы плаща, Аня скользнула на сиденье рядом с водителем. Расплатилась. Двигатель с глухим рычанием завелся, и маршрутка тронулась с места. Аню качнуло в сторону, но она ухватилась за краешек сиденья и сумела удержать равновесие. В голове по-прежнему роились сотни бессвязных мыслей, каждая из которых раздражала, доводя девушку едва ли не до исступления. Думалось ей о Смерти, о Саше, о Сашиной смерти и ее собственной… А хотелось подумать о чем-то приятном – о котятах, фисташках или жареном миндале…
Водитель даже и не смотрел в сторону Ани, он монотонно крутил руль и тихо напевал себе под нос строчки совершенно незнакомой девушке песни – что-то о «волках, крестах, шконках» и прочих неинтересных Ане вещах… Раньше она часто размышляла над тем, почему водители маршруток готовы часами напролет слушать свой «шансон», барабаня пальцами по рулю и подпевая в излюбленных местах… Аня подобную музыку на дух не переносила, считая ее как минимум неэстетичной, а как максимум – невыносимо бессмысленной. Теперь ей было безразлично, какие звуки доносились из расположенных в «хвосте» газели колонок. «Обидно будет, если эта музыка окажется последним, что я услышу в жизни…»
Пришла в себя Аня лишь в тот момент, когда маршрутка затормозила на остановке перед мостом. Аня решила выйти. Бесшумно закрыв дверь, девушка, стуча каблуками, двинулась вперед по тротуару. Но вскоре замедлила шаг и повернула назад. В городском парке осенью красиво – желто-багряные кленовые листья перемешиваются с зеленью тополей, складываясь в причудливое панно увядающей средь золота и изумрудов природы. Этой осенью золота не было – только красноватая ржавчина истощенной, тонкой листвы хрустела под ногами и рассыпалась в труху от малейшего прикосновения. Аня вздохнула и засеменила вперед по мосту, почти прижимаясь всем телом к перилам. Холодный ветер задувал в лицо, внизу шла рябью черная вода… Навстречу ей по проезжей части, ослепляя маслянистым светом оранжевых фар, неслись автомобили, некоторые водители, заметив девушку, сигналили ей вслед. Аня не оборачивалась. От одной мысли о встрече с кем-то из знакомых ей становилось тошно… В кармане плаща лежала пачка сигарет – единственное спасение от мирской суеты. Крепкая затяжка – и несколько секунд можно наслаждаться полной тишиной: ни мыслей, ни видений…
Света частенько говорила Ане, что если та не прекратит выкуривать по полторы пачки в день, то однажды скончается в муках от рака легких. Аня только фыркала и отворачивалась. Уж лучше она будет курить, чем потащит в свою постель первого встречного, улыбнувшегося ей на улице парня, как поступала подруга – девушка со столь упрощенной моралью, что и Вавилонская Блудница на ее фоне показалась бы не иначе как Пресвятой Девой… И теперь эта самая Света будет привораживать ее Сашу. Чего же можно ожидать от сего ритуала? В лучшем случае в Саше должна проснуться звериная похоть, в худшем… впрочем, может ли быть что-то хуже?
Аня плотнее запахнула трепетавшие на ветру полы плаща и, спустившись по обветшалой лестнице, двинулась в парк – в темноту. Половина фонарей перегорела, и теперь в округе царил колкий полумрак, полный причудливо искривленных теней, шелестения опадающей листвы и хриплого карканья облюбовавших мусорные баки ворон. Ане стало не по себе. Почти кладбищенская атмосфера удручала. Опять захотелось расплакаться, предаться жалости к самой себе – усесться на ближайшую скамейку и, закурив, отчаянно разрыдаться, позволяя вместе со слезами выплеснуться наружу тоске, стиснувшей сердце в груди железным обручем.
«Ни за что! Не позволю… Пусть плачут другие, а я хочу смеяться…!»
Аня смахнула непрошенную слезу и ускорила шаг.
- Эй! Девушка, постой! Ну, стой тебе говорят!
Чья-то тяжелая рука опустилась на плечо Ани…

приятное: жареные с миндалем котята
а я ведь говорила, что Аня кровожадная...


аа... я тоже так могу
[offtop]хотя сейчас Шансон уже не тот, что пару лет назад... [/offtop]


мурк... до чего ж красиво...


вердикт - хороший кусь
мурк)

Наверное, стоило закричать, понадеявшись на помощь со стороны прохожих, или рвануться с места и бежать, бежать, пока хватает сил, пока горло не пересохнет, а в глазах не запляшут алые круги. Но Аня приросла подошвами сапог к асфальту. Сердце сжалось в груди и замерло.
- Ты глухая?
Аня медленно обернулась. Молодой человек не старше двадцати лет с обветренным лицом, потрескавшимися губами и глазами цвета черного чая внимательно рассматривал девушку, улыбаясь уголками рта. Его длинные светлые волосы были неаккуратно стянуты в растрепанный хвост и спадали на правое плечо. Аня заметила, что он был одет в драную проклепанную косуху, которая, не смотря на пронизывающий холод, была расстегнута. На шее юноши висела маленькая, кажется бронзовая, подвеска - Молот Тора, поблескивая в скупом свете фонарей…
«Такой не убьет… Может быть…»
- Не глухая, - огрызнулась Аня. – Но могу быть немой…
- Не заметно, - ответил парень. – Ладно, не бойся… Я всего-то хотел попросить спички… Прикурить дай! Пожалуйста….
Аня вытащила из кармана зажигалку и протянула незнакомцу. Лязгнув крышкой, тот прикурил.
- Меня зовут Дима и спасибо…
- Не за что…
Аня уже хотела идти дальше своей дорогой, когда цепкие пальцы снова схватили ее за руку чуть повыше локтя…
- Познакомимся?
- Нет. Не стоит….
- Ну, как хочешь…
Длинноволосый Дима многозначительно хмыкнул и поспешил скрыться в темноте. Аня осталась в одиночестве. Ладонь холодили металлические бока зажигалки…
Она ненавидела уличные знакомства. Она вообще ненавидела новых людей, новые лица и новые проблемы. Куда как проще жить в собственном ограниченном мирке, выползая «на свет божий» лишь для того, чтобы купить пачку сигарет или пакет молока…Действительно, проще…
Силуэт парня окончательно растворился в вечернем сумраке, и Аня двинулась дальше…
«А может, стоило познакомиться? Вдруг это судьба? Забыть Сашу, начать новую жизнь с Димой… Он ведь довольно симпатичный, - думала девушка. – Зато грубиян… Нет, все правильно…»
Больше Аня ничего не видела и не слышала… Спотыкаясь, она брела по глянцево-черным дорожкам, не оборачиваясь на шорохи и возгласы. Стемнело. Она не замечала Тьмы. Просто шла…
Никогда прежде Аня не задумывалась так отчаянно о самоубийстве. Конечно, не раз она пыталась представить себе последнюю мысль уже простившегося с жизнью человека, но воображение подводило. Она понимала, что в такой момент навряд ли человек думает, какой стороной лезвия распороть себе вены на запястьях, или стоит ли сметать пыль с подоконника, прежде чем спрыгнуть вниз… Нет. Возможно, он вспоминает все лучшее, что случалось с ним в жизни, или худшее – что заставило с этой жизнью покончить…
Аня боялась умирать, потому что все еще не разучилась жить. А Саша… Саша не первый, кто разбил ее сердце. Пугало другое – он мог оказаться последним. А стоит ли жить, когда твое сердце закрыто для любви, для радости; когда твои губы больше не способны растягиваться в улыбке, а глаза лучиться счастьем при виде рыжего пушистого котенка или приготовленного бабушкой сдобного пирога? Нет в мире вещи страшнее пустоты. И эта пустота, молчаливое равнодушие ко всему, что дышит и движется, постепенно овладевало девушкой. Она чувствовала, как скользкими упругими щупальцами обвивая горло, Бездна Безразличия тянет ее вниз – в вечный холод отрешения от мира, его хлопот, мелких радостей и наивных бредней…
Зацепившись носком сапога о жестяную банку из-под пива, Аня, едва не упав, остановилась. Вытащила из пачки предпоследнюю сигарету, но, так и не сумев поджечь ее, скомкала и выбросила в траву…

а этот Молот Тора, он как выглядит, мм? интересно просто - не видела никогда
*выделенное bold'ом... сама увидишь? *



хе-хе... теперь, значит, пироги с котятами? причем непременно рыжими и пуффыфтыми?
ну-ну...
*кстати, запятая перед "или" не нужна*
*и еще - лучше будет "приготовленного бабушкой сдобного пирога*


мурк ))

Увижу)
А Молот Тора (подвеска) выглядит примерно так.


Действительно) Тут я промахнулась)

На этом вечер закончился. Резко скатился во Тьму, замер, растворился, умер. Нет, Аня не падала в обморок, не лишалась сознания, напротив – скорее всего пришла в себя, а потому расплакалась – тихо, но искренне, размазав тушь; заставив покраснеть глаза и нос, а губы – дрожать. Аня не любила плакать и не умела, но ведь не найдется на свете ни одной девушки, которая не умея и не любя плакать, ни разу бы так и не заплакала. А Аня была самой обыкновенной девушкой, поэтому и рыдала очень даже обыкновенно – прижав ладони к лицу, сглатывая соленые слезы и всхлипывая…
Аня не заметила, как взбежала по крошащимся под ногами ступенькам, как, слепо утыкаясь в перила, миновала мост; очнулась она только лишь на автобусной остановке. На девушку, конечно же, пялились – жадно, ненасытно, готовясь растерзать, готовясь расхохотаться в лицо. Ведь нет для толпы удовольствия слаще, чем видеть чье-то неподдельное горе… И чем сильнее горе, тем рьянее толпа. Аня знала это, но не пряталась, не отводила взгляда в сторону – если кому-то приятно становится свидетелем ее беды – пусть становятся. Она не выкажет слабости, не заставит себя шагнуть назад…
Вместо того чтобы отвернуться, Аня засмеялась – громко, хрипло; надорванный голос дрожал. Девушка и парень, немолодая женщина с авоськами, пожилой мужчина – случайные люди, просто такие же, как и Аня – ждущие авто тени попятились, съежились, испугались, начали таять в ее глазах… Женщина с авоськами перекрестилась, Аня рассмеялась громче. «Как просто превратить толпу из чудовища в испуганного ребенка! Вот она царь, а вот уже раб…»
Фиолетово-черное небо, испачканное масляными подтеками электрических фонарей, невидяще наблюдало за торжеством человечишки над толпой. Аня чувствовала, что небо действительно следит за нею… «Я схожу с ума... Я всегда знала, что это однажды случится… Бедный Саша…»
На самом деле она вовсе не сходила с ума. Безумие – слишком ценный дар, чтобы разбрасываться им налево и направо… Иногда Ане начинало казаться, что она даже желает лишиться рассудка – погрузиться в спасительное небытие, жевать пряники в уютной белой комнатке и ни о чем не думать, ни о ком не тосковать; жить одним днем, который никогда не сменит вечер, никогда не сменит ночь. Ведь безумцу безразлично, какое за окном время суток – была бы еда да вода, и он продолжит свое существование в святом неведении… Неведение. Какое счастье ничего не знать… Аня страдала оттого, что слишком часто думала о вещах, о которых девушке, женщине – да что уж там, человеку ее лет – думать не положено. Например, о Смерти; или что еще страшнее – о Жизни…
Смех оборвался. Аня закрыла глаза ладонями. Плотно прижала – темноту взорвали желтые и красные круги…
«Ненавижу себя… Боже, ну кому нужны мои слезы? Ну кому нужны мои слезы? Кому нужна я! Как глупо… Меня приняли за идиотку… А ведь я не идиотка, я самая настоящая дура!»

хех... а разница?
*и вообще, ми слово "идиотка" не нравится, но ми об этом тактично умолчит... *


"которая, не умея"


я бы убрала второе "становятся", ибо повтор...


"вместо того, чтобы отвернуться"


1) а точно - "авто"? может, все-таки "автобус"?...
2) на счет знаков, в частности "тире"... что-то с ними очень странное получилось) мне кажется, было бы луше так:
"...пожилой мужчина – случайные люди, просто такие же, как и Аня, ждущие авто тени, - попятились..."


воть...
мурк

Разболелась голова. Хотелось домой, но проклятая маршрутка и не думала подъезжать. Аня чувствовала, как холодные ручейки черных от туши слез просачиваются сквозь пальцы и пачкают ладони, но она не могла унять плача, как не могла унять и разрывающегося от частых, совсем не ритмичных ударов сердца. В такие моменты человек уже не задумывается над тем, как он сейчас выглядит и что чувствует; наверное, подобное существование на грани безумия и есть самая настоящая жизнь – та, что обычно проживают цветы на подоконнике и собаки, которым не ведомы не сердечные муки, ни муки духовные… Сейчас Аня готова была отдать многое, лишь бы не позволить закончится этому мигу. Но все в этом мире конечно. Ослепляя белым светом фар, подъехала «единица». Всхлипнув в последний раз, Аня подобрала полы развевающегося на ветру плаща и скользнула в маршрутку. Кто-то на остановке бросил ей вслед «ненормальная», но Аня ничего уже не слышала…Захлопнулась дверь, взывал двигатель, «газель» тронулась с места…
«…Sors salutis
Et virtutis
Michi nunc contraria
Est affectus
Et defectus
Semper in angaria
Hac in hora
Sine mora
Corde pulsum tangite…»




«Всему свое время… Время рождаться и время умирать; время насаждать и время вырывать посаженное. Время убивать и время врачевать, время молчать и время говорить. Время искать и время терять, время любить и время ненавидеть; время войне и время миру» Книга Екклесиаста. 3; 1-8

Проснулась Аня с чудовищной головной болью как от похмелья; хотя девушка ничего и не пила, да и к спиртному относилась, мягко говоря, прохладно, она не могла поверить, что это отвратительное состояние – всего лишь последствие давешней истерики, приключившейся на автобусной остановке. Аня почувствовала укол совести – какой черт дернул ее вести себя подобным образом. Она никогда не была особо чувствительной, и уж тем более склонной к истерикам. Но видимо ожидание возвращения того, кто вернуться не обещал и что страшнее – не собирался - брало свое. Глаза, покрасневшие от слез, саднили; лицо опухло – Ане страшно было подходить к зеркалу, она знала, какое чудовище отразиться на поверхности посеребренного стекла, и все же женская натура снова одержала верх. Скривившись от боли, пульсирующей где-то глубоко под кожей висков, Аня сползла с кровати – старой, скрипящей при каждом движении и этим невыносимо раздражавшей. Ступни обжег колючим холодом ореховый паркет. Девушка инстинктивно сжалась – судорога прошлась по телу, остудив кровь и заставив сердце протестующее екнуть в груди. Кое-как поборов желание вернуться в теплую, хотя и одинокую постель, Аня поднялась на ноги. Одернула черную ночную рубашку и, ежась от холода, приблизилась к темно-коричневому трельяжу, стоявшему у самого окна и мешавшему дневному свету проникать в комнату, отчего в спальне в любую, даже самую солнечную погоду стоял вязкий, липкий полумрак. Аня не хотела ничего менять. Подруги часто говорили ей, что ее комната похожа на монашескую келью – такая же темная, убогая и негостеприимная, но девушка не обращала на это излишнего внимания, разумно полагая, что выбор мебели для собственного жилища – исключительно ее дело, и уж никак не подруг, которым только того и надо, что покритиковать да обидеть. Будь Аня чуточку посмелее она бы с удовольствием выкрасила стены в черный цвет, повесила бы на окна тяжелые бархатные шторы в тон стенам и жила бы припеваючи в этой черной комнате. Но девушке не хватало духа осуществить задумку, а, может быть, мешала лень, или безразличие ко всему… Да, скорее всего причина была в последнем…

Наконец-то я и до тебя добралась!
Критиковать ничего не стану, здесь уже и до меня немало отмечено. Но скажу, что прочитала с удовольствием, особенно второй рассказ (как я поняла, он еще не закончен) с непонятным, видимо немецким названием и, не менее непонятным эпиграфом! Может это я поймала настроение этого рассказа, или сам рассказ пришелся впору моему настроению... не знаю. Но что-то в нем цепляет)




вот это особенно понравилось)
В общем, жду продолжения!

Собственный внешний вид привел Аню в шок, выглядела она не просто плохо, а паршиво – опухшее лицо приобрело нездоровый красноватый оттенок, обветренные губы потрескались, серые глаза зло смотрели на мир из-под зудящих, отяжелевших век. Захотелось разбить зеркало. На место отчаянию пришла злоба: холодная, всепоглощающая, сводящая скулы и заставляющая ныть стиснутые до ломоты зубы. Девушка с силой сжала кулаки: острые ногти, покрытые облупившимся бордовым лаком, впились в нежную кожу ладоней и без труда пропороли ее – теплые струйки крови склеили пальцы. Аня зарычала – совсем по-звериному…
Она редко жалела себя, но в те моменты, когда эта самая жалость подтачивала выпестованное годами холоднокровие, девушка готова была растерзать себя; жалость потихоньку превращалась в ненависть, которую не мог заглушить голос разума, твердивший, что самобичевание ни чем не лучше презренной меланхоличной жалости, что так часто обуревает отвергнутых девиц. Сейчас Аня смотрела в зеркало, наблюдая за тем, как бледнеет ее лицо, а на скулах вспухают дрожащие желваки. Отвратительное состояние. Аня опустила слезящиеся глаза – плакать от злости было невыносимо. Пожалуй, такой разбитой она не чувствовала себя еще никогда. Ненависть к себе, ненависть к собственной слабости и не способность признать поражение сыграли с девушкой скверную шутку – она поняла, что безнадежно увязла в пучине неконтролируемой апатии. Мысль о смерти уже не грела и не казалась желанным избавлением. Аня равнодушно разглядывала небольшие маникюрные ножницы, забытые на столешнице. Острые металлические концы заигрывающе поблескивали, манили своей доступностью. Девушка лишь усмехнулась, понимая, что все равно не притронется к ним, а если и притронется, ей не хватит смелости проткнуть (не порезать) вены на запястьях, что так завораживающе пульсировали под бледной тонкой кожей. Синеватые струны, натянутые от напряжения, трепетали в ожидании прикосновения холодного металла, способного заставить их петь – в первый и последний раз… Нет, сегодня Песни Смерти не дано было зазвучать.
Аня с хрипом втянула в легкие воздух и вернулась в кровать, залезла под одеяло, свернулась калачиком и закрыла глаза. Она не собиралась спать, но и бодрствовать тоже не могла. Лучше просто полежать в тишине, придаваясь пусть и не самым приятным, но все-таки освежающим душу воспоминаниям… А думала она о Саше, которого, кажется, уже успела разлюбить за вчерашний вечер, но забыть так и не смогла. И не сможет, потому как последняя любовь не забывается никогда и в этом она может соперничать с первой – самой бурной, но и самой короткой. Свою первую любовь Аня не помнила, а может просто не хотела… Рыжая кошка Софья прыгнула на постель. Девушка встрепенулась, но оборачиваться, или прогонять любимицу не стала. Наверное, эта полукровка – помесь ангорской и дворовой – была единственным во всем свете существом, готовым разделить горе Ани, не ища при этом выгоды для себя. Кошка по-хозяйски прошлась вдоль кровати, для приличия мяукнула и улеглась у ног девушки, заурчала. Аня невольно улыбнулась. «Хоть кому-то я еще не безразлична, - думала она. – А говорят, что кошки не преданы… Глупости. Впрочем, те же люди утверждают, что существует любовь… А это уже смешно…»
Впрочем, долго наслаждаться покоем Ане не пришлось. В дверь постучали: громко, нетерпеливо, точно при пожаре. Обычно так стучат гонцы, принесшие не самые добрые известия, в надежде на то, что скорость передачи донесения хоть как-то облегчит их нелегкую судьбу. Ведь вестников несчастья принято вешать. Аня знала, что даже будь ее воля, она не смогла бы никого повесить, хотя и очень этого желала.
Поборов сковывающую мышцы лень пополам с меланхолией, девушка выбралась из постели, растревожив Софью, нехотя спрыгнувшую на пол и засеменившую к двери мелкими, но быстрыми шажками…
- Как я тебя понимаю, киса, - вслух проговорила Аня. – Никто не любит, когда их прогоняют с насиженного места… Но что поделать! Сдается мне, пришла наша колдунья…