Думала прилепить сие творение к своей "Кузнице ужасов", но она, родимая, закрылась и уехала в архив. Пришлось создавать новую тему.
Дружок, хочешь, я расскажу тебе сказку?


НЕСПЯЩАЯ ПРИНЦЕССА

Государь всея Амброзии Лютиус Громовитый в королевстве своём однажды всю магию разом взял да запретил. Просто была у него очень сильная неприязнь ко всем этим творцам заклинаний, гадателям и народным целителям любого пола и возраста. Подбежит к нему, бывало, старушенция-предсказательница и заводит свою шарманку: позолоти, мол, ручку! Или развернёт король газету утреннюю, а там объявления: колдун в пятом поколении снимает сглаз и порчу, делает отворот-приворот с трёхсотпроцентной гарантией качества! И так осточертели они Лютиусу, что решил он их всех извести. Как услышит «позолоти ручку», так повелевает окунуть ручку эту в котёл с расплавленным золотом – сама попросила! Или заявится король к колдуну и яблоко подгнившее протягивает: сними-ка порчу вот с этого! Ах, не можешь? Тогда голову с плеч – не надобны в королевстве нашем такие граждане лживые!
И после недельных трудов государевых нельзя было встретить в Амброзии ни единой гадалки, ни единого чародея-кудесника: все преставились, кроме колдуна Неверьянина, который жив остался лишь потому, что чувство юмора имел. Когда Лютиус Громовитый на пороге возник да потребовал с яблока порчу снять, взял Неверьянин ножичек кухонный да вырезал с яблока бочок подгнивший. Сильно смеялся тогда государь – аж до колик желудочных. Неверьянин королю лекарство приготовил, но государь пить не стал и, весь в коликах, во дворец отправился. Назавтра пришли стражники, дабы колдуна арестовать да казнить, а того и след простыл: эмигрировал на большой скорости в неизвестном направлении.
И потекла жизнь в Амброзии безо всякой магии. Открывает теперь государь газету, а там – сплошь критика зарубежной политики да спорт. Красота!
И дочка королевская, принцесса Аманита, тоже красавица была, и к тому же любознательна до крайности. Вздумалось ей как-то на народ посмотреть. Правда, чего на него смотреть-то? Всякий зрелый правитель, разумеется, знает: сколько на народ ни смотри, он от этого лучше не станет. Ну, а тут молодость, понятное дело: всё-то ей любопытно. Попросила, значит, Аманита у королевской кухарки платье простое, переоделась и по базару гулять отправилась. Интересно ей: там «Рыба, рыба!», сям «пирожки самые горячие!», под навесом гора горшков глиняных громоздится. Все шумят, галдят, торгуются, ругаются. Насмотрелась принцесса на народ этот, да повернулась, чтобы домой пойти, как вдруг – раз! – старухе некоей ногу отдавила.
– Ах, мерзавка! Смотри, куда прёшься-то! – вскричала бабка и запрыгала на ноге неотдавленной. – Какая молодежь нынче наглая – никакого уважения к пожилым!
– Ступай прочь, старушенция корявая! – с достоинством изрекла принцесса.
Старуха от возмущения аж прыгать перестала.
– Вот как, девчонка нахальная?! Думаешь, ты всегда молодой да красивой останешься?! Так вот, сейчас же нос твой пожелтеет и отвалится!
И повела она руками – и так, и вот эдак, – и под свой нос что-то «бу-бу-бу»! Хоп! – и принцессин носик не только не отвалился, но и не пожелтел ничуть. Остался, короче говоря, столь же хорошеньким, как и прежде. Старушенция было озадачилась, но тут толпа её освистала, осмеяла, а кто-то по доброте душевной свёклой запустил. Уковыляла бабка шустро восвояси, прихватив, кстати, свёклу. А принцесса Аманита во дворец вернулась.
Кстати сказать, старушенция та была колдуньей – самой последней, что осталась во всей Амброзии. Государь её не приметил потому лишь, что была она не слишком хороша в ремесле своём, и денег у неё вечно не хватало на рекламу газетную. А когда репрессии магические начались, то совсем прижухла и носа на улицу не казала. Карты, свитки, амулеты да порошки волшебные сожгла, а шар хрустальный в погреб спрятала, под репу с картошкой. Соседи о колдовстве её не знали и называли маразматической бабкой, что было не слишком вежливо. Так что жила она уж много лет, ничего магического прилюдно не демонстрируя до сего момента. Просто сейчас не сдержалась – оскорбилась сильно, и что же? Оказалось, позабыла на старости лет такое заклятие несложное. Да ещё плохо – люди могли заподозрить, что она не просто бабка маразматическая, а колдунья-подпольщица, и тогда не миновать кары государевой!
Дотопала эта колдунья домой и в размышлениях, уехать из Амброзии или нет, в погреб спустилась. Разыскала среди картошки шар хрустальный, глянула в него и так подпрыгнула, что все маразмы как рукой сняло. Девчонка наглая принцессой оказалась! Тут уж никаких размышлений быть не могло – и эмигрировала старушенция за пять минут. А шар хрустальный по дороге в речке утопила.
День прошёл, вечер прошёл, и вот ночь настала. Во дворце все, кроме стражников, спать улеглись. Принцесса Аманита тоже, значит, улеглась. Лежит под одеялом, заснуть пытается, а сна ни в одном глазу. То на правый бок повернётся, то на левый, то на спину, то на живот – не идёт сон, хоть тресни! До утра она так перекатывалась, все простыни в комки посбивала, а заснуть не смогла. Утром поднялась с постели сердитая да разбитая, родителям венценосным объяснила, что бессонница с ней приключилась. Те, конечно, посочувствовали, призвали лекаря, а тот пилюли снотворные предложил на случай, если такое повторится.
Аманита пилюли в свою спальню унесла, и на следующую ночь приняла одну перед сном. А потом ещё одну, так как сна всё не было. А потом ещё, и ещё, и ещё… Так за ночь всю банку употребила.
Утром король Лютиус лекаря придворного за шкирку: почему, мол, дочь моя опять заснуть не смогла?!
– Не могу знать, Ваше Величество, – отвечал лекарь. – Её Высочество здорова как лошадь, если позволите так выразиться, и физиологических причин для бессонницы нет и быть не может!
– Может, влюбилась в кого наша девочка? – предположила королева, но принцесса с гневом эту теорию опровергла. С гневом – это потому что с лошадью её сравнили.
– Шарлатан несчастный! – обрушился король на лекаря. – Пытаешься никчёмность свою оправдать?! Пилюли некачественные подсунул?! Признавайся!
– Никак нет, государь! – отвечал дрожащий лекарь. – Наивысшего качества все мои лекарства, иначе и быть не может! Ваше высочество, может, вам следовало принять не одну, а две пилюли?
– Я и приняла одну, потом вторую… – ответствовала Аманита.
– И не заснули? – поразился лекарь.
– Да я потом всю банку съела, и даже не зевнула!
Глаза лекаря круглее пилюль стали.
– Всю банку?!!! Да нельзя столько! От такого количества засыпают и больше не просыпаются!
Все уставились на принцессу, словно ожидали, что она сразу же помрёт на месте. Но она, разумеется, помирать не собиралась.
Государь метнул гневный взгляд в лекаря:
– Вот подтверждение моим словам! Некачественное снотворное! Дешёвка! Фальшивка! Велю немедленно тебя казнить!
– Нет, ваше величество! – отвечал оскорблённый лекарь. – Я докажу, что моё снотворное самое что ни на есть качественное!
После этих слов попросил принести из своей аптечки то же средство, проглотил одну пилюлю и через несколько секунд посапывал, свернувшись калачиком у трона государева. Король – только проверки ради! – лекаря ногами попинал и скипетром поколотил, но всё без толку: тот бормочет только что-то спросонья и на другой бок переворачивается. Принцесса Аманита тоже пилюлю приняла, но калачиком не свернулась и в дрёму не погрузилась. Штук пять съела, но сна опять нет как нет. Беда, да и только!
– Так, – изрёк Лютиус Громовитый, запыхавшись и утирая пот со лба большим платком шёлковым, – либо этот подлец умело притворяется… кстати, эй, там, уберите его отсюда… хоть на тот диван, что ли… хмм… о чём это я? Ага. Либо ты, дочь, что-то скрываешь от нас!
Призналась тут принцесса, что инкогнито базар посещала, и что старушенция корявая что-то сколдовать пыталась.
– Тьфу, мерзость! – в гневе великом вскричал государь так громко, что лекарь пробудился. – В который раз убедился я, что магия суть зло! Заклятие наложила, старая кочерыжка! Сию минуту сыскать мне эту старуху!
И потекли во дворец королевский потоки старух. Государь даже и не предполагал, что в королевстве столь много их обретается. Каждую два стражника ведут, пред очи принцессины представляют. Аманита взглянет и головой мотает: не та, мол. И эта не та. И та тоже. Чуть не миллион старух пересмотрела, а нужной не нашла. А те рады-радёшеньки – когда бы ещё дворец королевский изнутри увидели! Намозолили эти старушенции принцессе бессонные покрасневшие глаза, да так, что с ней чуть истерика не приключалась при виде женщины старше шестидесяти.
Государь Лютиус чело нахмурил, думает: что же делать-то? Вроде, судя по переписи населения, всех старух перебрали, значит, нужная то ли преставилась, то ли за границу уехала. Отсюда следует, что необходимо ограничить выезд граждан за рубеж… и что магию надо вышибать другой магией! И принялся он осторожно удочки закидывать: мол, кто в делах магических хоть немного сведущ? Не проконсультируете ли государя по небольшому вопросу, за соответствующую плату, разумеется? А народ, слыша такое и чуя подвох, заужасался и заотпирался: не знаем ничего ни о какой магии, и вообще, что это за штука магия-то? Даже те, кто на ромашках когда-либо гадали «любит – не любит», будто воды в рот набрали. Думают, государь сразу же закричит: «Ага! Волшбой непотребной занимались?! А вот головы ваши с плеч!»
Лютиус Громовитый пуще прежнего хмурится. Делать нечего, придётся за границу за помощью обращаться. И принялся он магам зарубежным письма посылать: помогите, мол, с проблемой одной разобраться. Маги те письма читают и отвечают: «Лютиус Громовитый? Слышали-слышали. Своих чародеев перебили и за чужих решили взяться? Нет уж, не поедем к вам ни за какие коврижки!» Какой-то наглый волшебник даже непристойно обозвал Амброзию «тоталитарным государством» с «самодуром у руля». Лютиус в гневе письмо это изорвал, а клочки ногами истоптал. Потом ещё немного подумал, вызвал к себе трёх лучших воинов-разведчиков и повелел им выкрасть самого Альтера Маркато, ректора Академии Магических Искусств. Исчезли воины и воротились через несколько дней с пустыми руками, но зато с цветными волосами: один с васильково-синими, другой с травянисто-зелёными, а третий с розовыми, точно перья фламинго. А Маркато с ними записочку передал: «Ещё одна такая попытка, и посланцы Ваши вернутся либо пола, противоположного тому, что был до того, либо вовсе о четырёх копытах да с длинными ушами! Всех Вам благ. Альтер Маркато.» Возненавидел король всех волшебников на свете, велел выдать воинам краску для волос, а сам в думы чёрные погрузился.
В столь же чёрные думы погружалась и принцесса. Чем темнее ночь, тем чернее думы. Днём-то её окружали придворные, фрейлины всякие, иногда послы иностранные, а ночью она оставалась наедине с собой, и даже головоломки и книжки её не отвлекали. И так она сама себе надоела, что подумывать стала о, страшно сказать, самоубийстве. Останавливала Аманиту лишь мысль о том, что это некрасиво. Повеситься или отравиться – и найдут её тело противно-синим, да ещё с высунутым языком. Заколоться кинжалом – дырки неприглядные в теле и одежде останутся. А если сброситься с высокой башни – тогда она будет выглядеть полной дурой, если свалится на землю в позе самой неприличной.
Придворные, прослышав о проблеме государственной важности, наперебой стали свои средства предлагать: то виски перед сном массировать, то пальцы ног. Кто-то коктейль составил, о котором слышал от знакомого, а тот от двоюродной тётки, а та – от бабки по отцу. Другой подушку хмелем и лавандой набил. Третий, памятуя о том, что поцелуи принцев расколдовывают принцесс от колдовского сна, предложил тот же метод от колдовской бессонницы. Сразу же штук пять принцев из разных стран выписали, но толку от всего этого – ноль. Не спится принцессе. Усталая она, измотанная, под глазами круги тёмные, с губ временами слова срываются нехорошие – на том базаре, наверное, нахваталась.
Подрулил как-то министр труда к Лютиусу Громовитому да как выдаст своё предложение:
– А пускай, Ваше Величество, – говорит, – дочь Ваша потрудится несколько дней до изнеможения, сон-то сразу и вернётся!
– Где это она трудиться должна? – вопрошает государь, сурово бровью помахивая.
– Да хоть на рудниках, – отвечает министр. – Многие каторжане говорят, что за день так намашешься кайлом, что под вечер без сил на лежанку падаешь и сразу в сон проваливаешься.
– Вот, значит, как? – нехорошо усмехнулся король. – У вас, министр, будет возможность убедиться в этом на опыте собственном! Стража! Увести его, в кандалы – и на рудники! Пожизненно!
Приказ исполнили, а государь поразмыслил и решил, что идея, в общем-то, здравая. Сбавил он срок министерского наказания до одного месяца, а принцессу отправил не на рудники, а в деревню. Пусть там пашет, сеет, жнёт или чем там ещё крестьяне занимаются. Ах, да – коров доят.
Через месяц вернулся измождённый министр. Теперь он не совался со своими предложениями нелепыми, а ловил подобострастно каждое слово государево – точно не слова срывались с губ королевских, а тончайшего фарфора тарелки. И Аманита тоже вернулась: осерчавшая и уставшая пуще прежнего, мозоли на ладонях натёршая, солнцем опалённая, коровами забоданная, комарами искусанная. Да, верно, она до изнеможения работала, под вечер на лежанку без сил валилась, но никаким сном не забывалась. По секрету сказать, до отчаяния доведённая, она даже тайно встречалась с одной змеёй-убийцей и предлагала ей большую сумму в золоте за один укус, от которого жертва погибала в течение тридцати секунд. Но змея попалась некультурная – довольно грубо объяснила принцессе, куда та может деньги свои засунуть. А всё потому, мол, что она, змея, от дел наёмноубийственных уже отошла, то есть отползла, и подумывает открыть хлебопекарню собственную.
Король Лютиус о разговоре принцессы с гадиной ползучей не знал ничего. В данный момент занимал его такой вопрос: казнить ли министра труда за идею провальную или всё-таки услать на рудники до скончания века. В таких раздумьях отправился он по саду прогуляться, чтобы обдумать наказание подходящее. И только государь приблизился к клумбе с маргаритками нежно-розовыми, словно губы девичьи, как вдруг резкий звук раздался – бзынь! – и раздумий как не бывало. Такой звук издавало только разбившееся окно дворцовое. Конечно, много чего бзынькать могло, но стекла в окнах дворцовых по-особому бзынькали, потому как были они тонкой работы эльфийской. Кто посмел собственность государственную портить?! И узрел в этот момент Лютиус мальчишку с рогаткой, что по дорожке садовой прочь от дворца бежал – прямиком к королю: государя не видно было за кустами жасминовыми. И едва хулиган юный с кустами поравнялся, как рука государева крепко его за ухо ухватила.
– Ты что это, паразит такой, делаешь? – вопросил Лютиус грозно. – Думаешь, можно безнаказанно окна королевские разбивать?
– Ай, дяденька король, отпустите, пожалуйста! – завыл мальчишка. – Я больше не буду!
– Конечно, не будешь, – усмехнулся король. – Отвечай, что тебе больше по вкусу: каторга или плаха? Что бы ты ни выбрал, бить стёкла мои больше никогда не сможешь!
Пространство вокруг короля и его добычи начало заполняться подоспевшими стражниками.
– Дяденька король! – завопил мальчишка, до смерти перепуганный. – Если хотите, я стекло отработаю!
– Значит, рудники, – подытожил Лютиус. – Министра сошлю туда же, за компанию. И что это за обращение дурацкое – «дяденька король»?! Разве вас в школе не учат, как к монарху надо обращаться? И, если уж зашла о том речь, почему ты не в школе, рецидивист юный?
– Да я вообще её терпеть не могу, – признался мальчишка, смирившись с будущей ролью каторжанина. – А сейчас там урок истории…
– Значит, тебе не интересна история родины? – вознегодовал государь. – Многие поколения трудились, дабы процветала наша Амброзия, а ты, негодяй, только и горазд, что окна бить!
– История, может, и хорошая… – пробурчал мальчишка, но был дёрнут королём за ухо и поправился: – Ай! Замечательная история у нашей страны, только учитель у нас зануда такой! Говорят, он несколько книжек научных настрочил. Может, и его на рудники сошлёте, а, дядень… э-э-э, ваше величество?
– И чем же тебе не угодил сей человек умный? – поинтересовался Лютиус, ухо шкодника покручивая. – Влепил тебе двойку заслуженную?
– Не-а, он не умный, он заумный. Как начнёт гундеть у доски, так всех сразу в сон клонит. А когда видит, что кто-то на уроке зевает, то заставляет переписывать параграфы из учебника. По десять раз, представляете?
Но король ничего представлять не собирался. Живейшим образом его заинтересовали слова «в сон клонит».
– И как же зовут этого… преподавателя заумного? – осторожно, словно боясь дичь спугнуть, вопросил государь.
Глаза пострелёнка так и загорелись:
– Что, его тоже на рудники отправите?! Здорово! Звать его господин Дрыгг!
Стражникам даже приказывать не пришлось: поняв короля с полумысли, с места сорвались, точно гончие голодные, и вдали растаяли.
– Ух! А может, голову ему лучше отрубить? – предложил мальчишка.
– У меня насчёт него другие планы… – отозвался Лютиус.

– Основным доходом в эпоху правления Его Королевского Величества государя Кудрияна Четвёртого, – вёл повествование господин Дрыгг, – был экспорт продукции сельскохозяйственной, по большей части – зерновых культур, известных как… Юный Пруттинс, если вы будете уделять столько внимания этой мухе, то вам придётся третий параграф пятнадцать раз переписать!
– Я… это… – промямлил юный Пруттинс, но закончить не смог: распахнулась дверь класса, и в неё протиснулись несколько широченных стражников королевских. Указующий перст одного из них на преподавателя нацелился.
– Господин Дрыгг?
– Да, это я, – ответил тот. – Чем мо…
В следующий момент он из класса был выдернут, точно продукция сельскохозяйственная, широко известная как «морковка».
Несколько секунд ученики молчали, счастью своему не смея поверить, а потом взорвались таким гвалтом ликующим, что директор школы, кентавр Эфес, галопом по коридору пронёсся и в класс ворвался, опасаясь увидеть, по меньшей мере, бедствие стихийное или нападение грабителей.

Господин Дрыгг, столь бесцеремонно с урока утянутый, боязливо предстал пред грозными очами королевскими и уподобился увядшему листу салатному. Теперь он сам оказался в шкуре двоечника, что у доски мямлит что-то невразумительное. Господин Дрыгг попытался поприветствовать Его Величество, но Лютиус Громовитый взмахом властным прервал:
– Без экивоков всяких перейдём прямо к делу. Вы можете немедленно провести урок истории для дочери моей?
– Но… э-э-э… Ваше Ве… – проблеял преподаватель перепуганный. Может, король, с чародеями расправившись, решил на историков перекинуться? Что ответить, дабы государю угодить?
– Да или нет?! – требовал ответа король.
– Я… не вижу в том… необходимости… – выдавил Дрыгг, но кулак государев звучно в подлокотник трона впечатался.
– А я вижу!!!
– Но… принцесса уже выросла… из возраста школьного! – оробев до предела, возразил историк. – И я не смогу увидеть в ней ученицу!
Брови Лютиуса чуть на кончик носа не сползли.
– Не сможешь увидеть, говоришь?! Да ежели ты, жалкий педагогишка, сей же момент не блеснёшь ремеслом своим, то голова твоя с плеч слетит, а вместе с ней всё то, чем ты видишь, слышишь или нюхаешь!!!
– Хо… хорошо… – обмер господин Дрыгг, сердце которого в пятки ушло, а следом за компанию желудок, почки и щитовидная железа отправились. – О… о чём… мне рассказывать?
– О чём угодно, начни хоть с момента основания государства нашего! – повелел король.
– Как Вам будет угодно, Ваше Величество…- пропищал историк, потом холодным обливаясь.
Тут же господин Дрыгг был препровождён в комнату, где принцесса Аманита находилась, да как начал повествование историческое… Государь Лютиус тоже пожелал послушать, но спустя минут десять понял, что в королевский рот зевающий можно свободно поместить ботинок размера немалого, и помещение покинул. Достоверно известно, что с этого момента Лютиус Громовитый стал относиться к предкам своим далёким с меньшим уважением, чем прежде, и временами величал их «занудами старыми». А ещё через несколько минут из дверей выглянул преподаватель озадаченный и поинтересовался несмело, так ли уж необходимо принцессу к ученикам приравнивать.
– Да! – рявкнул король. – Почему спрашиваешь?!
Господин Дрыгг стал цвета пыли чердачной.
– Просто я… бью их линейкой… когда замечу, что ученик заснул на уроке…
– Заснула?!!! – возопил государь и в комнату ринулся, чуть дверь не оторвав да историка не раздавив.
Абсолютно точно – смежила очи Аманита, в кресле свернувшись. Король Лютиус на цыпочках вокруг поплясал и из комнаты выскочил.
– Э-э-э… – напомнил о существовании своём господин Дрыгг. – Что мне теперь делать, Ваше Величество?
– Стой здесь и никуда не уходи! – велел государь. – Я сейчас!
– Вы принесёте мне линейку? – удивился историк, но король рассмеялся только и прочь умчался с прытью некоролевской.
Утончённые короли обычно смеются так: «Ха, ха, ха». Некультурные так: «Ух-хха-хха-ххаааа!!!» Лютиус Громовитый, убегая, рассмеялся так: «Гы-гы-гы-гы-гы!!», и от смеха такого чего угодно можно было ожидать. Во всяком случае, внутренности господина Дрыгга корочкой ледяной потихоньку покрывались. Вскоре раздался топот государев, и в коридоре появился Лютиус, влекущий увесистый мешок с золотом.
– Лови! – гаркнул король издалека и преподавателю мешок как швырнёт! Господин Дрыгг являлся преподавателем истории, а не физкультуры, и к тому же не ожидал броска этого, вследствие чего ушиб клетки грудной заработал.
– А теперь, – просипел он с пола, – можно мне в школу вернуться?
Лютиус Громовитый навис над ним, утёсу уподобившись.
– Нет, – твердокаменно заявил он. – Ты женат?
– Нет, – робко вякнул историк.
– Отлично! – обрадовался король, придавая преподавателю положение вертикальное. – Значит, спокойно жениться можешь на дочери моей!
Пол мраморный господина Дрыгга вновь к себе повлёк.
– Но я… можно сказать… из низших сословий… недостоин…
– Плевать! – твёрдо сказал государь, историка от пола отклеивая. – Да стой ты, чёрт тебя дери! Говорят, ты книжки пишешь?
– Д-да… научный анализ некоторых фактов исторических …
– Пиши ещё! – велел король, хлопая зятя будущего по плечу узкому. – Побольше пиши! И каждый вечер перед сном будешь читать дочери моей главу-другую!!!

В общем, на радостях государь Лютиус оставил министра труда на посту. Мальчишку-стеклобоя – которого, кстати, Тель звали – тоже никуда ссылать не стал, а велел дать ему одну монету (золотую), один подзатыльник (обыкновенный) да отпустить восвояси. Мальчишка тот среди одноклассников тут же героем стал – не потому, что сам король его за ухо дёргал, и не потому, что благодаря ему в школе новый учитель истории появился, а потому, что окно во дворце метко разбил. Но повторять подвиг этот больше никто не рвался. Старушенция же колдовская, что заклинания перепутала, где-то в соседнем королевстве тихо-мирно устроилась кроликов да кур лечить. И ведь её тоже как-то звали… Эфира? Мигрена? Суммара? Рекогнита? Или вовсе Метея?

Очень увлекательная сказка! Читаешь и не оторваться. Уж вроде чего только про самых разных принцесс, королей и их проблемы со здоровьем не написано, а всё равно - решение неожиданное.) Надеюсь, проблемы с учителем истории - не из личной жизни, а то что ж это такое!)

Нет, DiVert, в "личной жизни" был старый учитель истории Пётр Петрович Стручков, который славился тем, что любил учеников карточками с датами замучивать - выхватит из стопки какой-то год, а ты мозгами скрипи, что же тогда произошло: не то Куликовская битва, не то крещение Руси. А ещё он умел не глядя тыкать указкой в карты, всегда попадая в нужный город. И спать на его уроках никто не осмеливался.

А вот это моя сказочка-первенец, раньше всех других сочинилась.


АННЕКСИЙ XIV И ЕГО ПРОБЛЕМЫ

В славном королевстве Аннександрии жил да был король Аннексий XIV, человек замечательный – воистину величественный, как и полагается подлинному королю: не ходил, а шествовал, не говорил, а изрекал, не ел, а вкушал, и даже туалет посещал с подобающим монарху достоинством. Величавость сию унаследовал он от матушки, королевы Антильды. А вот отец государя, тоже Аннексий, но под номером тринадцатым, величавости был лишён напрочь, ибо являлся человеком суеверным и посему нервным чрезвычайно. Когда ожидал Аннексий XIII рождения наследника, то всё время бегал взад-вперёд и начисто обгрыз все ногти, опасаясь, что родится девочка. Наконец, сообщили ему, что родился-таки мальчик, воскликнул король: «Ура!» и на радостях испустил дух. И, пока Аннексий XIV не повзрослел, государством пришлось управлять королеве Антильде. Правила она хорошо, никто не жаловался, но всё-таки соскучился народ по твёрдой руке государевой, и восшествие на трон Аннексия XIV встречено было ликованием, да таким великим, что подброшенными шапками да шляпами сшибли несколько голубей.
Новый государь попервоначалу вернул в силу наказание за сеяние розни межрасовой, ибо во время правления государыни Антильды народ малость распустился, друг друга задирать стали. А в королевстве-то, в Аннександрии, равно как и на всём Хребетном острове, много разных рас проживает – почитай, со всего Химерика, кроме, разве что, лягушей да обезьян, но и про тех нельзя сказать наверняка. Нет-нет, да и разобидит чем один житель другого, а тот в ответ как начнёт кулаками махать (коли сила есть), либо (если силушкой обделён) поносить и обидчика, и родственников его, и народность (ежели, конечно, стороны конфликтующие не одной расы). То гремлина тварью ушастой обзовут, то анекдот неприличный про двух кентавров расскажут, то ящер либо человек с гномом иль минотавром подерётся. Нехорошо это. В былые времена до массовых побоищ доходило, покуда король Аннексий V указ не издал, дабы всякого, кто надумает другую народность унизить да оскорбить, порке публичной подвергали. Тогда двух порок хватило, чтобы все угомонились и в мире да согласии зажили.
Потом настали времена безмятежные, и Аннексий XI наказание отменил, дабы не расходовать бюджет королевства на покупку розог, кои всё равно без дела сохли – вот народ и стал потихоньку расслабляться, решив, что всё дозволено. А уж при королеве-то и подавно – женщина как-никак, суровых мер не предпримет. Разумеется, когда Аннексий XIV объявил, что возвращает телесное наказание разжигателей розни межрасовой, некоторые граждане возопили, что дикость это, но король твёрдо возразил, что ссориться друг с другом – дикость ещё большая. В этот раз никого пороть не пришлось – тишь и благодать приключились в мгновение ока.
Доволен был собою государь, ибо назревающую проблему в корне изничтожил. Посему женился он на принцессе Галоре, дочери короля Дотациана с островка соседнего, и зажил себе припеваючи. Дочку свою они с супругой назвали Адмирой и дружественному отношению ко всем расам обучили. Выросла она да по архипелагу поездила, с народами химериканскими познакомилась, отчего в восторге полном была, а от народа лягушей в особенности. Однако Аннексий ей разъяснил, что негоже принцессе «Какие хорошенькие!» кричать и с поцелуями к разумным существам приставать, особливо ежели они об этом не просят, да и если просят, тоже. Дружелюбие, оно в благоразумных пределах хорошо. И пообещала Адмира достойно себя вести.
Кто достойно себя не вёл, так это философы, что в Аннександрии в изобилии водились. Мужи сии постоянно споры научно-философские устраивали и временами, когда кончались у них аргументы, убеждали коллег в правоте своей с помощью материалов подручных, а также и кулаков собственных. Король, однако, их не наказывал – межрасовыми столкновениями эти перебранки не назовёшь, ибо все философы представителями рода человеческого являлись, да и думать не вредно – глядишь, что полезное и надумают, ведь в споре, как известно, истина рождается.
Чтоб думалось философам удобнее, повелел король понастроить клубов для всех направлений философских, да в кварталах, где они располагались, побольше патрульных расставить. А то иной раз философ какой-нибудь соберётся ванну принять, напустит воды горячей и только в пену душистую мыльную занырнёт, как в голову его премудрую мысль гениальная вдруг заглянет – решение той или иной проблемы философской. И, горя желанием поскорее с коллегами открытием поделиться, выскакивает он из ванны и несётся прытко по улице, а у самого из одежды – только мочалка, да и той, подлец, не прикрывается, а над головой размахивает, словно знаменем победы. «Нашёл!» – кричит, будто мочалку эту отыскал. Дамы, естественно, видя подобное непотребное поведение, конфузятся сильно – кто платочками закрывается, а иные и вовсе в обмороки падают. А тут и патрульные на перехват нарушителя спокойствия мчатся, через дам, в обмороки упавших, аккуратненько так перепрыгивают. Схватят его, в плащ запеленают и настойчиво обратно к дому препроводят, по дороге укоряя: мол, зачем, сударь философ, вы непотребным таким поведением прохожих смущаете, дам в обмороки роняете и организму своему переохлаждением угрожаете? Лучше найдите, сударь, поначалу портки, а затем уж в клуб свой бегите, и не сломя голову, а лучше трусцой – от этого, как известно, для здоровья только польза.
И вот однажды философы эти, а вернее, космисты с хаосистами, затеяли спор о происхождении разумной жизни на планете. Космисты утверждали, что жизнь разумная была занесена из космоса и по поверхности распространилась на манер болезни заразной. А хаосисты полагали, что жизнь зародилась здесь, из хаоса, в результате случайных столкновений молекулярных. Долго спорили и друг друга не убедили. До рукоприкладства дело не дошло, но космисты хаосистов на смех подняли, да мало того – перед их клубом кучу мусорную преогромную набросали. Вот, мол, ваш хаос ненаглядный – посмотрим, что из него зародится разумного, кроме плесени да мух. Подоспели патрульные: что, дескать, за непорядок?! Кто убирать будет? Дворники отказались: «Ни единым прутиком веника не прикоснёмся к куче этой, а то всякий полоумный возьмёт за моду мусорники посередь улицы устраивать. Кто накидал, тот пусть и убирает!» Космисты говорят: «А мы тут причём? Это не наша теория преглупая, наше право доказать только её абсурдность». А хаосисты лишь глазами зло вращают – им-то не придумать, как космистов насчёт их теории космической подколоть. Так бы и поныне все стояли, если бы не гномы.
Остров тот Хребетным именовался потому, что по северному краю шёл хребет горный, что называли не иначе как Горные Кучи. Ровного места там не сыскать даже чтоб сортир поставить, не то что дом. Да и земли нет – сплошной камень. Бесперспективные территории, в общем. И много веков назад короли тогдашние посовещались меж собой, да и порешили Горные Кучи гномам отдать. Те давно хотели своё государство основать, да никто в здравом уме от королевства собственного кусок для гномов отрезать не хотел. Всяк подумал: зачем нам Кучи Горные – гора на горе. Пусть гномы там что хошь и основывают. Гномы обрадовались, в горах поселились и ходов подземных навертели – нора на норе. Отстроили дворцы, дома, казармы, магазины, даже фонтаны сделали на площадях – всё внутри гор, фонарями масляными да кристаллами волшебными освещено и днём, и ночью. Короли наземные только посмеивались снисходительно – пусть коротышки эти в норах своих бегают, а нам и на земле неплохо. А когда узнали, что в недрах горных несметные залежи камней драгоценных да золота оказались, тут и стали локти с досады кусать, да делать нечего. Пришлось с гномами торговать товарами наземными, а они в ответ поставляли украшения красоты невиданной, оружие качества непревзойдённого да временами делились изобретениями гениальными. Из-за изобретений гномьих всё и произошло.
Надо сказать, что гномы жили в царстве, а не в королевстве. Всё потому, что главный у них – царь, что вызывало у некоторых королей презрение лёгкое: ишь, царь какой-то, а мы-то все короли! Гномы об этих настроениях подозревали, но вида не подавали, ибо им было всё равно, как правитель называется, лишь бы умным оказался. Их царь, Чермет, толковый и бесстрашный, а что ещё от царя надо? Он и государством управлять умеет, и оружием владеет славно, а уж гномьи изобретения завсегда рвался первым опробовать.
Хотели гномы такое средство передвижения сделать, чтоб не ползать по земле, а летать над нею – оно и приятнее, и быстрее. Конечно, существуют ковры-самолёты, но дороги они чрезвычайно, и управлять ими далеко не каждый может. Поэтому сотворили гномьи умельцы шар из шкур, паром горячим наполнили и корзину привязали, в которую царь Чермет самолично забрался. Потом отпустили верёвку, что шар летучий у земли удерживала, и отправился Чермет в путешествие воздушное. Восхищался царь ландшафтами, что в полёте открывались, да недолго пришлось восхищаться – лопнул шар над Аннександрией, и дальше полетел Чермет уже вверх тормашками. Так и пропал бы славный царь, если б не куча мусорная, космистами устроенная – рухнул Чермет прямиком в неё.
Философы, шум заслышав, бросили споры о том, кому кучу убирать, и поближе подбежали. Глядь – выбирается из неё кто-то, в мусоре весь. «Ага! – закричали хаосисты. – Таки может хаос породить разумное существо!» А космисты лишь потешаются: «Может, но только такое убогое!» Царь Чермет, понятно, оскорбился, что его существом убогим обозвали, снял с плеча кожуру банановую, корону о рукав почистил, и только тогда все поняли, кто перед ними. Патруль быстренько карету подогнал, и доставили царя во дворец Аннексия, где все приветствовали Чермета с подобающими почестями.
Привёл царь себя в порядок и королю о своих приключениях поведал. Разгневался Аннексий, когда услышал о том, что философы сказали – это же оскорбление гномьей нации получается! – и хотел тотчас приказать выпороть и космистов, и хаосистов, чтоб неповадно было. Но Чермет его отговорил: «Нет, любезный друг Аннексий, уж не в обиде я на них. Ибо, не набросай они той кучи, расшибся бы я насмерть». Сказал так и в своё царство отбыл. А государь повелел философам весь мусор убрать и более такие споры не затевать, да в придачу месяц штрафных работ по благоустройству улиц назначил. Поворчали философы, но покорились, ибо о розгах помнили.
А по соседству с Аннександрией находилось королевство Владея, коим правил король Куш II. Прослышал Куш о происшествии с Черметом и сразу понял, как это себе на пользу повернуть. Не то чтобы его воздушные путешествия интересовали – наоборот, был он к ним равнодушен. Интересовал же его выход к морю, каковой у Аннександрии имелся, а у Владеи – нет, и приходилось пошлины дорожные платить, чтобы до берега морского добраться, где – опять же, за плату – корабли его содержались. Это короля Куша очень гневило, и он давно повод подыскивал для войны с Аннександрией. Выход к морю имелся и у иных соседних королевств, но одни были беднее, что Кушу вовсе не на руку, а другие – сильнее, поэтому не желал Куш воевать с отрядами лучников эльфийских либо минотавров-копейщиков в тяжёлых латах. А вот армия Аннександрии представлялась подходящей – было на ком испробовать арбалеты новейшие, что стреляли не только болтами, но винтами и шурупами. Да и солдаты Владеи застоялись без дела, даром что ходить умели свиньёй, черепахой да конём.
И повод для войны придумался очень быстро – мол, как это так?! Оскорбление гномьего государя безнаказанным осталось?! Я гневом праведным воспылал и прекратить бесчинства подобные желаю, а то права существ разумных только на словах соблюдаются! Ужо научу я вас гномов уважать! Но на деле, разумеется, плевать хотел Куш и на гномов, и на права их. Правда, для начала посоветовался он со своим астрологом, что, дескать, война эта сулит, и ответил астролог, что будет Куш у моря жить, а король воспринял это, как благостное предсказание.
Собрал Куш армию пребольшую, сам её возглавил, а державу свою на министров оставил. Пошло войско на Аннександрию – только пылища клубится, оружье лязгает, и топот ног человечьих да конских слышится. Встревожился король Аннексий, воинство своё собрал, но маловато солдат у него оказалось. Ведь он деньги на благоустройство государства расходовал, а не так, как Куш – только на армию. Отступила рать аннександрийская, в замке королевском осаду держать приготовилась. А тут и Куш к замку силы стянул да принялся катапульты возводить. И не могут защитники замка ничего поделать – только высунешься смолу горящую выплеснуть, как вражины из арбалетов новейших тысячу шурупов выпускают. Сидят все в замке мрачнее тучи, а супостаты вокруг стен свиньёй похаживают, мало что не хрюкают. Сам Куш у шатра походного на подушках шёлковых восседает, вызовы на поединок Аннексию посылает да в трубочку подзорную на замок высокомерно поглядывает. Но Аннексий вовсе не горел желанием с Кушем сражаться, ибо, хоть и владел мечом очень даже неплохо, но недругу-соседу не доверял – выйдешь с таким биться честно и тут же болт либо винт в спину схлопочешь.
Царь Чермет о том узнал и послов своих к Кушу отправил, дабы войну сию бесполезную прекратить, но им лишь пинков надавали: мол, не встревайте, коротышки, куда не просят, о вашем же благе печёмся! Осерчал царь, но вмешиваться не стал, решил только, что с королевством Владеей больше дел никаких вовек иметь не станет.
А король Аннексий на троне в одиночестве восседал, в думы пессимистические погружён. И вдруг полезли со всех сторон крысы – словно река серая нахлынула. Вскочил Аннексий на ноги, меч выхватил, дабы порубить грызунов дерзких, но они от клинка уворачиваются и словно внимание Его Величества к чему-то привлечь хотят. Взглянул король, а к нему чудище невиданное приближается медленно – само вроде крысы, но о восьми головах да о восьми хвостах. И понял тут Аннексий, что король это крысиный, о котором он только в книгах старинных читал. И молвит сие создание: «Здравствуй, король человечий! Я – король крысиный, Кусатон XVIII. Ведомо мне, что захватчики, что у порога твоего стоят, скоро замок разрушат и всех подданных, родню твою и тебя самого погубят. Посему помощь тебе хочу предложить». «Да что вы, крысы, можете сделать?» – вопрошает Аннексий, а сам виду не подаёт, что удивился крысе говорящей. «О, мы многое можем, но, разумеется, просто так помогать не станем, – ответствует Кусатон. – Дай только нам слово своё королевское, что за помощь нашу ты высочайше повелишь все крысоловки из подвалов изъять, кошек из замка изгнать и ядами род наш крысиный не травить, и тогда мы армию неприятельскую изведём». Хотел было государь возмутиться, но тут первый снаряд из катапульты вражеской в стену замковую ударил да пару зубцов снёс. «Хорошо, принимаю помощь вашу, – изрёк Аннексий, – и даю вам слово своё королевское, что в благодарность за помощь никто в замке не станет вас крысоловками ловить, кошками изводить либо ядами травить». А Кусатон сказал только: «Ты не пожалеешь, король», – и скрылся вместе со своими крысами.
Прошло времени совсем немного, и за стенами замка гвалт поднялся: то крысы в наступление пошли. Где растяжки у шатров перегрызли, где катапульты попортили, а где тетивы арбалетные. Под ногами у воинов шныряют, тяпают их за что могут. В тылах тоже шум поднялся – оказалось, крысы все запасы продовольственные понадкусывали. Куш в ярости великой в грызунов проклятущих предметами разными кидается. А в получившейся суматохе король Аннексий смог нескольких людей своих, дезинформацией снабжённых, за линию фронта переправить: якобы это шпионы, что тайком из Владеи в Аннександрию возвращаются. Когда шумиха стихла, они в руки к людям Куша словно бы случайно попались, те их обыскали и донесения, шифром тайным написанные, обнаружили. Специалисты через несколько часов шифр тот разгадали и королю своему перевод предоставили. Прочёл Куш и ужаснулся: оказывается, его министры в отсутствие короля решили власть в стране захватить! Понял он, что грозит перспектива и без своего, и без чужого королевства остаться, собрал армию и обратно во Владею побыстрее вернулся.
А там никаким заговором и не пахнет. Но Куш всё равно всех министров разогнал – на всякий случай. Разобиделись министры, что их ни за что с постов поснимали, взяли, да настоящий переворот, сговорившись, устроили. Еле удрал Куш из страны и в небольшом королевстве Такелле поселился, где в портовой таверне посудомойщиком устроился. Так и исполнилось предсказание астролога – стал Куш у моря жить, хоть и не так, как предполагал.
Король Аннексий же победу над врагом отпраздновал, порушенное восстановил и слово своё, крысам данное, сдержал. А те и рады, разжирели и всё наглее день ото дня делаются, повсюду шныряют, обмороки придворным дамам обеспечивают, прислугу пугают. Главный повар с расстройством нервным слёг, когда крыс в кастрюле суповой обнаружил. Актёры театральные узрели, что крысы наглые все их парики на гнёзда растащили, и в горести свои собственные волосы повыдирали. Музыканты тоже ужасались, когда из туб да геликонов выводки крысят выдували. А уж ежели удавалось кому пройти по арсеналу и не увидеть ни одной крысьей морды, из доспехов пустых высунувшейся, тот счастливчиком себя считал и на радостях песню запевал. В кладовых продукты спасали, помещая их в несгораемые шкафы железные и закручивая их двери проволокой самой толстой, ибо ключи от замков крысы утаскивали и двери сами отпирали.
С жалобами все к королю бежали, но государь с кислым ликом сообщал, что поделать ничего не может, ибо слово дал королевское не уничтожать крыс ни ловушками, ни ядами, ни кошками. А слово королевское, оно, как известно, твёрже алмаза. И уж начались по углам ворчания, что, мол, лучше бы нас Куш тогда завоевал – тогда бы он, дескать, перебил всех сразу, и не пришлось бы сегодня на безобразия крысиные смотреть. Аннексий и сам не рад, что на сделку с крысами согласился, и не раз вызывал Кусатона к себе, и укорял его и народ его, и уговаривал крыс вести себя достойно. Но Кусатон отвечал, что, мол, это крысиная природа, и попытки её изменить на манер людской или ещё какой – это расизм в чистом виде, что, естественно, государя красить не будет.
Так и жили, в крыс башмаками да проклятиями только швыряясь, ибо не было в слове королевском ничего о башмаках да проклятиях. Но однажды вошёл в замок философ один, что Криогеном Ехидным прозывался. Не признавал Криоген никаких клубов, жил и мыслил в одиночестве да над всеми остальными философами издевался. Ходил тот философ по улицам, создавая страшный шум, ибо обвешан был барахлом всяческим, и говорил: «Всё своё ношу с собой!» На самом деле, это было не всё, и временами не своё, а остальное добро он держал в домике на окраине, в котором всю мебель своими руками соорудил из бочек да ящиков пустых. Прославился Ехидный скандалом с одним придворным, к которому однажды подошёл и, сказав: «Я плевать хотел на вашу роскошь!», в лицо плюнул. Но придворный в долгу не остался, ответил тем же, и плюющихся удалось разнять только с помощью ведра воды холодной. Король тогда ограничился строгим выговором обеим сторонам. Поэтому стражники королевские поневоле напряглись, узрев приближающегося Криогена – вдруг опять плеваться пришёл?! «Я с королём хочу беседовать!» – сказал философ, погремев «всем своим», к палке привязанным (сковородкой, кружкой, сапогами, кочергой, гребнем черепаховым и набором вилок серебряных). «В таком виде неподобающем?!» – ужаснулись стражники, глядя на Криогенову пижаму помятую. «Чтобы посетить такой неподобающий дворец, я ещё довольно нарядно оделся!» – парировал Криоген и крысу пробегающую пнул. Стражники в затылках почесали да пропустили его.
«Эй, король! – закричал Криоген с порога зала тронного, рукой помахивая зазывно. – На улице погодка хоть куда! Айда прогуляемся!» «Сгинь, философ ужасный!» – воскликнул советник королевский, а государь только брови нахмурил. «Что, не хочешь гулять? Тогда сиди тут и целуйся со своими крысами!» – фыркнул Криоген и, гремя вещами, пошёл к воротам замковым. Уразумел король, что философ замыслил что-то, и воскликнул: «Постой! Пожалуй, прогулка небольшая мне на пользу пойдёт!» И вышли они с Криогеном за ворота на улицы городские. Крысиный король про то узнал, забеспокоился и послал шпионов за Аннексием проследить, но, к несчастью, на первом этаже дома, куда Криоген с государем вошли, в тот день было заседание клуба любителей терьеров, и никто из соглядатаев Кусатона домой не вернулся.
А философ повёл короля на второй этаж, где ожидали государя четыре человека, по сравнению с которыми Криоген в пижаме помятой казался просто воплощением элегантности. Волосы у той четвёрки были нечёсаные и немытые, ногти обгрызенные, одежда изорванная – словно они лет пять на острове необитаемом безвылазно просидели. В руках татуированных держали они инструменты музыкальные: мандолину, гитару, флейту да барабан с тарелками, причём инструменты, вероятно, на том же острове необитаемом вместе с ними под всеми дождями и ветрами находились.
«Кто эти несчастные? – поразился король. – Сейчас же повелю привести к ним цирюльника и выдам одежду новую!» «Не стоит беспокоиться, король, – ответил Криоген, – в них – твоё спасение от крыс!» Поинтересовался Аннексий, каким же это образом. Но философ посоветовал только собрать всех крыс во дворце и объявить, что сегодня вечером в главном зале будет дан концерт для всех обитателей замка. Бесплатный, естественно.
Так Аннексий и сделал.
Кусатон, как прослышал о том концерте, так сразу стал когти грызть в раздумьях – уж не собрался ли Аннексий пакость какую подстроить? Думал-думал, да и сказал государю, что придут крысы этим вечером, но только если и все люди, от короля до младшего поварёнка, соберутся. Услышав, что люди тоже на концерте том будут, включая и семейство королевское, Кусатон успокоился немного, но шпионам повелел держать ушки на макушке.
И пришла вечером четвёрка нечёсаная-немытая, и ужаснулись все придворные: что, мол, это такое, нам только бродяг во дворце не хватало! Но, узнав, что это не бродяги, а музыканты, и приглашены самим Его Величеством, приутихли, хоть взгляды косые бросать не перестали. А вот королевский оркестр в полном составе зал покинул, презрение источая. Крысиный король тоже был недоволен, когда гостей увидел: раз мы крысы, так нам можно и немытых музыкантов присылать?! Но Аннексий себя вёл как ни в чём не бывало, словно каждый день такие субъекты во дворцы королевские заявляются.
Вылезли музыканты-оборванцы на сцену, инструменты свои повытаскивали и грянули музыку прегромкую да премерзкую: гитара воет надсадно, мандолина дребезжит, флейта верещит, а барабан – «бумца-бумца!» – всех перебить пытается. Государь первым сдался – не привыкли уши монарха слушать такую какофонию. Поднялся он и удалился из зала потихонечку. А следом за ним королева Галора, принцесса Адмира и все придворные – оказывается, они ещё раньше уйти собирались, но не хотели государю невеждами показаться. Ретировались все в сад, но и там, хоть и не так громко, музыка эта преследовала. Стражники, коих долг заставлял в замке находиться, ходили по коридорам, зубы да кулаки стиснув крепко. На кухне дворцовой от музыки сей поганой аж молоко скисло, а королевский алхимик чуть вовсе жизни не лишился – у него в лаборатории от резонанса склянка с хлором лопнула. Еле-еле он на свежий воздух смог выползти, но потом неделю ходил с лицом позеленевшим.
Все полагали, что сейчас и крысы из дворца побегут – ведь так, наверное, и замыслил Криоген Ехидный. Но нет, крысы никуда не побежали – наоборот, к сцене придвинулись поплотнее и во все глазки на музыкантов таращатся да пританцовывают. А те взбодрились – не ожидали успеха такого, пусть даже и у грызунов – и ну терзать инструменты пуще прежнего, да ещё самый лохматый как крикнет: «Я не вижу ваши лапки!!!», что было странно – света в зале предостаточно, и лапки можно разглядывать сколь угодно долго. И тут крысы в ответ лапки передние вскинули и стали ими над головами покачивать, не сводя глазок заворожённых с музыкантов. Доктор дворцовый уши ватой заткнул, в зал заглянул и сказал: «Магия, не иначе как чёрная! Они же все, словно зомби!» Правда, доктор тот никогда с настоящими зомби не встречался, и потому слова его воспринимать буквально не следует.
Ещё какое-то время прошло, и доктор вновь заглянуть в зал осмелился. И узрел он, как один из музыкантов окаянных хапнул гитару за гриф да как грохнет ею о сцену! Доктор, хоть человек и крепкий, и то за сердце взялся, видя такой вандализм, а будь на его месте дирижёр королевский – так того и вовсе удар бы хватил. А крысам это, видать, понравилось: подбежали к гитаре разбитой да все щепочки вмиг растащили. Стоят у сцены, на оборванцев с обожанием таращатся, щепочки гитарные любовно к груди прижимают.
Закончилась музыка премерзкая, раскланялись музыканты с крысами, а те в восторге диком пищать громко принялись. «Ну вот, – изрёк государь, – ошибся философ. Теперь они на веки вечные в замке останутся и будут каждый день концертов требовать». Но тут музыканты крысам объявили, что сразу же после концерта в турне мировое отправляются. Сказали так, остатки инструментов на плечи вскинули да из дворца удалились, к немалому облегчению его обитателей. Но только король и придворные собрались во дворец вернуться, так сразу назад и отпрыгнули – ринулась из ворот лавина серая. То крысы следом за музыкантами устремились: и короля своего (хоть он и был против), и всех детишек с собой прихватили, да кое-что из кладовых утащили на дорожку. «Пусть тащат что угодно, – молвил Аннексий, – лишь бы замок навсегда покинули».
А тут и Криоген Ехидный заявился с громом да лязгом, к государю подошёл и что-то на ухо прошептал. И король таким же шёпотом повелел своим пилотам сейчас же два ковра-самолёта наибольших подготовить да потихоньку за музыкантами следовать.
Музыканты тем временем на корабль, что в порту ожидал, взошли, а крысы за ними последовали. Полный трюм набился, чуть судно не потопили. Отплыл корабль в открытый океан, а под утро неслышно спустились с небес ковры-самолёты и забрали всех музыкантов с экипажем корабельным. Капитан, уходя последним, судно своё поджёг – правда, при этом сердце у него кровью обливалось, хоть и знал, что выплатит государь компенсацию немалую. Поняли тут крысы, что жестоко обманули их кумиры, но поздно. Сгорело судно, и крысы погибли все – одни сгорели, а кто в океан прыгнул, потонули или рыбами съедены.
А в порту музыкантов как героев встретили, цветами да благодарностями осыпали, на руки подхватили да на главную площадь с почестями пронесли. Сам король Аннексий слова признательности произнёс и мешок золота каждому преподнёс. Капитан сожжённого корабля тоже получил и золота мешок, и новое судно вдобавок. А потом закатили пир горой, естественно.
Полагал государь, что музыканты, деньги получив, тотчас новую одежду купят, вымоются да постригутся. Но не тут-то было! Заявили они, что народ их такими запомнил, и желают они навсегда такими и остаться. Мало того, музыка премерзкая некоторым даже по нраву пришлась и стала потихоньку распространяться по королевству, словно болезнь непотребная. То тут, то там принимались бренчать её на гитарах, лютнях или мандолинах, причём обязательно было в отрепья одеваться и в конце выступления залихватски инструментом об пол шибануть. Королевские оркестранты негодованием полыхали и заявляли, что преднамеренно инструмент разбить – словно ребёнка убить. Дирижёра часто заставали колотящимся о дверь головою. А однажды ночью какой-то неизвестный напал на одного из музыкантов нечёсаных и отдубасил контрафаготом, нанеся повреждения телесные средней степени тяжести. Оркестр королевский, разумеется, в полном составе этот акт террористический строго осудил и выразил надежду, что преступника вскорости изловят и наказанию подвергнут.
Но любовь к музыке пакостной даже после происшествия этого не стихала. Алхимик королевский на всякий случай решил хлору больше у себя не держать, а на кухне из молока сразу простоквашу делали.
Спустя несколько дней, вскоре после того, как один оркестрант королевский забрал из ремонта свой контрафагот, оброненный где-то неловко, терпение государя к концу стало подходить. «Сменили одних крыс на других!» – часто изрекал он, заслышав звуки музыки премерзкой, что в окна с улиц влетали. А Криоген уж тут как тут, «Привет, король!» – кричит с порога. «Философ несносный! – возгласил Аннексий. – Это ты меня с музыкантами сими познакомил, так изволь меня от них избавить!» «Затем я и пришёл, – отвечает Криоген, – только дай мне сначала корабль, что на остров обезьян меня быстро доставит». Подивился государь просьбе такой, но корабль предоставить повелел. Отбыл философ – не то за помощью, не то вовсе удрать решил.
Но нет, не удрал Криоген, а вернулся через полторы недели. Приехала с ним целая делегация обезьянья – посол-горилла по имени Зантар и несколько обезьян с инструментами музыкальными. Тут государя Аннексия сразу сомнения стали мучить: уж не обернётся ли эта помощь философская чем-либо ещё худшим, чем крысы с музыкантами нечёсаными? Но с послом он всё же встретился – не выказывать же неуважение к официальному представителю дружественного государства.
Обменялись они любезностями, отобедали, и музыканты обезьянские концерт на главной площади устроили. И была та музыка в точности как та, которую музыканты лохматые во дворце для крыс исполняли, но – что за чудо! – не звучала она столь премерзостно. Да и одежда на исполнителях находилась не рваная, но приличная, хоть её и немного было – обезьяны как-никак; на своём острове некоторые одежду-то и вовсе не носят. Инструментов они тоже не крушили, чем удивили народ немало – все думали, что к такой музыке обязательно разбитие инструментов прилагается. Закончив концерт, обратились обезьяны к народу аннександрийскому: мол, прослышали мы, что у вас музыка наша популярностью пользуется, и рады мы этому весьма. Но музыка сия законом о правах авторских охраняется, посему каждый, кто впредь захочет её исполнить, пусть сначала пять золотых посольству обезьяньему уплатит.
Призадумался народ и разлюбил такую музыку, ибо денежки свои любил гораздо больше. Не стало слышно на улицах ни дребезжания гитарного, ни флейт визжания, а если кто и запоёт, так только серенады под балконами. Все ходят чистые да причёсанные. Государь счастлив безмерно, а музыканты из оркестра королевского на радостях рыдают да обнимаются.
Вспомнил Аннексий про крыс и указ издал, запрещающий держать дома любых грызунов мышевидных. И заплакали в горе великом все любители хомячков, ибо их любимцы под указ тот подпадали. Да и некоторые учёные, что мышей лабораторных для опытов держали, тоже неудовольствие выказывали: мол, прогресс научный теперь застопорится, коль не на ком нам будет результаты опытов проверять! Но государь непреклонен был, и пришлось всем с этим смириться.
А прогресс научный не пострадал ничуть, ибо эликсир молодости, на мышах проверенный, только мышей омолаживает, равно как паста зубная, опробованная на скорлупе яйца куриного, только скорлупу и укрепляет.
Спокойно стало в королевстве, и вздохнул с облегчением Аннексий. Правда, принцесса Адмира вдруг отцу венценосному заявила, что влюблена она сильно в посла обезьяньего и желает за него замуж выйти, но государь ей молча показал справку, что посол Зантар женат уже. На том вся любовь и завершилась.
И с тех пор зажил король Аннексий XIV припеваючи, благополучно избегая проблем всяческих. А философу Криогену набор мягкой мебели подарил.

Открыла я с тоски прозу прочитать чего-нибудь и наткнулась на Ваши сказки на ночь) оказалось, то, что нужно! Классная сказка – добрая, юморная и со смыслом. Можно со спокойной совестью включать в сборник современных детских сказок) У нас в академии такую преподавательницу звали Нина Павловна Зубова по кличке «Кот Баюн», под её лекции о древнеславянской литературе не одно поколение студентов заснуло)))
А вторая сказка - она более жизненная и философская) Через сколько перепетий пришлось несчастному Аннексию пройти, пока его и его граждан в покое не оставили! Юмор, кстати, везде на месте, и про построение "свиньёй", но не хрюканье, про блендамед и голубя, сбитого шапкой - создаёт очень весёлое настроение) Я как-то одно время находила сборник философских сказок для взрослых, так вот эту сказку смело туда можно - и весело, и интересно, и познавательно)
Спасибо!

Спасибо. Вот вам ещё сказочка. Критика приветствуется.

КОРОЛЬ В СТАЛЬНОЙ КОРОНЕ

Король Арф, правитель Киринеи, что в Ста Королевствах, не из тех государей, перед коими трепещут и падают ниц. Такие короли, как он, не могут напугать даже кошку. Ибо миролюбив он до крайности, в чём схож с дедом своим, королём Киром VI, который готов был слёзы проливать, даже если его солдат ушиб палец на ноге, и немедленно выплачивал страдальцу денежную компенсацию. Киринейская армия никогда ни с кем не воевала, что и понятно – ведь на войне случаются вещи похуже, чем ушибы пальцев.
Короли соседних держав считали государя Арфа сдвинутым, потому и старались общаться с ним как можно меньше. А он ничуть не сумасшедший. Он простой – ну, как медная монетка. Простодушный такой, неприхотливый в еде, нетребовательный в одежде, что отчасти можно объяснить отсутствием излишков в государственной казне (смотри выше насчёт ушибленных пальцев и компенсаций). Иные короли выряжались в шелка и меха, обвешивали себя с ног до головы драгоценными каменьями, ели с золотых тарелок изысканнейшие кушанья, в то время как король Арф носил лён и хлопок, кушал картошку с хлебом, а украшений не имел вовсе. Даже корону себе заказал не золотую, а стальную. Для экономии средств, разумеется. Как-то два брата-дракона, Злоттень и Серебренн, совершили налёт на Киринейский замок. Сняли крышу с казначейского здания, заглянули внутрь, заплакали и улетели. А всё содержимое казны без остатка ушло на починку крыши.
После этой разрушительной акции жителям Киринеи пришлось затянуть пояса потуже, а государь Арф подумал-подумал, да и решил армию расформировать: войн страна всё равно ни с кем не устраивает, а средства на содержание войск требуются немалые. Солдат переквалифицировал в дворников да плотников, а офицеров – в садовников. Не сказать, чтобы военным эта задумка пришлась по душе, но король есть король, и перечить ему не моги!
В результате такой конверсии денег в казне чуть-чуть прибавилось, но это вовсе не означало, что теперь стало можно тратить их направо и налево. «Никаких излишеств!» – таким был девиз Киринеи ещё задолго до драконьего налёта. В соответствии с этим девизом даже придворные сократили расходы до минимума и длинношерстных комнатных собачек сменили на короткошёрстных. А когда король Арф призвал к отказу от ношения драгоценностей и добровольной сдаче оных на пользу государства, то собрали дворяне украшения в большие чемоданы, наряды – в чемоданы огромные, сунули под мышки своих собачек, да вместе с прислугой и роднёй покинули Киринею раз и навсегда. И все ювелиры, чтобы с голоду не помереть, следом отправились. Пожал плечами государь, но возвращать их не захотел. «Меньше придворных – больше кислорода», – решил он.
Король Арф – прирождённый оптимист, и порой его оптимизм казался идиотизмом. Две дочки-принцессы отца ни в грош не ставили. Младшая, Армета, вообще сбежала с королевским шутом в неизвестном направлении, прихватив половину казны, но государя это ничуть не опечалило. «Главное, чтобы у мужа было чувство юмора», – сказал он и вернулся к государственным делам. Старшая дочь, Феррина, говорила, что тоже не прочь сбежать, да шутов, к сожалению, больше нет. А потом грустно вздыхала. До чего же тяжело быть принцессой!
Феррина частенько пыталась представить будущее, и, если в детстве оно кое-как представлялось, то теперь его не было вовсе. Удачно выйти замуж за коронованную особу либо дворянина – единственная радость в жизни принцессы, и той отец лишает!.. Сами посудите – папочку все окрестные короли считают ненормальным, а кто решит женить своего сына на дочери ненормального, хоть и короля? Благородные дворяне эмигрировали все, и выискивать их по заграницам нет никакой возможности. И даже – это уже крайние меры! – брак с каким-нибудь генералом потерял всякий смысл после этой дурацкой конверсии. Ну что может быть привлекательного в муже, который вместо красивого мундира, вымощенного орденами, теперь носит фартук садовника и окапывает груши? Фу-у-у…
Так что Феррина считала себя старой девой, будучи двадцати одного года от роду.

Пока принцесса печалилась, короли двух соседних королевств на весёлой пирушке перемывали кости королю Арфу: всё им не давало покоя решение о роспуске Киринейской армии.
– Теперь они не смогут противостоять даже тараканам на кухне! – совсем не по-королевски гоготал государь Мелаподий, властитель Топоземья, и шумно отхлёбывал тёмно-красное вино из золотого кубка.
– Одна бешеная собака будет жутким бедствием! – вторил ему король Орлиан, правитель Ореолы.
И после того, как кубки были многажды опустошены, спор зашёл о минимальном количестве людей, способных захватить столь нелепое государство. Сначала упоминалось пятьсот воинов, затем дошло до сотни, потом король Мелаподий предложил пятьдесят, но тут государь Орлиан встал и заплетающимся языком произнёс:
– Я сам! – он попытался ударить себя кулаком в грудь, но промахнулся и попал в юношу-виночерпия. – Я возьму дв…ик!..двадцать солдат и смогу захватить… К…ик!..Киринейский д-дворец!
– Сла-бо! – сказал Мелаподий. Подняться самостоятельно сейчас он вряд ли сумел бы, а потому просто откинулся на резную спинку кресла.
– Ставлю по…половину своих в…винных запасов и виноградников! – выговорил Орлиан, задетый таким неверием.
– По ру…ик!..кам! – изрёк Мелаподий. – А я… дочку свою… краса…ик!..вицу… и горный склон… до Ледяного ручья…
– Они будут моими! – воскликнул Орлиан.
– Мечтай-мечтай, – ответил Мелаподий. – Уж… скорее я… буду наслаждаться… твоим вином…
– Глотай слюнки, – отозвался Орлиан. – Я ворвусь в…во дворец Арфа… и привезу оттуда… что-нибудь ценное… как до…ик!..казательство!..
– Цен-но-е? – саркастически вопросил Мелаподий. Теперь он был твёрдо уверен, что Орлиан проиграет этот спор, ибо ценностей в Киринее не отыщет даже гениальный сыщик Големс. – Да… Что-нибудь действительно… ценное…
– Думаешь… я понапрасну… языком треплю… а? – возмутился Орлиан. – Я вторгнусь… во дворец… словно древний варвар!.. Никто… не сможет мне… противостоять!.. Не собираюсь я завоё…вы…вать… эту Киринею… На чёрта она мне сдалась… Просто… во дворец… вломлюсь… чтоб знали…
Кто и что должен был узнать, осталось неизвестным, ибо в тот момент король Орлиан решил вздремнуть, возложив кудрявую голову на стол. Подумав минутку, государь Мелаподий последовал его примеру.

Пробудившись наутро, короли сквозь головную боль припомнили о своём споре, а государь Орлиан осознал, что в трезвом состоянии он на такое никогда бы не решился. Но спор есть спор, а королевское слово есть королевское слово, поэтому Орлиан отбыл в Ореолу, составляя планы набега на Киринейский дворец и жуя лимонную дольку, посыпанную перцем (последнее открытие алхимиков в области борьбы с похмельем). Дома он отобрал двадцать самых преданных воинов, наточил двуручный меч, облачился в крепкую тяжёлую броню, оседлал верного боевого коня и во главе отряда направился к границе Ореолы с Киринеей. Воины короля тоже облачились в доспехи, у каждого имелся меч на поясе и арбалет за спиной. В хвосте воинственной процессии тащился ручной таран.
Государства в Ста Королевствах особой величиной не отличаются, поэтому, неспешно выехав поздним утром из ворот своего замка в Ореоле, Орлиан достиг границы и вступил в Киринею ранним вечером.
За границей, которую обозначала неглубокая канава, начинались крестьянские домики. Возле одного из них две бабуси лущили фасоль.
– Смотри-ка, – сказала одна, не прекращая своего занятия и в то же время пристально разглядывая проезжающий отряд, – кто-то к нам пожаловал. Не войну, часом, объявлять?
– Да кому в голову взбредёт осенью воевать-то? – хмыкнула вторая. – Осенью надо урожай собирать да свадьбы справлять. Только дурак осенью на войну пойдёт. Да и зачем воевать? Нашенский-то король никому плохого слова не сказал. Так что не война это, а делегация.
– А штуку вон ту зачем тогда тащат? – полюбопытствовала первая, указывая на таран.
– А чёрт их знает, – пожала плечами вторая. – Я в королевских делах не разбираюсь. Может, подарок какой.
Внимание первой бабуськи переключилось на государя Орлиана.
– О, а этот, что впереди, пригожий. Помнишь, вокруг меня в молодости солдатик один увивался? Нос у него был в точности такой.
– Сказала тоже! У того носик был топориком, а у этого – как у селезня…
Король Орлиан сердито захлопнул забрало и пришпорил коня.
Отдохнув в лесочке, маленькое войско подъехало ночью к замку короля Арфа. Никаких часовых на стенах не стоит, мост через ров легкомысленно опущен, и только внутренние ворота оказались закрыты. Но против тарана они не устоят!

Государь Арф, как и подавляющее большинство разумных существ, ночью имел обыкновение спать, посему громкие удары в ворота нарушили его сладкий сон. Король, зевая, нашарил под кроватью шлёпанцы, натянул халат и поплёлся вниз по лестнице во внутренний двор. Должность привратника была упразднена, и открывать ворота приходилось тому, кто находился к ним ближе всего: кузнец, дворник, повар или король – всё равно.
Только Арф успел отодвинуть засов, как ворота распахнулись от удара, и мимо короля, едва успевшего посторониться, пронеслось человек шесть с тараном в руках. Будучи не в силах затормозить, они пролетели через весь внутренний двор, достигли двери, открытой в противоположной стене, и с воплями рухнули в ров. Это произошло потому, что Клара, дворцовая посудомойка, сливала в ров грязную воду и постоянно оставляла дверь открытой, несмотря на уговоры.
– Клара! – крикнул государь в сторону крыла, где обитала прислуга. – Ты опять оставила дверь открытой! Люди, небось, покалечились!
А потом Арф обернулся и увидел появившегося из ночной тени короля Орлиана в блестящих доспехах, при оружии и верхом на боевом коне.
– О, сосед! – радостно воскликнул Арф и распростёр объятья. – Почему же вы нас не предупредили? Мы бы подготовились…
Орлиан молча надвигался, и оптимизм короля Арфа впервые в жизни озадаченно почесал в затылке: кажется, сосед не выглядел дружелюбным. Но времени поразмыслить об этом не оказалось, ибо случилось ужасающее происшествие.
На дворцовой веранде стоял столик, накрытый клетчатой скатертью. По указу короля Кира V, прадедушки государя Арфа, всякий, кто хотел откушать на свежем воздухе, обязан был использовать для этих целей клетчатую скатерть. Далее прилагался список из продуктов, которые следует на свежем воздухе кушать, и пять утверждённых расцветок скатертей, способствующих здоровому пищеварению. На том столике, что стоял на веранде, скатерть была белая в синюю клеточку. И вот шаловливый ветерок сдул её, протащил над двором и опустил на голову и плечи короля Арфа. Тот, разумеется, замахал руками и попытался её с себя сбросить, чем поверг в ужас боевого коня короля Орлиана. Увидев страшное клетчатое привидение, внезапно возникшее на месте Арфа, животное поднялось на дыбы…
…и государь Орлиан вдруг пожалел о том, что надел тяжёлые доспехи…
…потому что, сидя на вздыбившемся коне, он откинулся назад…
…дальше, чем хотелось бы…
…и тяжёлые доспехи перетянули назад и его, и коня…
Орлиан грохнулся оземь, а на него повалился боевой конь. Животное поднялось на ноги и умчалось прочь, а король Орлиан остался лежать. Увидев поверженного повелителя, воинство Ореолы в панике отступило.
– Сосед? – окликнул встревоженный Арф. – Орлиан? Вы живы?
Но Орлиан не отвечал. Арф запрокинул голову и воззвал:
– Ле-ка-а-арь!!!

Поднявшийся в замке шум разбудил принцессу Феррину. Она быстро оделась, выбежала из своей комнаты и на лестнице столкнулась с одним из бывших солдат, а нынче плотником.
– Что случилось? – спросила Феррина.
– Не могу знать, Ваш-высочество! – доложил плотник. – Не то вторжение, не то землетрясение! А может, вовсе эпидемия – потому как лекарь суматошится.
Подумав секунду, Феррина решила заглянуть в арсенал и взять там кинжал – так, на всякий случай.
Во дворе она увидела, как несколько слуг грузят на носилки некую фигуру в доспехах, а изо рва вытаскивают ещё нескольких стонущих человек. Король Арф стоял посреди двора с клетчатой скатертью через плечо и корректировал работу слуг:
– Поосторожнее! Так! Немного левее!
Принцесса подбежала к нему.
– Папа! Что произошло?! На нас напали?
– Что? – изумился король. – Какие глупости! Это просто несчастный случай, не более того. Но, должен заметить, ужасающий несчастный случай. Пострадали люди, и среди них сам король Орлиан!
– Вот как? Тогда на нас точно напали, потому что в гости в таких доспехах не ездят! И уж тем более – ночью!
– Моя девочка, – ответил Арф, – тебе следует поменьше читать книг современных авторов. Они вредно влияют на твоё мировосприятие. Никакого нападения не было, уверяю… – Он переключил своё внимание на слуг возле носилок. – Отлично, а теперь аккуратно несите Его Величество в лазарет!
Видя, что венценосного отца бесполезно переубеждать, Феррина решила действовать самостоятельно. Отловив пару дворников, она велела запереть ворота замка и поднять мост, а сама закрыла дверь, которую Клара беспечно оставляла открытой.

Эти меры предосторожности пришлись весьма кстати, потому что воинство Орлиана, устыдившись своего отступления, решило вернуться к стенам замка. И узрело поднятый мост. Потоптавшись у рва, они принялись трубить в рог и выкликать короля Арфа или его представителей.
Государь Арф в это время помогал лекарю – заваривал целебные травы в серебряном котелке.
– Кто там шумит? – спросил он у солдата-плотника.
– Сей момент узнаю, Ваш-величество! – вытянулся тот и убежал. Через минуту он вернулся. – Ваш-величество, воины короля Орлиана хотят говорить с Вами об их государе!
– О, я бы с удовольствием поговорил с ними, но, к сожалению, я сейчас занят, – вздохнул Арф, помешивая варево.
– Папа, я могу встретиться с ними вместо тебя! – воскликнула принцесса.
– Замечательно! – обрадовался король. – Будь с ними любезна, дочка, скажи, что мы будем заботиться о Его Величестве Орлиане и пострадавших солдатах и возьмём на себя все расходы на их излечение.
– Конечно, папочка, – Феррина сделала реверанс.
– Джус, – обратился Арф к солдату-плотнику, – проводи Её Высочество.
– Будь-сделано, Ваш-величество! – гаркнул Джус.
В сопровождении плотника Феррина поднялась на замковую стену, глянула вниз на столпившихся воинов.
– Что вам надо? – со скучающим видом спросила она, потом достала пилочку и занялась ногтями.
– И это называется парламентёр? – услышала она. – Сам побоялся прийти и прислал вместо себя девчонку?!
– В самый раз, чтобы поговорить с толпой мальчишек, – сказала принцесса и полюбовалась левым мизинчиком.
– Мальчишек?!! – сердито рявкнул один из военных. – Я капитан, и я не позволю оскорбительно отзываться обо мне или моих людях!!
– Ах, вот чем сейчас занимаются капитаны, – вздохнула принцесса, полируя ноготки, – вламываются по ночам в чужие замки… Ну и ну!
– Это возмутительно! – взревел капитан. – Требуем немедленно выдать нам нашего короля в целости и сохранности!
– Это невозможно, – ответила Феррина. – У него сотрясение мозга. И он погостит у нас ещё долго. – Она дохнула на ногти и занялась указательным пальчиком. – Если же вы хотите увидеть вашего ненаглядного короля «в целости и сохранности», то извольте выплатить десять тысяч золотом за его полное излечение.
– Но, Ваш-высочество, – попытался вмешаться Джус, – Его Величество ска… у-о-о-о-у-у! – он замолк и принялся растирать щиколотку, пострадавшую от удара ножки принцессы.
– Неслыханная наглость! – возопил капитан. – Нахальная девчонка, что помешает нам начинить твою тощую тушку арбалетными болтами, а потом взять штурмом этот дурацкий замок?!
Феррина, ухмыльнувшись, облокотилась о замковую стену.
– Вы хотите получить вашего государя по частям? – С этими словами принцесса достала из ножен кинжал и принялась рассматривать лезвие.
Воинство дрогнуло и в спешке вернулось обратно в Ореолу.

– Сколько-сколько? – переспросил король Арф, мигая, точно сова.
– Десять тысяч, – повторила принцесса. – Понимаешь, папочка, они сказали, что очень благодарны за то, что мы заботимся об их государе, и не хотят оставаться в долгу.
– Да, но прислать нам такие деньги…
– Жизнь каждого человека бесценна, папа, – с милой улыбкой сказала Феррина, – и это лишь символическая плата. Кстати, как там король Орлиан?
– О, ему лучше день ото дня. Если хочешь, можем навестить его хоть сейчас, – радостно сообщил Арф.
Так они и сделали.
Король Орлиан, оказывается, уже мог ходить, но вид у него был довольно удручённый, что удивило и встревожило короля Арфа.
– Эх, сосед, – промолвил Орлиан, – меня совесть мучает. Я должен кое в чём вам признаться…

– …просто великолепная шутка! – хохотал государь Арф, хлопая себя по коленкам. – Почему вы раньше об этом не рассказали? Мы могли бы приготовиться… да что там, разыграть целое представление!
– Но э… это не было шуткой! – Орлиан недоумённо глядел на соседа, потом махнул рукой: – А, чёрт с вами, понимайте, как хотите…
– Получается, что вы выиграли ваш спор, – продолжал Арф, – можно сказать, «вторглись» в мой дворец… причём, всего всемером, а не вдвадцатером! Вы вправе требовать от короля Мелаподия свой выигрыш!
– Но… – попытался возразить Орлиан.
– Да-да, помню, что-нибудь ценное, – закивал Арф. – Я с удовольствием отдал бы вам что угодно, но что? Не могу придумать…
Он потёр лоб, стараясь припомнить дорогостоящие предметы, имевшиеся во дворце, но потерпел фиаско.
– Не надо мне ничего от вас! – испугался не на шутку государь Орлиан.
В этот момент принцесса Феррина поняла, что пришло её время. Во-первых, Орлиан король, а во-вторых, как заметила бабулька с фасолью, он действительно пригож…
– Папа, – вкрадчиво начала принцесса, – ты можешь отдать Его Величеству кое-что ценное, самое ценное, что есть в твоём королевстве…
– Гмм… – Арф приподнял одну бровь. – Что именно?
Феррина была поражена недогадливостью своего отца, но виду не подала, только сказала укоризненно:
– Меня, папочка!
Раздался грохот: это государь Орлиан имел неосторожность упасть, вследствие чего заработал второе сотрясение мозга.

Король Мелаподий предвкушал, как будет смаковать замечательные вина из погребов Орлиана, но примчались гонцы и принесли вести, вдребезги разбившие эти мечты.
– Как это «женится»? – в недоумении пробурчал Мелаподий. – На ком женится?
– На принцессе Феррине, Ваше Величество! – отвечали гонцы. – И приглашает Вас на свадьбу.
С этими словами они подали государю приглашение, написанное на позолоченной бумаге и подписанное Орлианом. Мелаподий пробежал его глазами. « Кстати, я выиграл наш спор!», гласила нижняя строчка.
– Он выиграл?! Ха! – возмутился король и поехал к соседу разбираться.

– …допустим, что ты всё же вторгся в этот замок, – говорил Мелаподий, – но где же – ха! – «что-нибудь ценное» в качестве доказательства?
– Ваше Величество! – позвала принцесса Феррина и указала на себя. – Я здесь!
– Ничего более ценного я там не нашёл, – проворчал Орлиан, морщась от головной боли, вызванной громким голоском своей невесты. – Кроме, разве что, самого Арфа… Или мне следовало взять его в охапку и притащить сюда?
– Хе! – отозвался Мелаподий.
– Ваш сарказм, вероятно, вызван нежеланием признать проигрыш, – заметила Феррина, – и огорчением, что винные запасы не покинут Ореолу, не так ли?
– Хотите сказать, что я, как якобы проигравший, должен отдать всё, о чём мы договаривались? – осведомился Мелаподий. – Дочку-красавицу в том числе?!
– Государь Орлиан человек нежадный, – ласково сказала Феррина. – Полагаю, он согласится и на один горный склон до Ледяного ручья, ведь так?
Орлиан сжал виски и пробормотал что-то в ответ. Королевскому писцу, сидевшему неподалёку и обладавшему тонким слухом, почудилось что-то вроде «чтоб вас всех», но за точность он бы не поручился.

Таким образом, королевство Ореола немного увеличилось, а королевство Топоземье уменьшилось. Дабы топоземский народ не возмущался, что правитель раздаёт территории направо и налево, государь Мелаподий объявил горный склон до Ледяного ручья свадебным подарком дорогому другу. Сам же пытался возместить ущерб обильным потреблением винных запасов Орлиана во время свадебных празднеств, которые продолжались целую неделю. Но вино было отравлено присутствием короля Арфа, который постоянно пытался заводить с Мелаподием беседы о вреде спиртного и о пользе трезвости. Арф пил только фруктовые соки, и Мелаподий к концу праздничной недели возненавидел все фрукты в мире.
Наконец, вернувшись в Топоземье, он призвал сына (кроме дочки-красавицы, у него и сынок имелся, тоже симпатичный) и назидательно сказал:
– Мой венценосный сын! Никогда не начинай войн и споров! Себе дороже выйдет…

Классно! Даже не знаю, какая сказка лучше из всех трех! Кажется, я стану завсегдатаем этой темы. Какая непростительная глупость с моей стороны - что я не заглянула сюда раньше!
Феррина рулит! однозначно рулит! Как, и бабули с фасолью))) А кое-каким королям надо пить завязывать - до добра это точно ещё никого не доводило. Хорошо, конечно, когда и войн никаких нет, ну, хотя бы в Ваших сказках.
У меня такой вопрос назрел: а образ Арфа имеет живого прототипа? А то уж как-то ярко так выписан, будто с кого-то знакомого... Видимо, часто такие товарищи встречаются)))))
А вся эта экономия "без излишеств" почему-то ярко напомнила сегодняшний кризис...
Здорово!

Какое чудо!!!!!)))

Прошу прощения, что отзыв маленький, но от души))))) Буду ждать еще сказок!

Жаль, сказочки пишутся не так быстро, чтобы тут образовались завсегдатаи темы. Заходите время от времени - может, что появится...
Не-а. Все придуманы, т.е. сделаны из меня. А значит, каждый персонаж является мной - Арф, Орлиан, Феррина, конь, бабульки и даже фасоль, которую они лущат. Это лучший способ создать "ярко выписанных" персонажей - быть ими всеми. А если писатель не понимает, что его персонажи - это он сам, если он распределяет роли "этого персонажа я ути-пути-люблю (возвышу и награжу), а того фу-фу-фу-презираю (унижу, покараю и надругаюсь над трупом)", то велика вероятность, что вместо живого героя получится "палка-палка-огуречик".