Мир Dragonlance / Творчество / FanFiction / Отпусти его, князь... / Страница 1 | Версия для печати

Страница 1

Автор приносит глубокую благодарность Тэм Гринхилл, перу которой принадлежат строки использованной здесь песни.

- Ревель взят! Очередная великая победа светлейшего князя! – дробот деревянных подошв ботинок юных глашатаев вместе с известиями о новых завоеваниях разносился по столице – славному граду Шельну.

Силе могучего властителя Айвена покорился еще один город. Ревель Белокаменный, державшийся дольше остальных, практически до последней капли крови сопротивлялся захватчикам.

- Правители западных земель взяты в плен! Состоится публичная казнь!

Люди, высыпавшие на улице города, перешептывались. Многие не одобряли излишние проявления кровожадности Айвена, который готов был залить землю багрянцем, чтобы держать людей под своей жестокой пятой.

“Страх – лучшее средство для управления народом. Люди, которые не боятся собственного правителя, либо не его подданные, либо мертвы”, – у Айвена была простая и действенная философия. И властителя боялись.

Вместе с его войском шли война и смерть, и горожане Шельна и всего Логгерского княжества были искренне рады, что пожар войны полыхает не на их землях. Пусть ярость их правителя будет обращена на запад и его просторы, чем на собственных подданных – у светлого князя развилась странная мания – он всегда и везде подозревал назревающий заговор.

До начала завоевательного похода Айвена на запад в Логгерском княжестве царил настоящий рай для доносчиков, которые наживались на смертях ни в чём не повинных людей. Государь карал без разбора и по первому слову. Доносчик получал десятую часть имущества казненного.

Сейчас казней и судов стало гораздо меньше, но людям по-прежнему были памятны взлетающие в серое небо искры от костровищ, виселичные эшафоты и судорожно дергающиеся в петлях тела…

Мужчины, поголовно, от мала до велика, желали присоединиться к войску князя, лишь бы не пасть жертвой случайного доноса корыстного соседа…

***

- Да здравствует Светлейший! – в распахнутые ворота въезжала кавалькада пышно одетых всадников. Золото и серебро праздничных доспехов, белоснежные плюмажи на шлемах двух десятков рыцарей личной охраны – как ни странно, князь ограничился лишь небольшим эскортом.

Приветственные возгласы жителей Шельна, летящие с балконов главной улицы города уже прозванной Триумфальной лепестки роз, лавровые венки под ногами боевого коня, приветливые лица прекрасных горожанок – всё это не вызвало на холодном лице Айвена даже тени улыбки. В серых равнодушных глазах была сталь. Свои эмоции он привык скрывать от окружающих, за что и получил свое прозвище – Бесстрастный.

Конечно, ему, как и всякому честолюбцу, нравилось, когда перед ним пресмыкаются, особенно люди. Поклонение рабов, состоящих из представителей различных рас обширного острова Крейден – гномов, орков, кобольдов, карликов и прочих, не доставляло князю ровным счетом никакого наслаждения.

“Рабы служат из страха за свою жизнь, люди же любят меня и восторгаются моими победами!” – мысли о том, что все восторги его светлейшей особой уже давно вызваны точно таким же страхом, даже не закрадывались в голову государя Айвена.

***

- Совсем юные! Бедные… - казалось, что слова слетели с губ одной пожилой женщины, стоящей в первых рядах приветствующих, помимо её воли. Она испуганно зажала рот ладонью. Вдруг, кто-то решит, что она сочувствует противникам светлейшего князя. Вон, сколько эти проклятущие кровушки попили, сколько славных логгерских воинов полегло под стенами Ревеля.

Городской стражник с массивной алебардой в руках пристально уставился на старушку, и ее душа ушла в пятки. Но в глазах воина светилось понимание, и он лишь ободряюще кивнул женщине. Юношей действительно было жаль.

Позорная телега, громыхая своими гигантскими обитыми железом колесами по булыжникам мостовой, вслед за князем и его отрядом избранных телохранителей вкатилась за стены Шельна.

За толстыми прутьями находилось двое.

Первый – невысокий щуплый юнец, на чьих плечах еще красовались обрывки мантии властителя. Бледное лицо украшали багровые кровоподтеки, а тонкие пальцы, которые пришлись бы впору какому-нибудь писцу или менестрелю, были покрыты кровавыми струпьями – пыточный арсенал палачей князя Айвена был достаточно обширен. Но в глазах юноши, которому, по-видимому, не минуло еще и восемнадцати зим, не было ни капли намека на страх или что-то сродни ему. Напротив. Гордый взор, в котором читалась мудрость, и царственная осанка, несмотря на все пройденные испытания и знание того, что жить оставалось все меньше и меньше. Он знал, для чего избрал подобную участь.

Второй – более рослый, но и более юный, сидел в углу клети. Широкие плечи, падающие на них длинные каштановые волосы, руки с мозолистыми ладонями, закрывающие лицо – поза младшего «правителя западных земель» являла полную противоположность его старшего брата. Душу молодого воина объял страх. Страх от осознания приближающейся смерти.

…Зачем брат велел открыть захватчикам ворота... Ревель еще мог держаться. Всегда лучше принять смерть в бою, схватившись со своим будущим убийцей грудь на грудь, имея равные шансы на жизнь. А так – открытые ворота и изъявление покорности тирану. Неужели, он думал, что этим спасет многие жизни… Никогда Витор не смог бы понять мыслей своего старшего брата. Поэт, мистик, чей голос чаровал и заставлял подчиняться... Почему же его чары не сработали на сей раз… Кровь текла по улицам Ревеля рекою. Земля не успевала впитывать влагу жизни, и со склонов небольшого холма, покрытого золотистой травой, брал начало багряный ручей, несущий свои красные воды в город.

Князь бесстрастно собственной рукой казнил все дворянство белокаменного города, оставив в живых только двух братьев. Юные правители руководили сопротивлением Ревеля после смерти их отца, которого настигла меткая стрела во время одного из штурмов…

Нет, никогда младший брат не сможет понять помыслов старшего, и поэтому его плечи сейчас слегка подрагивали, а ладони скрывали лицо, по которому текли предательские слёзы…

***

- …Да будут казнены через сожжение на медленном огне! – голос герольда разнесся над площадью, посреди которой уже были сооружены два небольших помоста с торчащими по середине столбами, обложенные хворостом.

Толпа охнула. Муки этих несчастных продлятся очень долго. Палачи не дадут им умереть быстро. Взволнованный гул волной прокатился по рядам людей, которых собрали на площади по приказу князя. Уже все знали, каким образом Ревель был «взят». И после всего этого государь Айвен не помиловал этих двоих несчастных…

***

Возмущению многих не было предела. Казнить особ правящей крови, словно проклятых волхвователей, колдуний и заговорщиков… Но страх с прежней силой удерживал души в смирении.

Двое приговоренных в простых белых холщовых хламидах до пят, из-под которых доносился звон кандалов, в сопровождении стражи шли в последний путь на эшафот.

Железные обручи сомкнулись на талиях юношей, приковывая их к позорным столбам. Руки и ноги пленников были свободны, но это никак нельзя было назвать актом милосердия. Прочнейшие железные цепи меж обручем и столбом давали обреченным возможность двигаться на расстоянии полуметра от почерневшего от многих подобных казней дерева. Князю всегда нравилось, когда жертвы пытались вырваться из жара медленно разгорающегося хвороста и поленьев.

По лицу младшего приговоренного вновь текли слезы, а старший по-прежнему был невозмутимо спокоен. Его незамутненный страхом взор вонзился в Айвена, чей отделанный золотом трон водрузили на постамент таким образом, чтобы правитель мог насладиться каждым мгновением казни.

Броня невозмутимости и спокойствия дала слабину, и Айвен отвел глаза. Взгляд юного правителя Ревеля жёг сильнее пламени любого кузнечного горна. Подозвав герольда, князь шепнул ему пару слов, хотя они были вовсе не обязательны.

Герольд кивнул и прошествовал обратно на свое место. Над площадью вновь разнесся его голос.

- Светлейший князь являет вам свою великую милость! В соответствие с древними традициями, каждый из вас имеет последнее предсмертное желание, которое князь обязуется выполнить по мере возможности.

- Жить! – вопль Витора заставил дрогнуть сердце каждого на площади. За исключением князя. – Я хочу жить! – слова вырывались из груди юноши вместе с плачем. Площадь колыхнулась. Все взоры были обращены на князя. Помилует или нет?

Бледные губы на бесстрастном лице дрогнули.

- Приговор обжалованию не подлежит! – тело Витора затряслось, рассудок помутился. Беззвучные рыдания душили его. Если бы не обруч и цепи, он неминуемо бы упал на дощатый настил эшафота.

Брион печально смотрел на брата. Его губы тоже тряслись, но не от внутреннего страха, а от жалости к своему лишающемуся рассудка родичу.

- Лютню… - его слабый шепот был едва слышен, но стоящие рядом передали его слова до ушей государя.

Просьба была несколько удивительной, но не невыполнимой.

Через несколько минут истерзанные пальцы Бриона сомкнулись на знакомых изгибах музыкального инструмента. Он пару раз скривился от боли, но, превозмогая её, извлёк первый аккорд. Пальцы пробежались по струнам, настолько трепетно и нежно, словно в руках была не лютня, а любимая…

Девять струн – девять жизненных линий, которым не суждено пересечься, но могущие рассказать о судьбе каждого. Девять струн – девять нитей, которые не стянутся в тугой клубок интриг и заговоров. Но в руках мастера они способны слиться с колебаниями в душе каждого человека, незримыми фибрами колыхнуть чувства, убрать всё грязное и порочное.

Брион и сам не понимал, что с ним. Музыка безудержным потоком лилась из его сердца. Слова сами срывались с губ, чтобы быть жадно пойманными стольким количеством слушателей.

Площадь замерла. Простолюдины и стража были заворожены мелодией и чудесным голосом исполнителя…

Золотая трава стала червонной от крови,
Черноту от пожарища с белой стены не стереть...
Государь-победитель, дозволь слово пленнику молвить
Перед тем, как в туман за собой уведет меня смерть.

Мое слово - не меч,
От судьбы не уберечь.
Кровь на белой стене –
На войне как на войне!

Мы сражались за смерть, защищая пылающий город,
И теперь лишь на пару часов нам отсрочка дана.
Посмотри, брат мой младший стоит - он совсем еще молод.
Отпусти его, князь, за двоих я отвечу сполна!

Как же кровь горяча...
Черной птицею с плеча
Улетит моя душа,
А судьбе не помешать!

Вопль теряющего рассудок Витора резким диссонансом ворвался в мелодию. Но и это не остановило Бриона.

В глазах всех без исключения горожан читалось сочувствие, многие женщины плакали или едва сдерживали рыдания. Даже хмурые городские стражи не остались в стороне. Чарующие звуки голоса и лютню подействовали и на них. Музыка разбивала оковы страха…

Лишь князь Айвен и два десятка его телохранителей сохранили каменные выражения на лицах…

Отпусти его, князь, ты же видишь - он смерти боится.
Он так мало прожил, он не должен был воином стать.
Ты же слышишь, как бьется душа перепуганной птицей…
Неужели, за битву ты кровь не устал проливать?

Но в глазах твоих сталь –
Чужака тебе не жаль.
Что тебе мои слова!
Сталь меча всегда права!

На холодном лице замерла безразличная маска,
А в глазах приговор: "Чужаков невозможно простить!"
Жаль, у песни счастливый конец может быть только в сказке,
Но не стоит, мой брат, дара жизни у смертных просить!
Протяни мне ладонь -
Мы шагнем через огонь,
Через боль и через страх,
Унося звезду в руках!
...Унося звезду в руках!
Под конец толпа уже гудела как растревоженный улей.

- Убить! Зажигай немедля! – в возгласе князя сквозила ненависть. Профос и стражи с факелами даже не шевельнулись. Страх покинул их души. Веления царственного самодержца были для них сейчас не более чем криками безумца. Глаза Айвена метали молнии. Он вскочил со своего трона, прорываясь через ряды неуспевающих расступаться стражников к эшафотам. Он сам зажжет пропитанные маслом вязанки хвороста, и язык этого нахала умолкнет навсегда.

Прикованный Брион лишь рассмеялся. На губах юноши играла довольная улыбка. - Ублюдок! – бесстрастная личина государя Айвена испарилась. Его полнила ярость. Вырвав у ближайшего к себе стража церемониальное копье, князь, коротко размахнувшись, метнул его в грудь Бриона.

Блеск стальной капли наконечника. Пробитая грудь и кровавый хрип… Лютня падает из вмиг ослабевших пальцев…

Глаза молодого Бриона, которого пригвоздило к черному столбу, уже застилала серая пелена небытия, но юноша еще успел бросить прощальный взгляд на своего обезумевшего брата, перевести взор на перекошенное ненавистью лицо Айвена. Губы вместе с кровью успели выдавить “Спасибо, князь…”, и душа рванулась прочь…

***

Взгляды, сначала недоуменные, потом гневные и бичующие - Айвен чувствовал себя как загнанный зверь. Руки, тянущиеся к оружию, тихий шелест клинков, взлетающих из ножен – князь сделал несколько шагов, неуверенно пятясь под прикрытие своих телохранителей.

- Падаль! Стервятник! – в праздничные золоченые доспехи князя ударил камень. Какая-то женщина, за неимением оружия взяла в руку булыжник. – Изверг! Убийца! – подхватила толпа, качнувшись в едином порыве…