In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti…
Pamesiel oshurmy delmuson Thafloun peano charustre melany lyamunto cholchan, paroys, madur, moerlay, bulre tatleor don melcove peloin, ibuttsyl meon mysbreath alini driaco person. Crisolnay, lemon asosle mydar icoriel pean thalmoi asophielil natreon bangel ocrimos eslevor naelma besrona thulaomor fronian beldodrayn bon otalmesgo merofas elnathyn basramuth…
Султан и лампа
Давным-давно, задолго до появления книг, да и самой бумаги, когда и законы государей, и стихи поэтов писались на пластах сырой глины, которую потом запекали в печи или высушивали на солнце, когда не было даже самих привычных нам букв, а были только странные клинышки; жил-был в далеком-предалеком царстве Азр-абах один султан, самый настоящий султан, точно такой, какими были самые первые, а, значит и самые настоящие султаны… Это был очень молодой султан, но тем неимение и очень хороший. Его звали Камун; он рано осиротел, батюшка его был убит на войне; а матушка, не выдержав горя, полностью овладевшего ее душой и разумом после смерти мужа, покончила с собой, вонзив кинжал прямо себе в сердце… Воспитывали Камуна многочисленные нянечки, любившие его и заботившиеся о нем так, как, пожалуй, смогла бы не каждая мать. Мальчик рос крепким и здоровым, окруженным заботой и радостью, печали и беды были ему неведомы, но от этого он не превратился в избалованного юнца, вовсе нет, а скорее наоборот – чем лучше жилось ему самому, тем сильнее было в нем желание сделать жизнь своих подданных, если и не такой же прекрасной, как его собственная, то, хотя бы отдаленно напоминавшей ее. Камун старался облегчить существование своего народа, а в особенности бедняков, в той мере, в которой это было ему по силам: он снижал налоги, строил больницы, раздавал хлеб из собственных амбаров в голодные годы, и в целом вел себя так, что заслужил в народе прозвище Камун Милостивец. Султан был счастлив: его обожали люди, у него было все – и дом( самый чудесный из всех, когда-либо существовавших дворцов; стены его были из золота, потолки из серебра, полы устилали ковры из самой дорогой и тонкой шерсти, мебель делалась из самого прочного и красивого дерева, а потом инкрустировалась еще и драгоценными камнями: рубинами и изумрудами…), у него была жена, самая прелестная из всех женщин мира; волосы ее были подобны водопаду из черного шелка, а глаза сияли словно капли расплавленного янтаря; он правил процветающей и великой страной, жизнь его была так хороша, что сегодня уже и не верится, что жизнь и впрямь может быть столь волшебной и щедрой. Наверное, ни один еще человек со времен изгнания первых людей из Эдема не жил так весело и радостно, как Камун; а, быть может, и в будущем никому не удастся прожить более беззаботную и счастливую жизнь.
Но годы шли, и Камун старел, он по-прежнему оставался красивым и сильным, но каждый новый день рисовал на его лице новую морщинку. Он смотрел по утрам в зеркало и ужасался – его прекрасное молодое лицо, постепенно превращалось в безобразное, сморщенное лицо старика. А однажды он постареет настолько, что уже не сможет ни петь, ни танцевать, не сможет прогуливаться по саду, вдыхая аромат наливных яблок, а будет сидеть дома, глядеть в окно, осознавая, что жизнь незаметно пролетела, оставив ему на прощание воспоминания о былых годах юности, совершенства тела и духа. Эти раздумья заставляли Камуна то впадать в ярость, то в апатию, а порою даже плакать. Он не хотел стареть, не хотел отдавать свою молодость на растярзание ужасным ветрам времени! Но как предотвратить неизбежное - он не знал. Он обращался за помощью к своим придворным магам, взывая к их мудрости и умоляя дать ему совет, что же делать, чтобы юность и красота никогда не покидали его. Но маги лишь качали головами и говорили, что невозможно обмануть природу и все его старания напрасны, ибо время всегда возьмет свое. Но Камун не верил им, он жаждал бессмертия… Когда же не осталось ни одного мага, к кому бы он не обратился, Султан придумал новый план – он начал по вечерам, облачаясь в самые дешевые и старые одежды, какие у него только были, выходить за пределы дворца и бродить по улочкам столицы своего государства - Арзам-Тора, пытаясь отыскать алхимиков и колдунов из рода простолюдинов, чтобы, быть может, они подсказали ему, как побороть время. Но опять таки никто не мог ничего ему ответить… Султан, каждый раз возвращаясь домой после такого похода, запирался в своих личных покоях, чтобы ни жена, ни дети, ни прислуга не могли его потревожить, и рыдал, упиваясь горючими слезами. Он не понимал, как судьба может быть к нему столь не справедлива, ведь он так много сделал для своего государства, и как много мог бы сделать еще, если бы это проклятое время, точно паразитический червь не высасывало из него день за днем все соки… Но с наступлением утра – а иногда он рыдал все ночь напролет – слезы его высыхали, и он снова собирался в поход.
Так произошло и сегодня. Камун надел на себя потрепанный плащ, простую рубаху и штаны, и вышел из дома. Был полдень, и никогда прежде он не выходил в таком виде в город днем. Но сейчас отчаяние захлестнуло его так сильно, что у него просто не хватило сил усидеть дома и дождаться вечера. Он направился к городскому рынку, надеясь там обнаружить хотя бы старуху-знахарку, торговавшую каким-нибудь своим мерзким зельем, способным хоть ненадолго отогнать от него увядание…
Он долго бродил между рядами торговцев, так ничего интересного и не наглядев. Султан уже было отчаялся, когда его взору предстала странная картина. Он увидел человека, одетого в рванье, грязного с потным лицом и свалявшимися волосами, глаза этого человека были мутными и почти бесцветными. Это был бедняк – жуткий, уродливый бедняк. Он стоял за маленьким лотком, на котором не было ничего кроме почерневшей от копоти масляной лампы. Султану стало интересно, ведь он не встречал раньше столь несчастного и обделенного судьбой существа в своей богатой и сытой столице. Но еще больше его удивило другое – этот оборванец глядел на него во все глаза и улыбался, и улыбка его была улыбкой счастливого, всем довольного человека!
- Кто ты? – спросил султан, обращаясь к нищему.- И что ты продаешь?
- Я кто? – спросил бедняк, хмуря брови. – Я Ахар, ваше величество! И я продаю вот эту лампу!
- Но как ты узнал кто я? – сказал султан, немея от ужаса. Ведь еще никому не удавалось распознать в нем – одетом точно простой крестьянин – человеке, великого султана.
- Не знаю, наверное, догадался! – улыбаясь проговорил Ахар. – Со мной часто такое бывает: вижу кого, и сразу говорю – что за человек стоит передо мной!
- Странный ты простолюдин, Ахар, - смущенно сказал Камун. – Но вот скажи. Неужели ты думаешь, что кто-то купит у тебя эту лампу, ведь она такая старая, что стоит поднести к ней свечу, как она тут же сгорит сама!
- Вы совершенно правы, мой господин, но ее не нужно зажигать!
- Это почему же? А зачем нужна лампа, которую нельзя зажечь?
Ахар, казалось, был удивлен вопросом султана, словно не смекнувшего самую обыкновенную вещь.
- Но, мой повелитель! Она же волшебная!
- Волшебная? – переспросил Камун. – Ты говоришь правду? Но что же в ней такого волшебного?
- О, господин, это лампа с джином!
- С джином? Не может быть! – ахнул султан.
Действительно, даже в те стародавние времена джины были редкостью, и с трудом верилось, что какай-то самый обычный человек, мог заполучить лампу с джином.
- Я говорю правду, повелитель!
- Да? Но почему ты тогда выглядишь, как последний нищий? Ведь джин мог исполнить любое твое желание! Ты сам мог бы стать султаном, или Владыкой Мира! – говорил Камун, краснея.
И все же часть его души, все еще верила в чудо, и если в этой дряхлой лампе на самом деле жил могучий джин, то ему необходимо было заполучить ее за сколь угодно высокую цену!
- Вы снова правы! О, светлейший! – говорил Ахар. – Но мне не нужны ни богатство, ни слава, ни роскошь! Я и так хорошо живу – у меня есть дом, жена, ребятишки. У меня есть огород и я сам в состоянии прокормить всю свою семью, мне нечего желать!
- Что ты говоришь, оборванец! Неужто ты и впрямь не жаждешь ни денег, ни…ни вечной молодости! А джин же способен дать тебе и вечную молодость?
- Конечно, мой господин. Но я этого не хочу! От одной мысли о том, что я буду жить вечно мне делается дурно. Это же так скучно – жить, жить, жить! Мне нечем будет занять себя! А мне нравится то, как я живу сейчас! И я согласен состариться и умереть, ведь я знаю, что часть меня будет жить в моих детях и внуках…
- О, да, Ахар, ты в чем-то прав…Но скажи еще и вот что: а ты вообще хоть что-нибудь попросил у джина? Да и где ты взял саму лампу?
Ахар почесал затылок, крякнул в кулак и сказал.
- Ну, лампу-то я нашел в своем огороде, когда пахал землю, она там и лежала, присыпанная дерном и песком. А у джина я все таки кое-что попросил…
- И что же? – спросил султан, сгорая от нетерпения.
- А чтобы он извел всех кротов и кроликов с моего участка, а то они мне чуть ли не все посевы сгубили…
- И все?
- Ну, да… А мне больше ничего-то и не надо…
- Продай мне лампу! – взмолился Камун. – Назови любую цену! Только продай…
- Я б с радостью, но я и не знаю, сколько она стоит! – замялся Ахар.
- О, глупец! Да ей цены нет! – крикнул султан.
Он достал из-за пояса мешочек с деньгами и протянул его торговцу.
- Этого должно хватить, здесь столько денег, что ты сможешь построить себе новый дом, купить себе новую жену, и обеспечить безбедную старость не только себе, но и своим детям!
Ахар взял мешочек, взвесил его в руке, довольно улыбнулся, и отдал султану лампу.
Камун схватил ее так, словно это была не старая, помятая и почерневшая лампа, а величайшее сокровище мира. Впрочем, так оно могло оказаться и на самом деле.
Вернувшись домой, счастливый и разгоряченный, султан сразу же ворвался в свои покои, запер дверь, и поставил лампу на стол. Конечно же, как и всякий человек того времени, он прекрасно знал, что нужно делать, чтобы вызволить джина из лампы. Он вобрал в себя побольше воздуха, взял лампу в руки и потер ее с боков. В тот же момент всю комнату затянул сиреневатый туман. Камун лишь и успел охнуть от неожиданности. В следующий миг перед ним стоял высокий мужчина с бледной кожей, длинными черными волосами и глазами цвета адского пламени.
- Приказывай, повелитель! – сказал джин.- Какого же будет твое первое желание?
Камун едва не упал в обморок от счастья. Да, у него было желание, одно единственное желание!
- А я могу пожелать все, что угодно? – на всякий случай спросил султан.
- Все, что хотите, мой повелитель!
- Тогда, - начал Камун, замечая, как дрожат его руки, ноги и губы. – Я хочу быть вечно молодым, хочу быть вечно прекрасным и здоровым, чтоб ни одна хворь не могла потревожить меня, а ни одно оружие ранить… Я хочу, чтобы все женщины обожали меня, а мужчины трепетали от одного моего вида! Я хочу жить вечно, всеми любимый и всеми хвалимый! Вот.
Султан закончил, а сердце его тем временем учащенно билось.
- Как пожелаете, мой господин! – сказал джин и щелкнул пальцами. В ту же секунду султана окутало непроницаемо густое фиолетовое свечение…
А когда оно рассеялось, султана в комнате уже не было, как не было и во всем дворце, и во всем царстве, ибо джин превратил его в камень – в прекрасный, лучистый изумруд…