По сусекам ВР

[MiLLoun >>>]

Крайне приятно такое слышать) Особенно последние строки

Ха!! Да ты самый лучший сказочник. А то все муть...А этот "Волшебник страны Оз" читала, вернее меня заставили!
Ненавижу эту книжку...Давай своб альтернативу напишем?

[Аурелика де Тунрида >>>]

Новая порция моего творчества. На сей раз двойная.
Возможно, за первый рассказ меня засудят

Классик

«Уа-уа-уа!»
Сеня нехотя вылез из-под одеяла. В избе было холодно. Опять прохудилась крыша, из-за сырости на потолке появились сине-зеленые лоптухи* плесени, большие, как мухоморы в лесу. В избе следовало давным-давно провести ремонт, да все как-то руки не доходили. Теперь уж точно не скоро дойдут.
Маленький Булгаков проснулась. Разлепил глазки и истошно завопил. Требовал еды. Сеня чертыхнулся, ударил себя по губам тыльной стороной ладони – когда в доме ребенок про мат стоит забыть – и двинулся на кухню, стуча босыми пятками по деревянным доскам. Вроде бы в холодильнике оставалась бутылка молока. Надо погреть и накормить дите.
Сеня включил электрическую плитку, поставил на огонь ковшик с молоком, затянулся папироской. В пересохшем горле першило. Сигареты шли плохо.
«Уа-уа-уа!»

А когда-то Сеня был богат и знаменит. Работал в государственной лаборатории. Увлекался генетикой, геронтологией, биологией, анатомией, носил дорогие пиджаки, катался на немецких автомобилях и каждый год уезжал отдыхать в Италию. Любовался Колизеем, жадно поедал вкусную итальянскую пасту, водил жену по музеям, покупал ей модельные платья и шляпки. Жизнь была легка и приятна.
Днями Сеня пропадал в лаборатории. Работал. Вечерами писал научные статьи, ходил в театр и играл в домино с соседом Аркадием. Думал, так будет всегда. Потом Сеню повысили, назначили замдиректором лаборатории. Жизнь стала еще легче и приятнее.
Работа была не пыльная, сиди себе за столом, подписывай бумажки. Делай выговоры и назначай премии. Жена уволилась из газеты. Муж прекрасно обеспечивал семью и без ее помощи. Теперь Светлана могла больше времени уделять подругам. Повадилась обедать в ресторанах, посещать роскошные бутики. Сеня не жаловался. Денег хватало вдоволь. Хватало на еду, питье, дизайнеров, даже что-то откладывалось на черный день. Хотя Сеня и подозревал, что в светлой жизни темных дней не бывает. Бывает скука. С годами Сеня набирался солидности. Сменил свой пятьдесят второй размер на пятьдесят восьмой. Отвык от яичницы с беконом и пристрастился к лобстерам. Светлана тоже заметила, что французские туалеты ее полнят. А раньше не полнили.

Молоко быстро нагрелось. Сеня потушил папироску. Плеснул пару капель на руку – проверил, не обожжется ли малыш. Перелил молоко в бутылочку, сверху нахлобучил резиновую соску. Булгаков громко орал. Сеня отдал ему бутылочку. При виде Сени Булгаков утих, засучил ручками и ножками, улыбнулся широким беззубым ртом. Сеня потрепал ребенка по лысой макушке. Булгаков успокоился. Принялся за еду, чмокая губами от удовольствия.
Сеня вернулся на кухню. Снова закурил.

Пролетали годы. Сеня заметил, что делать выговоры намного интереснее, чем назначать премии. Сеня полюбил деньги и коллекционные вина. Жить бы ему да радоваться. А на душе тоскливо. По сердцу скребли кошки, ночью мяучили в ушах, мешая спать. Сеня часто вставал посреди ночи, бродил по квартире, заваривал чай. Будил Светлану своим топотом. Жена бранилась, заставляла возвращаться в постель и беречь силы для ответственной работы. К тому времени Сеня стал директором. У директоров должность важная, требующая концентрации. Сеня об этом знал и продолжал мучиться бессонницей. Иногда под утро запирался в кабинете, доставал старые пробирки, брал подсолнечное масло – представлял, что занимается научными опытами. Смешивал масло с водой и переливал из пробирки в пробирку. Не помогало. Тогда Сеня вытаскивал с полки книжку, садился в кресло и читал. Особенно нравился Сене Михаил Федорович Булгаков. Было в его произведениях нечто такое, заставлявшее душу, то сжиматься в комок, то внезапно разжимать; и на сердце делалось так легко и приятно, что тянуло плакать.
Сене в конец опостылела «легкая и приятная жизнь». Захотелось вернуться в прошлое. Вновь заглянуть в микроскоп. Вот только директору крупного учреждения положено смотреть в кассу. Сеня возненавидел деньги. Были ведь люди, творившие добро за даром. Булгаков, к примеру. Сейчас таких нет. Вымерли.
И Сеня загорелся мечтой. А что если воскресить того же Булгакова? Пусть себе пишет книги, приносит людям счастье. Ныне никто не умеет писать, как Булгаков.
Начал Сеня с того, что вернулся к пятьдесят второму размеру, разлюбил лобстеров и коллекционные вина. Купил новый микроскоп, подписался на кучу научно-технических журналов. К Сене воротился крепкий сон. Зато от жены напротив – убежал. Светлана очень переживала за мужа, лабораторию и дизайнеров. Светлане очень не нравилось мужнее увлечение – раздавать премии налево-направо, читать глупые книги и мечтать о несбыточном. Ну, кому, извините пожалуйста, требуется Булгаков? Разве мало в мире писак всех цветов, оттенков, калибров и достоинств?
Светлана предлагала Сене взять отпуск и поехать в Италию. Поесть пасты и прошвырнуться по бутикам. Сеня отказался, прикинулся больным. Светлана затаила обиду.
Работа кипела. Сеня пропадал в лаборатории, забывая про кассу и возвращение домой. Светлана терпела, сколько могла. А однажды подала на развод. Сеня ничего не понял. Светлана отсудила у мужа половину имущества, сожалела, что не обзавелась детьми – можно было бы подать на алименты. Сеня не возражал, если жене важнее деньги – значит, получи деньги. Светлана получила, переехала в другой город и вышла замуж за молоденького модельера. Сеня слышал, что у них родился сын и коллекция одежды.
Начальство Сенино поведение настораживало. Каким-то образом они прознали о его заветной мечте. И посчитали директора сумасшедшим. Не дожидаясь официального приказа, Сеня подал заявление об увольнении. Продал московскую квартиру, большую часть имущества и переехал в деревню. Обзавелся домиком, оборудованием и гастритом. И, кажется, был счастлив.

Маленький Булгаков появился на свет в сентябре. За окном барабанил дождь, завывал ветер. Скулили дворовые псы. А в ветхом домике с покосившимися ставнями и текучей крышей было тепло. В комнатах горел свет. Жужжали механизмы «клонировальной» машины. Сеня нервно курил.
Мальчик родился крепким, три кило веса. Сеня сразу обратил внимания на его глаза – умные, трезвые, какие-то не младенческие. Ребенок редко плакал.
Сеня был доволен, как никогда. Булгаков взрослел не по дням, а по часам. В прямом смысле слова. Пачкал пеленки, просил кушать, агукал, пускал слюни, отрыгивал молоко. Сеня носился по дому, будто угорелый. От счастья не находил места.

Через три месяца после рождения, Булгаков превратился в красивого юношу с внешностью двадцатилетнего. На этом его рост завершился. Сеня обучил Булгакова писать, читать и считать. Мишутка рос мальчиком любопытным, все понимал с полуслова, глотал книги с таким же удовольствием, как другие дети – мороженое. Сеню звал «папой», просил сводить на рыбалку. Сеня с радостью исполнял любые прихоти сына. Надеялся, что в ближайшем будущем в Булгакове проснется талант писателя. Талант проснулся…
Сеня понятия не имел, где Булгаков раздобыл глянцевые журналы. В избе их отроду не водилось. Наверняка, подсунули соседские парняги. Те, в отличие от Мишутки едва ли не ежедневно наведывались в город, пили пиво и бегали по дискотекам. Булгакова городская романтика волновала мало. Он сильнее любил наблюдать за звездами, бродить по лесу, читать классику. Всякий раз, наткнувшись на книги своего прототипа, Мишутка озадачивался. Спрашивал у папы, почему этот самый М.Ф. так похож на него – Мишутку. Сеня молчал, боялся испугать мальчонку. Не ведал, что Булгаков и так обо всем догадывается, а отца изводит вопросами из шалости.
Глянцевые журналы Булгакова заинтересовали. О светской жизни он ничегошеньки не знал, а узнать хотелось. Сеня расписал Мишутке эту жизнь в таких сочных красках, что парень перепугался. Плюнул на все и журналы сжег. Сеня вздохнул с облегчением. Напрасно боялся, что эта дрянь успела испортить парнишку.
На втором году жизни, Булгаков потребовал, чтобы отец отправил его учиться в институт. На деревенском пайке долго не протянешь. Гениальный мозг требовал пищи. Сеня долго думал. Сомневался – стоит или нет. Но сын упорно настаивал на своем, и Сене пришлось сдаться. Благодаря старым связям, Сеня помог Булгакову оформить документы и поступить в литературный. Фамилию пришлось сменить на Невеличко.
Письма от Булгакова приходили каждую неделю. В них Мишутка писал, что учеба приносит ему удовольствие. Писательский талант развивается, только пробиться трудно. Редакции почему-то постоянно отказываются публиковать его рассказы…
Сеня удивлялся. Булгаков-младший писал ничуть не хуже «старшего». Увлекался историей, философией и религией. Тонко подмечал особенности людских характеров, умело строил композиции. А редакторам не нравилось…
Сеня расстроился. Кто виноват? Неужели он где-то напортачил? Машина ли дала сбой, или Сеня читал «сыночку» не те книги, показывал не те фильмы, ставил не ту музыку? Черт его знает…
В ответных письмах Сеня просил Булгакова проявить терпение, подождать. Говорил, что путь к славе неблизкий, несладкий и вообще требует изрядных усилий. Сеня соглашался. Ждал. Учеба продвигалась своим ходом. Сеня старел, Булгаков по-прежнему оставался молодым и полным сил. Присылал отцу подарки и собственные рукописи. Сеня читал запоем. Порою на глаза наворачивались слезы – это ж надо так придумать! И гордился.

Сегодня Сеня проснулся засветло. Натянул потрепанный треух и выскочил во двор.
Почтальона он завидел издалека. Рванулся на встречу, теряя валенки в сугробах. Стояли трескучие январские морозы. Сеня раскраснелся и запыхался. Здоровье не то. Отдышка заставила Сеню глотать воздух открытым ртом, словно рыбу, выброшенную на берег приливом.
— Здравствуй, Степан Игнатьевич, — поздоровался Сеня, держась за грудь. — Есть для меня что-нибудь?
Почтальон покопался в кожаной сумке.
— Как всегда, Ильич, — отвечал он, протягивая Сене мятый конверт. — Небось, твой парнишка шлет?
— А кто ж!
Сеня любовно погладил письмо.
— Хороший у тебя парень. Зря ты его столько лет в городе держал Чего сразу, как сам переехал, с собой не захватил?
Сеня, понятное дело, никому не рассказывал, что его Мишутка – из пробирки. Боялся не поверят, засмеют.
— Мать упиралась, — Сеня ухмыльнулся.
— Знаем мы этих баб! Вечно из мужика девку лепят. Сына должен воспитывать отец!
— Верно, Степан Игнатьевич. Ох, как верно!
Почтальон закурил.
— Слушай, Сень, я слышал, твой малец писателем заделывается?
— Ну, да. Пытается.
— Плохо. Это раньше писатели были писателями. А теперешние? Тьфу! Да и не писатели они вовсе – так, одно название. Возьмешь книгу в руки, и перекоробит всего! Или про зад или про политику…! Где прекрасное? Где вечное? Фьють! Нету…
Сеня обиделся.
— Это не про моего Мишеньку! Он у меня классиком будет!
Степан Игнатьевич отбросил папиросу.
— Хе, посмотрим, браток, посмотрим… Ладно, давай. Мне еще работать надо.
Сеня не попрощался. Сунул письмо в карман и зашагал домой.

Дома Сеня почувствовал острую боль в сердце. Мишуткино письмо его расстроило. Сеня поставил чайник. Уселся на стул возле печки. Греться. Письмо плясало в трясущихся руках. Сене хотелось плакать. Странно, новости были хорошими. Мишутка устроился работать в журнал, вел светскую хронику, пописывал маленькие рассказики. За статьи Мишутке платили много. Хватало на жизнь, оставалось что отложить на черный день…
И почему это Сене невесело? Сынулькина-то жизнь налаживалась? Глядишь, не сегодня-завтра выпустит сборник? Получит деньги. А Серьезную прозу Мишутка Невеличко забросил. Сказал, что от серьезной прозы сводит желудок и образуется язва.
Сеня налил в кружку чай. Отпил глоток и разрыдался. Господи, за что?...
_______________
* - короста, язвы (диалект.)

Зеленый Человек

Соседи думали, что бабка Нюра сошла с ума. Во-первых, с недавних пор она практически перестала выходить из дому; во-вторых, если и выходила, то постоянно с именем некоего «Урта» на устах. Понятное, дело, что в округе не нашлось бы ни одного человека, в чьем паспорте значилось бы такое имя. Оно неудивительно, мало кого на свете зовут «Урт». А бабка продолжала говорить про Урта, даже когда подружки по дворовой скамейке начали называть ее дурой и старой брехуньей. Она-то знала, что Урт существует и не просто существует, а живет вместе с ней в двухкомнатной хрущевке.
Урт появился в жизни бабки Нюры неожиданно. Среди ночи. Бабка Нюра как раз собиралась ложиться спать, когда услышала странный шум на кухне. Мыши, тогда подумала она. Взяла свою тросточку и пошла разбираться. Мышей в доме действительно в последнее время развелась тьма. Немцев в войну и то было меньше.
— Ну я вам щас дам! — Говорила бабка Нюра, помахивая тросточкой. — Щас как огрею палкой!
Бабка Нюра с молодости отличалась крепким характером. Что называется «мужицким». Коли надо и в пекло полезет, и коня остановит на скаку. И непременно бы остановила, если бы на кухне обнаружился конь. А коня там не было, и мышей не было. Зато было марсианское чудовище с зеленой мордой,
Бабка Нюра ойкнула и бухнулась в обморок. Тросточка покатилась в сторону…
Можно подумать, что зеленый пришелец выглядел страшным и ошибиться. Не выглядел. Повремени бабка Нюра бухаться в оброк, осмотри гостя получше – заметила бы, что он достаточно симпатичный и кабы не зеленая кожа, да хвост, похожий на раздвоенный змеиный язык – весьма смахивает на человека.
Очнулась бабка Нюра от едкого запаха нашатыря. Открыла глаза и тут же смекнула, что, пожалуй, рановато пришла в себя. Надо было еще минутку помедлить. Возможно, в таком случае, она бы не обнаружила на собственной кровати зеленого человека в серебристом скафандре, который водил перед ее носом зеленой ладонью, распространяя в воздухе запах нашатыря.
— А у вас там все зеленые? — первым делом спросила бабка Нюра, понимая, что спит. А во сне не грех поговорить и с зеленым человечком. Кому из вас не снились зеленые люди?
— Где? — переспросил пришелец на чистейшем русском.
Вот сейчас бабка перепугалась не на шутку. Нет, конечно, ничто не мешает вам задавать инопланетянам вопросы на русском языке – это, вроде, не страшно. Страшно, когда они вам на русском отвечают!
— Ой! Да ты же инопланетянин!
— Ну… — Мямлил инопланетянин. — Гипотетически.
— Чего-чего?
— Ну… — Продолжал инопланетянин. — Для меня – вы тоже инопланетянка, а так. Ну, да я инопланетянин. Очень приятно, меня зовут Урт.
— Очень приятно, Анна Семеновна Зуева, — вежливо представилась бабка Нюра, приподнимаясь на локтях. — А это ты меня в спальню принес?
— Я, — гордо ответил Урт, словно не старушку до кровати дотащил, а спас целую Галактику.
— Спасибо, милок. А можно тебя спросить?
— Можно.
— Ты меня когда съешь? Щас или повременишь?
Лицо Урта вытянулось от удивления.
— С чего вы взяли, уважаемая Анна Семеновна, что я собираюсь вас есть?
— Ну как же, сынок. А зачем ты сюда пришел? Ты ж людоед, да?
— Э…э… А вы бы хотели, чтобы я вас съел?
— Если честно, то не очень. Но коли надо – я согласна. Ешь! Я старая и ничего не боюсь.
Бабка Нюра всхлипнула. Она давно перестала кого бы то ни было бояться. Жила она в одиночестве, сын навещал редко. И если Боженьке угодно, чтобы ее сегодня съело инопланетное чудище – так тому и быть.
— Вообще-то я вегетарианец, — сказал Урт. — И есть вас не собирался. Впрочем, если попросить, я… как-нибудь потом, ладно?
— Ладно.
Бабка Нюра обрадовалась.
— А что ты все-таки делаешь у меня в квартире?
— Ой, как некультурно! — Всполошился пришелец. — Совсем забыл сказать! Простите пожалуйста.
— Ничего, ничего! Прощаю!
— Я пилот космического корабля… — бабка Нюра не поняла, какого именно, потому что пришелец перешел на свой родной язык. — И я прибыл, чтобы спасти вашу планету от кометы, угрожающей уничтожить все живое на Земле.
— Похвально, сынок, похвально. А почему моя квартира?
— Ну… э… очень удобная посадочная площадка. Очень хорошее место!
Бабка Нюра залилась румянцем. Она всегда знала, что у нее очень хорошая квартира. Теперь выходит, это известно и инопланетянам.
— Спасибо, золотце. А ты долго у меня пробудешь?
— Не знаю точно. Где-то около двух недель, по вашим земным меркам.
— Эх, что поделать! Давай спать. Иди ложись в зале…
Так в доме бабки Нюры поселился инопланетянин по имени Урт. Днями он что-то механичил на кухне, раскидывая по всему полу гайки и болты. Бабка Нюра не жаловалась, боялась, что Урт передумает и съест ее на месте. Вечерами они садились за общий стол, пили чай с бубликами. Урт рассказывал про свои путешествия, далекие миры и незнакомые галактики. Бабка Нюра почти ничего не понимала, но слушала охотно. Потом рассказывала про собственную тяжелую судьбу. Рассказывала, как потеряла в войну мужа и осталась с малолетним сыном. Рассказывала про сельсовет, внуков и кота Барсика, который помер в прошлом году. Урт тоже почти ничего не понимал, но слушал охотно.
Хотя Урт просил никому не рассказывать про себя, бабка Нюра не удержалась и рассказала соседкам. Соседки не поверили. Посчитали старушку сумасшедшей. Она не обиделась. Может она и впрямь рехнулась, но слишком приятным было ее помешательство. От хорошего не отказываются, даже если это хорошее – зеленая галлюцинация с хвостом. Кстати, хвост оказался вовсе не хвостом, а чем-то по типу третьей руки…
Хорошо им вместе жилось. А одним вечером бабке Нюре позвонил сын. Языкастые соседи разболтали ему об «Аннушкином» помешательстве. Сын поверил и пригрозил матери, если она не перестанет молоть чепуху, он отправит ее в дом престарелых. Бабка Нюра струсила и обещалась исправиться. В тот день Урт полетел сражаться с кометой. Вернулся он поздно ночью, часов в двенадцать. Пришелец был жутко возбужден, размахивал «хвостом» и лопотал что-то на своем татарском наречии.
— Потише, милок. Я тебя не понимаю!
— Простите, бабушка Нюра.
Теперь инопланетянин называл бабку Нюру не иначе как «бабушка Нюра».
— У меня получилось!
— Что получилось?
— Я уничтожил комету! Уничтожил! Бум! Бум!!! БАХ-БАБАХ! И нет кометы! Вы спасены!
Урт улыбнулся и плюхнулся в кресло.
— Завтра я улетаю домой.
У бабки Нюры прихватило сердце. Как улетает, как домой? Она так привыкла к Урту, что было подумала – он никуда от нее не денется. А вон оно как вышло. Бабка долго думала. И сказала:
— Возьми меня с собой. Мне нечего делать дома, да и дома у меня нет. А там, на звездах, я никогда не была. А по правде очень хочется. Возьмешь, милок?
Урт казался ошарашенным.
— С собой? Что ты, бабушка! На моей планете тебе будет одиноко. У нас ведь нет людей.
— Знаешь что, милок. Порой мне кажется, что у нас на планете тоже нет людей. Дык возьмешь?
— Возьму! — Решительно произнес Урт. — Будешь жить у меня, бабушка.
И он снова улыбнулся.

Следующей ночью бабка Нюра улетела на Луну. Вернее, думала, что на Луну. В действительности планета Урта находилась где-то в Магеллановом Облаке. И на той планете у всех жителей были хвосты, кроме бабки Нюры. Бабка Нюра поселилась в доме Урта. И жилось ей там хорошо. Урт звал ее «бабушка», поил чаем с бубликами. Хотя бублики отдавали бараниной, все равно были вкусными, потому что подавал их дорогой человек. С зеленой кожей.

А в местных газетах в день отлета бабки Нюры появилось объявление, мол в космосе взорвалась комета, траектория которой прямехонько вела к Земле. Но не довела. Устроили праздник.

Через две недели в квартиру бабки Нюры приехал сын. Он начал переживать, почему мать не отвечает на звонки.
Матери в доме не было. От нее осталась одна записка, приколотая кнопкой к старому холодильнику:
«Дорогой сынок! Сереженька!
Если ты читаешь это письмо, значит я уже на Луне. Там мне будет хорошо. Урт говорит, я всем понравлюсь. И ты живи хорошо.
Поцелуй за меня Петеньку и Вареньку. Передай Светочке привет от свекрови. Скажи, что я всех люблю.
Не скучай, со мной все хорошо.

Твоя мама».


Жду отзывов

Сообщение отредактировал Аурелика де Тунрида - 27-10-2007, 16:49

[Матильда >>>]

Аурелика! Ох как мне понравилось! Интересно, грамотно; да что ж тут скажешь, просто здорово )))
Вот бы еще почитать; поздравляю! И первый рассказ отличный, а уж второй - такой колоритный, что цитировать хочется. Молодчина!
(такую книжечку я купила бы в свою библиотеку)

[DiVert >>>]

В наши дни нельзя быть классиком. То, чем писали классики - от параметров словесно-физических до психологических штучек, в наше время невозможно) Мне почему-то приходит на ум прочитанная недавно в статье цитата: "Война и мир" сегодняшнего столетия будет не больше двухсот страниц." Прошлое можно читать, им можно восхищаться, но в сегодняшнем нужно искать настоящее. У каждого века свои гении.
Это просто мысль к первому твоему рассказу из последней партии.


Последний рассказ вообще улыбнул) Я положительно рада за Нюру) И этого зелёного)

[Аурелика де Тунрида >>>]

В наши дни нельзя быть классиком. То, чем писали классики - от параметров словесно-физических до психологических штучек, в наше время невозможно) Мне почему-то приходит на ум прочитанная недавно в статье цитата: "Война и мир" сегодняшнего столетия будет не больше двухсот страниц." Прошлое можно читать, им можно восхищаться, но в сегодняшнем нужно искать настоящее. У каждого века свои гении.
Это просто мысль к первому твоему рассказу из последней партии.

Но не все способны понять, что время - есть время, а репа - есть репа Каждый человек ровняется на своих героев. И не важно когда они жили. Главное - жили. О том и рассказ...

[Аурелика де Тунрида >>>]

Новый рассказ. Как всегда, отзывы. Жду

Каша

Коля хотел быть конструктором космических кораблей, а мама заставляла кушать кашу и делать уроки…
Коля учился в четвертом классе. Был отличником и гордостью школы. Учителя ставили Колю в пример остальным ребятам. Пророчили ему большое будущее, если он перестанет витать в облаках. Коля не очень хорошо понимал, что это значит, но в облаках старался не витать, даже если сильно хотелось. Мама Колей тоже гордилась. Видела в нем бухгалтера или директора. Кормила сына кашей и заставляла делать уроки.
А Коля мечтал конструировать космические корабли.
Время летело незаметно. Коля продолжал хорошо учиться. Участвовал в олимпиадах, занимал первые места, увлекался техникой и научной фантастикой. Теперь он понимал, что значит витать в облаках. Но легче не становилось. Небо влекло Колю к себе. Там, в небе, было столько всего интересного и неизученного! Не то, что на земле. На земле и без Коли полно людей, каждый из которых, если постарается, может стать бухгалтером или директором. Получать стабильное жалование с несколькими нулями, жить в трехкомнатной квартире, кушать кашу и радоваться нежданному выходному. Подобная участь Колю не прельщала. Уж лучше героически погибнуть где-нибудь на Луне, чем сыто и медленно гнить на Земле. «Нет, - усмехался про себя Коля. – Я никогда не стану бухгалтером! У меня звездная пыль в крови!»
А мама продолжала готовить по утрам кашу. Кашу Коля ненавидел.

Вечером перед выпускным балом Коля сидел с мамой на диване. Смотрели новости по телевизору. Мама пока не знала, что Коля собирается поступать в аэрокосмический. Думала, пойдет учиться на бухгалтера. Коля понимал, что мама жутко расстроится, если он расскажет ей о своих планах, и делиться мыслями не спешил. Маму Коля любил и привык слушаться. Она взрослый, опытный человек – ей виднее. Или все-таки нет? Как бы там ни было, а отступаться от давней мечты, так сказать, сдаваться без боя, Николай не собирался.
— Мама… — тихо проговорил Коля, на всякий случай скрестив пальцы. — Я должен тебе кое-что сказать.
Мама внимательно посмотрела на Колю. Коля покраснел.
— Что сынок?
— Мама. Я хочу полететь в Космос.
— Мы это уже обсуждали.
Голос матери звучал холодно. Коля не отступал.
— Нет! Я серьезно! Ты меня не понимаешь, мама! Я хочу полететь в космос, и я полечу в космос! Чтобы ты не делала и не говорила.
— Ах, сынок! Какая глупость! У тебя слабое здоровье! — Мать всхлипнула. — Ты ведь у меня умный мальчик, посуди сам – какой космос? Холод, темнота, опасности! Разве на Земле плохо? Плохо?
Коля задумался. Выходило, что плохо. По крайней мере себя в этой «земной» жизни Коля не видел.
— Плохо!
— Успокойся, Коленька. Мне виднее.
— Мама! Мы с Васькой решили, что будем вместе поступать в аэрокосмический. В конце концов, я мужчина и мне решать, что делать с собственной судьбой.
Мать надолго замолчала. Коля приободрился. Наверное, подействовал последний «железный» аргумент. Колиного друга Ваську – соседа и одноклассника – мама знала давно и, кажется, даже любила. А если и не любила, то привыкла к нему. Как-никак мальчишки с детства дружили и бегали друг за дружкой хвостом.
— Коленька! — заговорила мать. Коля заметил, что на ее глазах выступили слезы. — А как же я? Ты говоришь про Ваську? У Васи и отец и мать живы-здоровы. Я – одна одинешенька. Я тебя растила, холила, лелеяла. Получается, напрасно? Ты меня бросишь? А вдруг ты погибнешь? Эти проклятые корабли постоянно взрываются! Гибнут люди! Сотнями! Коленька, маленький, родненький, солнышко мое! Ну подумай, подумай хорошенько, зачем тебе улетать куда-то? Я уже договорилась с тетей Зиной (помнишь тетю Зину?) она поможет тебе поступить на экономический… Я так старалась! Так старалась! Коленька, опомнись!
Коля не знал, что сказать. Смотрел на мокрые материнские щеки и в душе проклинал этот день. Зря сказал, нужно было еще подождать.
— Я подумаю, — буркнул он и отвернулся.
— Замечательно! — Мать утерла слезы платочком. — Ой, смотри, мой любимый фильм начинается. Может, ты проголодался?

В космос Коля не полетел. Конструктором не стал. Поступил на экономический – спасибо тете Зине. Выучился на бухгалтера. После института нашел работу. Платили много. Коля купил трехкомнатную квартиру, женился.
Письма от Васьки приходили редко. Тот постоянно пропадал в экспедициях. Летал к звездам. Николай читал письма с замиранием сердца. Радовался за друга и за себя. За Ваську, потому что он сумел осуществить детскую мечту; а за себя потому, что жилось безбедно.
Через несколько лет Васька пропал без вести. Его корабль затерялся где-то в межзвездном пространстве. Васькиным именем назвали школу, где они учились с Колей. Коля долго переживал. Потеря друга почти выбила его из колеи. А потом перестал переживать. Ведь у него-то все было в порядке. Деньги, жена, работа и каша на завтрак.
Кашу Коля полюбил. Права была мама. Всегда права.

[Матильда >>>]

Аурелика!
Спасибо за рассказ! Прочитала, очень интересно. У тебя нетопорпливое, емкое, обстоятельное письмо, но в то же время - владеешь настроением, умея быть и трогательной и ироничной...
Мне все понравилось - и изложение, и характеры, и скорость ...все.
Твой читатель.

[Эфа >>>]

а вот и Эфа... не ждали?

Железный Дровосек

трагедия любого человека: осознать, что то, чем ты самозабвенно и с полной отдачей занимаешься, приносит кому-то боль... грустно это( и обидно...за Дровосека в основном

Классик

во-первых:

Маленький Булгаков проснулась

Были ведь люди, творившие добро за даром. <...> Сейчас таких нет. Вымерли.

Господи, за что?...

и правда - за что? как же всё, однако...

Зеленый Человек

улыбнуло... единственное из последних, что по-настоящему улыбнуло
чай с бубликами - не в этом ли щастье... особенно если "подавал их дорогой человек"...

Каша

что было бы, если бы...
а если серьезно, то по мне - так одинаково неприемлемы что отказ от мечты глав.героя, что "эмоциональный шантаж" со стороны его матери... и опять же - грустно всё это)



ЗЫ перечитала отз0в... задумалась...

[Аурелика де Тунрида >>>]

Спасибо за рассказ! Прочитала, очень интересно. У тебя нетопорпливое, емкое, обстоятельное письмо, но в то же время - владеешь настроением, умея быть и трогательной и ироничной...
Мне все понравилось - и изложение, и характеры, и скорость ...все.
Твой читатель.

Благодарю! Удивительно приятно)

что было бы, если бы...
а если серьезно, то по мне - так одинаково неприемлемы что отказ от мечты глав.героя, что "эмоциональный шантаж" со стороны его матери... и опять же - грустно всё это)

В общем и целом - да.
Иногда забывается, что не только мать человек, но и "ты - сынок" ))))

[Аурелика де Тунрида >>>]

Продолжаем творить

Кукла

У маленькой Ирочки была кукла. Некрасивая, тряпичная куколка, набитая соломой, в простом красном платьице, с волосами из белой пакли и глазами пуговками. Такую куклу нельзя купить в магазине, потому что ни один уважающий себя магазин не выставит на витрину игрушку, которую заведомо никто не захочет приобрести. Кому нужна куколка, если в придачу к ней нет ни домика, ни сменного наряда, ни розовой машинки, ни кавалера. Правильно, никто. Ирочка свою «Машу» тоже не очень любила, но не выбрасывала. Жалела. Машу когда-то давно-давно, много лет назад, для Ирочки сшила бабушка. Бабушка росла в то время, когда барби еще не придумали, и детям иногда приходилось возиться не то что с «соломенным Петрушкой», а с самой настоящей картофельной, приделывая к ней глаза из семечек или гороха. Ирочка, разумеется, не верила. Однако молчала – не хотелось обижать бабушку. Бабушку Ира любила.
Годы летели. Бабушка умерла, оставив на память детям и внукам несколько пожелтелых фотографий, дом в деревне и «Машеньку». Дом продали, деньги потратили. Фотографии испортились, изображение на них совсем пропало.
Машеньку Ирочка по старой памяти хранила. Поставила на полку рядом с книгами. Иногда любовалась, брала в руки, разговаривала с ней. А чаще просто не обращала внимания. Даже забывала смахнуть пыль.
Когда у Ирочки появилась дочь, Ира хотела подарить ей свою детскую игрушку. Сонечке Маша не понравилась. И Машу отправили на помойку. К тому моменту красное платьице куколки износилось, вылиняло, потеряв цвет, косички разлохматились, а левый глаз и вовсе норовил отвалиться. Ниточка порвалась…
Про Машеньку забыли…

Все, что кажется вечным, в действительности живет не дольше мотылька-однодневки. Люди всегда полагали, что будут жить вечно. И сгорели. Сгорели в пламени гордости и честолюбия. На смену людям пришли другие существа. Они знали, что когда-нибудь сгорят. И продолжали жить.
В музее было пустовато и скучно. На то они и музеи, чтобы в них скучать. И лишь одной девочке было весело. Сюда она пришла в первый раз.
— Мама! — заговорила малышка, указывая пальчиком на один странный экспонат с табличкой: «Игрушка детская. Набивная, человекоподобная»
— Что моя хорошая?
— А эта штучка, правда, сделана, чтобы с ней играть?
— Да, доченька…
Девочка вздохнула.
— Какая красивая. Жаль, что у меня такой нет. Купишь?
— Не могу, детка…
— Ах… Скажи, а «люди» действительно – так выглядели?
— Ну, конечно. Смотри, тут все написано. Помнишь, мы с тобой учили буквы?
— Помню, мама. Какое несчастье, что людей больше нет. Ведь, если они хоть чуть-чуть похожи на эту игрушку, до чего они, должно быть, были прекрасны!
— Да, доченька. Ты права, прекрасны….
Казалось, куколка под стеклянным колпаком ожила и подмигнула девочке черным глазом-пуговкой…

Сообщение отредактировал Аурелика де Тунрида - 8-10-2007, 15:05

[Дени де Сен-Дени >>>]

Кукла

Весьма печальный рассказ о человеческой тленности среди бренности бытия...

[Аурелика де Тунрида >>>]

Новый рассказ.

Ночью все волки серы

Говорят, волки панически бояться людей. Будучи щенком, Вильк тоже боялся. А потом вырос, заматерел. Мягкий детский пушок сменила жесткая, серая щетина. Прорезались клыки. А страх никуда не делся.
Вильку было двадцать пять, а казалось сто пять. Возраст не имел значения. Волки редко умирают от старости, а если умирают – значит, не волки. Значит, дворовые шавки в серой шкуре. Близилась ночь. Желтые глаза фонарей перемигивались, расплывались, мутнели в лужах, брызгами разлетались по сторонам, выдавленные и сплющенные колесами проезжавших машин. Вильк шел по мосту, низко опустив голову, и курил. Много, часто, до фильтра, обжигая пальцы. Не помогало. От сигарет становилось только хуже, першило в горле, сохло во рту. Еще вчера бы он купил бутылку пива, или портвейна. Выпил бы и полегчало. Но не сегодня. Сегодня все по-другому.
У Вилька была работа, любимая женщина и смерть, которая наступила где-то после полудня. Кто сказал, что смерть – костлявая старушенция с косой? Вздор. Просто вздор. Смерть – это гудки в телефонной трубке и голос, говорящий, что ему все надоело. Что он ошибся и больше никогда не появится в этой трубке в этой жизни. Лучше бы старушенция, лучше бы с косой.
Мост кончился, Вильк сбежал по ступеням вниз, под арку городского парка, свернул вправо, прошелся вдоль тополиной аллеи, свернул влево, увидел вечный огонь, прикурил и зашагал дальше. Идти было приятнее, чем думать. Стоять – приятнее, чем сидеть. От себя не убежишь. Себя не перегонишь. Словом, умри и тебе простится…
Фонари в парке были насажены не так густо, полоска черноты змеилась вдоль дороги. Вильк думал, что в любви… достаточно любить. Слова не нужны. И ошибся. Аню он любил. И молчал. Поэтому ни разу не видел ее слез. Дождь барабанил по асфальту, заползал в уши. Полуголые сучья деревьев шумели над головой. Вилька тошнило.
— Эй, найдется прикурить?
Девчонка появилась словно бы ниоткуда. Маленькая, худая, в красной кепке. Нет, все-таки не девчонка – девушка, может, женщина.
Вильк остановился, пошарил в карманах, достал зажигалку.
— Сигареты есть? — спросил он, сухо, скупо, чужим голосом.
— Есть.
Рыжий огонек вспыхнул ярко, осветил лицо незнакомки. Треугольное, узкое, с тонкими, бледными губами.
— Спасибо, выручил. А то я уже битый час страдаю. Ныне все такие некурящие, аж убить хочется.
— Наверное…
Вильк пожал плечами. Дождь заползал в уши.
— Слушай, а чего ты такой грустный? Неприятности? Понимаю. Хочешь, поговорим?
— Что-то не тянет.
Действительно не тянуло.
— Понимаю…
Вильк стоял. Девчонка курила и смотрела на него, черными провалами из-под красного козырька.
— Меня зовут Оля.
— Вильк…
— Волк?
— Вильк. А в общем ты права.
— Волк….
— Ну пойдем поговорим… Оля.

Вильк сидел на мокрой скамейке, и дождь заползал в уши. Он говорил мало, а вроде бы получалось, что сказал все. Абсолютно все. Оля слушала внимательно, хмыкала, фыркала, иногда перебивала и курила. Много, часто, обжигая пальцы.
— Получается, Аня тебя бросила потому, что ты не говорил ей, как дороги тебе эти отношения? Или потому, что ты дурак и никого, кроме себя, не любишь, ммм?
Вильк кивнул, не слушая.
— Эх, дерьмо наша жизнь. Вонючее, тягучее, а грех не вляпаться. Ты меня понимаешь?
— Понимаю.
Вильк не понимал.
— Бывает иногда выполз из ямы, отряхнулся, вымылся – будто бы чистенький. Будто бы можно жить. А потом вышел из дома и опять заляпали. Тошно как-то, обидно и несправедливо. И вот ведь в чем штука – плохо каждому, и дерьмо у всех одинаковое… А каждый говорит, что у него как-то хуже, у соседа… опрятнее что ли. Тьфу! Тошно. Зачем жить?
Вильк ничего не ответил.
— Повеситься?
— Дура…
— Спрыгнуть с крыши?
— Дура…
— Неужто отравиться?
— Дура… Ты молодая, наладится.
— И тебе того же. Но на кой черт ждать, если можно покончить разом… Ну, не ждать…
— Маленькая, глупая Красная Шапочка.

Вода, маслянисто-черная, в оспинах дождевых капель, пугала. Скользкие перила холодили кожу, по телу бежали мурашки. Вильк смотрел в свинцовую кипень и понимал, что избавление должно выглядеть как-то иначе. Суше что ли, теплее. Оля стояла рядом, опустив свою узкую ладошку на его плечо, и улыбалась.
— Красиво, да?
— Сыро…
Щелкнула зажигалка. Сигарета не хотела разгораться. Вильк думал, что боится прыгать. А выхода не было.
— Ну так как, проявим смекалку и покажем жизни язык? Или ты передумал? Или подождешь…?
Телефонные гудки в трубке безжалостно сообщали – надежды нет. И в воздухе не пахло сиренью. Аня обожала запах сирени. А Оля – сигаретный дым и красную кепку.
— Давай руку, волчище… Так проще.
— А вдруг не получится? Я хорошо плаваю…
— Ну и? Вода ледяная, тяжелая… если будешь паинькой, она все сделает за тебя…
Вильк сжал тонкие Олины пальцы, зажмурился, чертыхнулся и прыгнул. Они прыгнули вместе. Черная толща воды поглотила Вилька, поглотила надежды, мечты, смерть, жизнь, телефонные гудки и сирень. Где-то отчаянно взвыла собака, быть может, представила, что она волк, а быть может, просилась домой. К хозяевам, в тепло…
Боли не было. Был всплеск, хруст и немного крови… Мелководье, камни и тишина….

Оля, отчаянно ругаясь, выбралась на берег, выжала куртку и кепку. В небе светила полная луна. По мосту бежал парень в кожаном плаще. Курил. Оля посмотрела на него пустыми, черными глазами и хищно оскалилась. Надо попросить сигаретку…
Когда в мире не останется ни одного серого волка, каждая Красная Шапочка сможет спать спокойно…


Жду отзывы

[Дени де Сен-Дени >>>]

Милая красная шапочка...
Понравилось, а имя-то какое Вильк, уже хочется его удавить... Фи.... и льк его в воду...

Что он ошибся и больше никогда не появится в этой трубке в этой жизни.

Может, все же "в этой жизни" обособить, как уточнение?

[Аурелика де Тунрида >>>]

Может, все же "в этой жизни" обособить, как уточнение?

Нет, испортится эффект.

Понравилось, а имя-то какое Вильк, уже хочется его удавить... Фи.... и льк его в воду...

Вильк с польского переводится как "волк")))

[Аурелика де Тунрида >>>]

Сволочь

Редактор – это Бог, или его земное воплощение, что в принципе одно и тоже. В этом я убедился на собственной шкуре. Видите ли, вот уже шесть лет я работаю в газете. Журналистом. По правде говоря, я всегда мечтал стать писателем, но где-то что-то не срослось. То ли таланта не хватило, а то ли упорства. Однако я не жалуюсь, работать в газете тоже интересно. Временами. Если на вас не орут. Если вас не унижают. Если ваш редактор – не козел.
Мой Козел. При том с большой буквы. Я его ненавижу. И восхищаюсь им. Знаете, Александр Александрович Згршкевич принадлежит к той обособленной породе людей, которые, в общем-то, и не люди. Они едят, пьют, ходят в туалет, может быть, и спят. Раз в сто лет. Но они не люди! Человек – существо коллективное, воспитанное коллективом и в нем живущее. Александра Александровича, подозреваю, воспитывали волки. Потому как ни у одного другого представителя земной фауны нет такой ненависти к нашему племени. Дайте Згршкевичу волю и, гарантирую, он вцепиться зубами в ваше горло и будет грызть его до тех пор, пока ваша голова не отвалится. Проверено хребтом и шестью годами каторги.
Поймите, у меня есть семья. Жена и малолетняя дочь Анечка. Я не могу целиком и полностью отдаваться работе. Иногда нужно уделять внимание родным и близким. Александр Александрович этого не понимает. Он требует, чтобы я каждый вздох посвящал написанию статей. А это невыполнимо. Мне требуются выходные. Мне интересно наблюдать, как растет моя дочь. Интересно проверять ее школьные тетрадки и ходить по субботам в парк аттракционов. Мне хочется посвящать время и жене Светлане. Мы еще молоды, нам нравится наслаждаться обществом друг друга. А теперь попробуйте объяснить это закоренелому холостяку с тремя высшими образованиями, сотней публикаций и кровным родством по материнской линии с самим Сатаной.
Мне давно следовало на все плюнуть и уволиться. В конце концов не такой уж я и бездарь. Профессиональные публицисты всегда в цене. Несколько раз мне предлагали работу в достаточно известных и уважаемых редакциях. А я каждый раз отказывался. Ну не дурак ли? Нет, не дурак. Работать под началом великого человека – это честь. А честь нельзя купить, но можно продать. Я, к сожалению, ценю свою честь слишком дорого… Господи, почему ты создал гениев такими сволочами?! Александр Александрович бесспорно гений. Читать его и не обливать слезами невозможно. Читать его и не хохотать до упада невозможно. Я до сих пор не возьму в толк, почему он пошел работать в газету. Деньги? Да с его талантом можно спать двадцать два часа в сутки, оставшиеся два часа строчить рассказики и жить до старости безбедно. А он работает. Скорее всего, причина тут ясна, как божий день, он тварь, которую хлебом не корми, только дай поиздеваться над ближним. За это хочется выколоть ему глаза и затолкать в его же глотку. Подавись, зараза! Ведь не подавится! Слепая гадюка остается гадюкой. Она продолжит жалить чуть ли не на ощупь, пока кто-нибудь не отрубит ей голову. Увы, вид крови мне неприятен.
Пару раз я все же порывался высказать господину Згршкевичу, где раки зимуют и с кем имела половую связь его бабушка, и всякий раз немел, уткнувшись взглядом в его непроницаемо серые глаза. Нужно родиться камнем, чтобы суметь накричать на этого человека. Высокий, худой, сутулый, узкоплечий, с залысинами и отвратительной маленькой родинкой над левой бровью – этакая помесь гоголевского Акакия Акакиевича с Фаустом Гете – он способен навести на вас ужас одним своим видом. Что греха таить, я боюсь Згршкевича. Он монстр. И однажды он бы меня съел, если бы не классическое литературное «но»…
Впрочем, по порядку…
В то утро я опоздал на работу, как следствие, получил трепака. Ночью мою дочь увезли в больницу с острым приступом аппендицита. Тысячу мучительных часов я провел у ее палаты, трясясь от ужаса. Я был в панике, я плакал. К счастью, обошлось.
Опоздал я ровно на полчаса. Этого хватило, чтобы Александр Александрович разъярился. Заходя в его кабинет, я уже знал, что живым мне оттуда не выйти. Когда колода под ногами будущего висельника опрокидывается, надежды больше нет. Из-под меня колоду выбили.
Згршкевич сидел за столом, скрестив руки на груди. Черная родинка над левой бровью противно сморщилась. Плохой признак – быть буре.
— Здравствуйте, — робко проговорил я, усаживаясь на жесткий стул. Казалось, электрический. — Простите за опоздание. У меня заболела дочь…
Згршкевич усмехнулся. Знакомо ли ему понятие «дочь»? Не уверен.
— Статья, понимаю, не готова, — отвечал он, скалясь.
— Понимаете, я же говорю, у меня заболела…
— Не понимаю! Вроде бы я вас предупреждал – еще один прокол и здравствуй биржа труда…
От злости я покраснел.
— Но…
— Молчите, Виталий Павлович. Я бы на вашем месте молчал. Порою полезнее слушать, чем говорить. Да? Конечно. — Он посмотрел на свои руки с длинными пальцами. — Вы, помнится, когда-то пытались выпустить книгу?
Я нервно кивнул.
— И ничего не вышло. Молчите? Ага, не вышло. А в курсе почему? Потому что вы ленивый олух с нероновским самомнением. Полагаете, достаточно уверовать в собственное величие и, пожалуйста, дорога из роз так и стелется под ногами? Вы никогда не думали, что талант – это не банальная способность компоновать слова с предлогами, а, прежде всего трудолюбие? У вас его нет. Очень сочувствую…
Я едва не взорвался, кровь в венах кипела. А Згршкевич продолжал монолог с упоением инквизитора, бросающего невинную девушку на костер:
— Когда я впервые взялся за карандаш (а произошло это задолго до вашего рождения), я знал, что мне проще сдохнуть, чем добиться признания. — Черная родинка дернулась. — Но сдыхать в мои планы не входило. Я начал работать. Слышали выражение «добился потом и кровью»? Угадайте, какова была цена за успех! Кровь и пот. Литры! Противно, верно. Мне тоже было противно, до рвоты. И представляете, это не красивый оборот, а реальность. Я работал на износ, не жалел ни себя, ни окружающих. И я своего добился. И я всем доволен. Вы считаете меня сволочью? Считаете… Вы правы, я сволочь. Только очень трудно с моими мозгами не быть сволочью. Не смотрите на меня так! Не волнуйтесь, вы не первый и не единственный, кто считает меня последней сукой, а за глаза называет и почище. Я привык. Мне это даже… Нравится. Кто не сволочь – тот ей завидует. Не так ли? Угу, Виталий Павлович, опять злой редактор оказался прав… Вы, конечно, можете поинтересоваться, к чему вся эта болтовня. Не стесняйтесь, спрашивайте. А коли стесняетесь, я сам объясню, как умею… Так вот, если вам угодно питаться сахарной ватой – питайтесь. Но помните: от сладкого случается диабет. Жрите вашу вату и подыхайте, мне, понятное дело, все равно. На вашу должность придут сорок пять кичливых болванов, с пеною у рта, готовых доказать, что они лучше вас. И не факт, что я с ними не соглашусь.
А пока выше место – ваше место, вы будете питаться хлебными корками. С плесенью. И будете благодарить меня за каждую крошку. От лишней похвалы мозги киснут. Трудно работать, когда в голове простокваша…
Я сидел, вцепившись ногтями в колени. Было больно физически, морально – больнее во сто крат.
— Всем довольна исключительно герань на подоконнике. Потому что она – растение. Вы завидуете растениям, а? Нет, ну и молодца…
Подытожу, если вам угодно работать в моей газете, будьте любезны работать! Смешно? Крайне. Я сочувствую вашей дочери, я сочувствовал вашей собаке и сочувствовал проколотой автомобильной шине. Возможно, когда-нибудь мне придется посочувствовать вашему каблуку и пуговице. Не волнуйтесь, моего сочувствия хватит на всех и вся. А сейчас убирайтесь вон. Ненавидьте меня, где вам угодно. Дарю вам выходной. До свидания.
Я, бледный и растерянный, поднялся со стула и заковылял прочь. Как добрался до дома – не помню. Помню, что болела голова, а ноги не слушались…

Новость о том, что Александр Александрович Згршкевич повесился, застигла меня врасплох. Я тогда был в отпуске и старался не думать о работе. А тут! Я был шокирован. Разве это возможно? Не в нашей галактике. Сильный, самоуверенный, самовлюбленный эгоист набросил на шею веревку и… Я остался без редактора. Странная штука судьба. Живешь с человеком бок о бок шесть лет и не подозреваешь, кто он такой и на что способен…
Потом я узнал, что Згршкевич пил и страдал от одиночества. Его единственным другом был ныне осиротевший старый кот без имени.
Получается, редактора – не Боги, а люди? Или Вселенная так и не открыла мне свои тайны?
По Згршкевичу я скучаю. Кстати, его кота я забрал себе. Дочка сильно обрадовалась.

[Горация >>>]

"Свольчь" очень понравилась... Коротковато немного, но очень неплохо. Сразу подумалось: насколько тяжело носить маску и прикрывать показной силой собственное бессилие. еще говорят, что гений и злодейство вещи не совместные...

[Аурелика де Тунрида >>>]

"Свольчь" очень понравилась... Коротковато немного, но очень неплохо.

Может и коротковато, но ведь и история получилась короткой)))
И спасибо за отыв)))

[Аурелика де Тунрида >>>]

Про любовь...

Когда Принцесса влюбилась в Козла, весь двор пришел в ужас. «Как можно! — восклицали придворные дамы. — Наша нежная девочка и… козел!» Козел этот был хоть и козлом (как положено, при рогах и копытах), но козлом очень умным. Он умел смешно пританцовывать под звуки бубна и считать до десяти, от души веселя толпу, непременно собиравшуюся на ярмарочной площади; куда Хозяин время от времени приводил своего ненаглядного кормильца и показывал за деньги. На одно из таких выступлений довелось попасть Принцессе. Принцесса была так поражена умом и красотой этого странного зверя, что немедленно влюбилась. А ничего не подозревающий Козел продолжал громко блеять под аплодисменты зевак, отвечая на вопрос Хозяина «сколько будет два плюс два».
Вернувшись во дворец, окрыленная любовью Принцесса, первым делом поспешила обрадовать отца – единственного близкого и родного человека в целом свете. Козел в ту пору еще не стал ей родным; впрочем, был уже близким, пускай и не человеком. Какая разница – любовь зла… Поведав отцу о нагрянувшем счастье, Принцесса замерла в ожидании ответа. Но Старый Король, отнюдь не разделявший восторга дочери, схватился за голову. «Как можно! — подумал он. — Моя нежная девочка и… козел!» И поразмыслив с полчасика, высказал свое твердое нет. Принцесса никогда не выйдет замуж за козла.
— Не выйдет? — Крикнула Принцесса, покраснев. — Ну, посмотрим!
Не скрывая рыданий, юная Принцесса выбежала из зала, заперлась в комнате и пообещала уморить себя голодом и жаждой, если отец не переменит решения и не позволит единственной дочери сочетаться законным браком с возлюбленным. Говоря по правде, Король был слабоват характером. Страдания Принцессы доставляли ему такую невыносимую муку и душевную боль, что долго терпеть он не мог. К вечеру, плюнув на этикеты, заветы, традиции и речи советников, умолявших проявить силу духа и не позволить взбалмошной принцессе опозорить честь рода, согласился.
— Будь по-твоему, дочь моя, — сказал Король, скрепя сердце. — Хочешь в мужья козла – пожалуйста. Я не стану тебе мешать.
«Во всяком случае козла всегда можно отравить, — мысленно добавил он. — А дочку выдать замуж повторно… Желательно за принца благородных кровей, а, к примеру, не за енота, или крота…»
Получив одобрение, Принцесса тут же выскочила из комнаты, бросилась в объятья отца и едва не задушила старика поцелуями.
На следующее утро, будущий принц был доставлен во дворец в сопровождении двух гвардейцев. Один из них тянул за веревку, которой в несколько рядов была обвита шея жениха; а другой гвардеец подталкивал Козла в зад. Козел отчаянно сопротивлялся, мотал головой, норовя кого-нибудь проткнуть витыми рогами и вопил некозлиным голосом. Видимо, женитьба на титулованной особе его совсем не прельщала. После обеда счастливая пара обвенчалась в церкви. Так Козел стал принцем и законным наследником трона.
Больше полугода длился удивительный брак. Не способный пережить позора, Король чах на глазах. Принцесса же дни напролет проводила в обществе мужа. Она била кулачком в большой бубен, а козел по привычке плясал и считал до десяти.
Но, как это обязательно бывает в сказках, однажды над благополучным королевством нависла страшная угроза. Соседний Король, человек гордый и рассудительный, объявил Старому Королю войну и потребовал, дабы не проливать безвинной крови, честного поединка.
— Сразись со мной, Старый Король, один на один, как подобает мужчине! — говорил Соседний Король. — Я не хочу гибели простого народа! Я мудр и предлагаю честную сделку. Победитель получит земли проигравшего, а проигравший – посмертную славу!
Услышав эти леденящие кровь слова, Старый Король испугался. Он был хвор, его рука давно разучилась держать меч, а колени так тряслись, что усидеть в седле и вовсе казалось невозможным. И вдруг его посетила гениальная мысль… А не послать в бой козла? «Была не была, — вздохнул он. — Выпущу-ка я козла. Рогатый, конечно, погибнет. Но тем лучше для меня и моей дочери… Победителя же всегда можно отравить».
— Я стар и немощен! — Кричал в ответ Старый Король. — Но у меня есть молодой наследник. Не согласишься ли ты сразиться с ним, ибо я боюсь умереть от старости прежде, чем твой клинок пронзит мое сердце?!
— Пожалуй, — сказал Соседний Король. — Это справедливо. Я согласен!
Через несколько минут городские ворота открылись, и на поле боя появился на сей раз в сопровождении четырех гвардейцев, двух герольдов и советника Козел, облаченный в укороченную лошадиную попону с гербами королевского дома. Козел жалостно блеял. Биться не на жизнь, а на смерть он явно не хотел.
— Кто это? — багровея от ярости, проговорил Соседний Король.
— Это наш благородный Принц – Козел… А это грамота, удостоверяющая его личность, — сказал советник, протягивая попеременно то бледневшему, то красневшему Королю свиток, скрепленный королевской печатью и перевязанный красной ленточкой.
Король и сам не заметил, как развернул эту несчастную грамоту и быстро прочел.
— Так вы не шутите? — Изумился он. — Эта скотина действительно ваш будущий Король?
— О да, Владыка! Господин Козел – наш будущий справедливый властитель!
Вдруг Соседний Король рассмеялся, а затем произнес:
— Коли это так! — Вещал он. — Я забираю свои слова обратно, а вместе с ними и мое войско. Живите, как вам заблагорассудится, дорогие соседи! Если ваш король – козел, то каким же должен быть народ, чтящий его? Мне не нужны такие подданные!
И, собрав войска, Соседний Король убрался восвояси.
Вот так вот злая любовь сослужила добрую службу целому королевству. А счастливый Старый Король подумал-подумал и пришел к выводу, что травить Козла пока рано. Мало ли на что он сгодится? В будущем…

Сообщение отредактировал Аурелика де Тунрида - 28-01-2008, 21:52

[Горация >>>]

Ухохотаться!
Здоровская сказка! Интересно, что тебя сподвигло на такую мысль??!! И впрямь никогда не угадаешь, когда может сгодиться и козел!

[Аурелика де Тунрида >>>]

Интересно, что тебя сподвигло на такую мысль??!!

Экспериментирую с разными жанрами .