Два пешехода

Из пункта А в Пункт Б вышли два пешехода. Первый Пешеход вышел со скоростью человека, который целый вечер пил мартини с симпатичной рыжей девицей, он, в общем-то, и вышел-то вместе с ней, и не собирался идти ни в какой Пункт Б, но машины, как на зло, не ловились, а потом и девица куда-то сама собой улетучилась - это часто случается в пятницу вечером с девицами, похожими на сексуальное домогательство, особенно если мартини уже выпито, а машина никак не ловится. Можно было бы вернуться в Пункт А, но город - это каменные джунгли, а в лесу, как известно, назад не ходят, поэтому Первый Пешеход закурил и поплелся в Пункт Б.
А в это время Второй Пешеход еще сидел в Пункте А, и ему казалось, будто бы он идет по узкому мостику над бездной, на дне которой хищно шевелит щупальцами понедельник, Второй Пешеход вдруг почувствовал, как его собственное сердце входит в резонанс с доносящимся из колонок бумцаньем, и что мостик от этих колебаний вот-вот начнет распадаться, а до другого края пропасти оставалось еще два дня, поэтому Второй Пешеход скорее вышел из Пункта А, елва не забыв в гардеробе куртку, и широкими шагами направился вдоль ярко освещенных витрин в сторону Пункта Б. Там, в общем-то, не так далеко - пятнадцать минут на машине, если без пробок, но сами понимаете, что последними, кто ездил в этом городе без пробок в пятницу вечером, были инженеры, спроектировавшие знаменитый бассейн с двумя трубами.
Зенон перевернулся в гробу, когда Второй Пешеход догнал Первого.
- Привет, - сказал ему Первый Пешеход, - ты тоже в Пункт Б?
- Ага, - кивнул Второй Пешеход, - Слушай, а я тебя в Пункте А видел. С тобой еще девчонка была такая... с сиськами.
Оба, словно сговорившись, замолчали и некоторое время стояли с детской мечтательностью на слегка щетинящихся лицах.
- Не знаешь, сколько времени? - спросил Первый Пешеход.
- Не-а, у меня мобильник сел. Но на метро уже точно опоздали.
- Да фиг с ним, с метро. Я почему спросил - пока шел, совсем перестал время чувствовать. Вроде бы и не долго иду, а с другой стороны - будто бы всю жизнь. Из Пункта А в Пункт Б. И самое смешное, что никто ведь меня там не ждет, никому не интересно вообще, дойду ли я в Пункт Б. И все самое главное в моей жизни, наверняка, происходит здесь и сейчас, вот под этим фонарем, где ты меня догнал. К чему же идти куда-то?
- В Пункте Б пиво хорошее. Не бодяженное, третья кружка - бесплатно.
- Не так уж мало, - согласился Первый Пешеход.

Общество победившего комфорта

Рассматривающий открыл дверь в комнату разбора и переступил порог ровно в тот момент, когда цифры на дисплее часов сменились с "11:59" на "12:00". Рассматривающий всегда приходил точно в назначенное время - этому его приучили еще в детстве. "Тот, кто заставляет других ждать, заслуживает наказания, - говорил ему родитель, - но ничем не лучше тот, кто, придя раньше, заставляет пришедших вовремя чувствовать вину за его ожидание".
- Приветствую вас, Рассматриваемый, - мягко произнес Рассматривающий, обращаясь к человеку, сидящему за стеной из полупрозрачного пластика.
- Здравствуйте, Рассматривающий, - раздалось в ответ из висящего под потолком динамика. Рассматривающий не мог различить лица своего собеседника, а компьютерный преобразователь голоса не позволял определить его возраст и этническую принадлежность. Система была устроена так, чтобы исключить малейшую дискриминацию. Однако машина не могла скрыть неприязнь, с которой говорил Рассматриваемый.
- Рассматриваемый, вам известно, что за событие произошло?
- Да, Наблюдатели разъяснили мне все по дороге сюда.
- Рассматриваемый, вы признаете, что событие имело место при вашем участии?
- Не отрицаю. Но послушайте, это же какое-то безумие! Что я такого совершил? Разве кто-нибудь пострадал?! - в голосе Рассматриваемого звучало раздражение.
- Тем не менее, вы не отрицаете, что ваши действия противоречили закону.
- А разве есть что-нибудь, что не противоречит вашим законам?! Уже шагу ступить невозможно, чтобы не нарушить какой-нибудь закон! Каждый день вы придумываете новые правила, устанавливаете новые рамки! - Рассматриваемый попытался вскочить с кресла, но широкие мягкие ремни плотно удерживали его. Он уже почти кричал, - Человек не может так жить! Вы! Вы душители личности!
Рассматривающий пристально посмотрел на беснующегося в бессильной злобе человека. Формальная часть разбора была завершена, необходимые признания получены - можно было вызвать Наблюдателей, что они увели Рассматриваемого. Но что-то в этом нелепом бунте задело Рассматривающего.
- Нет, мы не душители. Мы служители личности, - произнес он, - для нас нет большей ценности, чем комфорт каждого человека. Десять тысяч лет назад человек мог убить человека просто потому, что был в силах это сделать. И история цивилизации началась с того, что люди договорились не убивать друг друга и наказывать тех, кто нарушит уговор. Это было разумным ограничением, от которого стало лучше всем. Но смерть от рук соплеменника не была единственным обстоятельством, препятсвующим комфортной жизни. И люди придумали правила вежливости, чтобы комфортно чувствовать себя в общении. Люди установили правила дорожного движения, чтобы чувствовать себя в безопасности на улицах городов. Разве сложно вести себя тихо рядом со спящим или соблюдать скоростной режим? Это разумное самоограничение, это ничтожная цена за комфортную жизнь. Мы научились уважать и не вторгаться в чужое жизненное пространство. Каждая личность бесценна, каждая личность является высшей ценностью для общества. Вы говорите, что правила не дают личности развернуться? О да, двести лет назад вы были свободны назвать Наблюдателя ментом! Но и я был бы свободен называть вас преступником! Но эти времена прошли, их сменила эра толерантности и взаимного уважения. Соблюдение правил - вот залог процветания каждого. И я не могу позволить вам разрушать то, что создавалось десятилетиями. Я приговарию вас к смерти за нарушение Закона об обязательном использовании антиперсперанта с нейтральным запахом перед поездкой на общественном транспорте!

Тёща и чудовище

На диване, подвернув под себя левую ногу, сидит моя тёща Зинаида Михайловна, смотрит телевизор и ест бутерброд с малиновым вареньем. А под диваном лежит Чудовище и задумчиво мусолит тёщину тапочку, кокетливо выставив наружу волосатую лапу. Тёща и Чудовище еще пока не знакомы – Зинаида Михайловна приехала три часа назад и инспекцию нашей квартиры начала с верхних полок серванта, до пыльных пространств под диванами у нее просто руки не дошли. А Чудовище слишком хорошо воспитано, чтобы первым навязывать свое общество солидным дамам. Так что сейчас тёща стряхнет с подола хлебные крошки и начнет шарить ногой по полу в поисках тапочки. И наткнется на что-то колючее и шевелящееся. И закричит. Тогда я принесу ей валерьянки, возьму поводок, и мы с Чудовищем пойдем гулять в парк.

За пределами квартиры Чудовище прикидывается собакой – симпатичным таким черным терьером. От него все старушки в доме без ума, потому как не лает и посреди клумбы с ноготками с непристойными целями не присаживается. Старушки зовут его ласково Чапой и пытаются угощать колбасой. Но Чудовище жутко стесняется своего лилового раздвоенного на конце языка и при посторонних вообще рта старается не раскрывать – не то, что колбасу брать. За это, кстати, меня уважают все окрестные владельцы четвероногих попрошаек, даже приглашали однажды в районный кинологический клуб проводить семинар по воспитанию в собаках отвращения к колбасе. Я отмазался – сказал, что у Чудовища это наследственное, а заводчики, у которых я его брал, эмигрировали в Исландию со всем питомником и адреса не оставили.

Вообще, Чудовище в собачьем облике на редкость обаятельное. Ему даже приходится особые волны испускать, чтобы детей близко не подпускать. Ведь детей хлебом не корми – дай добрую собачку погладить, а как начнут гладить - обязательно нащупают что-нибудь из альтернативной чудовищной анатомии. Может случиться конфуз. Истинную сущность Чудовища чувствуют только другие собаки и потому обходят его стороной. А если хозяйка начинает уговаривать: «Жужечка, иди скорее поиграй с пёсиком», - посмотрят на нее, как на умалишенную, да и поволокут на поводке в сторону дома. К Чудовищу в пасть лезть – дураков нет.

Мы с Чудовищем неторопливо сделаем круг по парку, купим в ларьке на углу двести граммов сушеных кальмаров, сжуем их, спрятавшись от любопытных глаз на окруженной кустами шиповника лавочке, и пойдем гулять дальше. А на середине четвертого круга мне позвонит жена и скажет, что Зинаида Михайловна успокоилась, отодвинула от двери комод и можно возвращаться домой.

В прихожей, стоит мне только запереть дверь, Чудовище начинает отряхиваться – так оно сбрасывает маскировку и принимает нормальный сплющено-многолапый вид. Зинаида Михайловна, вооружившись табуреткой и веником, наблюдает эту процедуру через стекло балконной двери, и глаза ее постепенно округляются. Полторы минуты отряхивается Чудовище – полторы минуты округляются глаза у тёщи. Чудовище заканчивает отряхиваться и шмыгает под диван. Тогда тёщины глаза перестают округляться и начинают часто-часто моргать, пытаясь вернуть себе привычную форму. А я молча стою и не ржу, потому что тёщу свою глубоко уважаю.

Примерно полчаса ничего не происходит – тёща и Чудовище постепенно привыкают друг к другу. Между балконом и диваном в это время протягиваются два пристальных взгляда, на которых при желании можно развешивать бельё или организовывать мышиную канатную дорогу в духе Дедушки Дурова. Потом из-под дивана, как приглашение к диалогу, появляется слегка пожеванная тапочка. Тёща тянется было к шпингалету, но тут следом за тапочкой показывается черный чешуйчатый пятачок, и в руке Зинаиды Михайловны снова оказывается табуретка. И повисают взгляды. На этом месте я ухожу на кухню варить креветок.

Когда обед готов, на стук тарелок приходит чудовище и устраивается под столом. Я ставлю на пол миску с его порцией, и мы молча принимаемся за еду. Я сбрызгиваю креветок лимонным соком и торопливо чищу, обжигая пальцы, Чудовище обмакивает их в майонез и глотает вместе с панцирем. Вскоре возвращается с курсов жена, и пока она безуспешно уговаривает Зинаиду Михайловну выйти с балкона, мы с Чудовищем моем посуду и завариваем свежий чай.

После шести Чудовище не ест, чтобы не поправляться, поэтому на время ужина оно прячется за холодильник и сидит там тихо-тихо. Тёще я говорю, что запер Чудовище в спальне и заткнул щель под дверью тряпкой – только тогда она решается выбраться на кухню, чтобы поесть. Оладьи Зинаида Михайловна впервые в жизни ест с ножом и вилкой, прислушиваясь к каждому шороху и поминутно поглядывая на прислоненный к ножке стола веник. Кстати, нож она взяла самый большой из найденных на кухне, мы им обычно мясо разделываем. Даже удивительно, как она так ловко с ним управляется.

Тёща полна решимости прямо сейчас ехать в аэропорт, благо чемодан она толком разобрать не успела. Но ближайший рейс в её родной Челябинск будет только завтра. И поездом уехать раньше понедельника не получится – все билеты распроданы. Можно было бы на такси, но больно дорого выходит. В конце концов, Зинаида Михайловна соглашается остаться до утра. Стелим мы ей на балконе – летние ночи теплые. Пожелав нам приятных снов, тёща закрывает дверь в комнату и придвигает к ней злополучный диван. Чудовище всё это время сидит за холодильником и делает вид, что его нет.

А ночью в наши окна заглядывает луна, похожая на вышедшее на почетную пенсию солнце. И из коридора раздается тихое пение удивительной красоты. Я лежу, закинув руки за голову, и слушаю. Слов не разобрать, но на душе от этих звуков становится тепло и радостно, и хочется обнять весь мир, ну или хотя бы кого-то одного - самого родного и любимого. Песня становится чуть громче, она отражается от стен полутемного коридора, просачивается во все щели, переполняет квартиру. А потом заскрежещет по паркету отодвигаемый диван и чуть слышно щелкнет ручка открываемой двери. Тогда я прижмусь к мирно посапывающей жене и крепко усну.

Утром захожу в комнату и вижу, что на диване сидит моя тёща Зинаида Михайловна, а рядом с ней – завернувшийся в одеяло мужчина примерно моей комплекции с благородной проседью в волосах. Когда я возвращаюсь с комплектом одежды, тёща, хихикая, игриво тыкает мужчину в бок и называет Геннадием Борисовичем. Через четыре часа Зинаида Михайловна увезет Геннадия Борисовича в Челябинск – прописывать.

Когда за ними закроется дверь, жена скажет: «А дядя твой очень даже ничего, думаю, они с мамой будут счастливы». И ткнет меня в бок. А я сделаю вид, что опять хочу забраться под диван, также, как в день нашего с ней знакомства.

Класс)))))

Понравилось) Возник только один вопрос по поводу притчи(1 рассказ). Если им каждый раз завязывали глаза,как они садились утром на землю? Они же вполне могли разбиться о нее.)