Я буду понемножку выкладывать свои рассказы и легенды, а вы критикуйте.

Теперь эта тема предназначена для всех, кто хочет выкладывать на форуме свои рассказы, написанные в жанре сказки.[/color]

Последний дракон

Волку и Вечной Дороге посвящается


Это случилось в солнечном и жарком Хорте, в скучном и пыльном Хорте, где дождь – праздник, заезжий купец – разговоры на месяц. Я сидела в этом городишке вторую декаду, и дело шло к тому, что пробыть мне здесь еще столько же. Заказчик, прежде разливавшийся соловьем и убеждавший меня как можно скорее провести его за Грань, теперь мялся и придумывал все новые причины, что бы выйти не сегодня, а завтра, ну или послезавтра. А деньги уже получены, и Договор подписан, так что не хлопнешь дверью и не бросишь все к Темному ветру, гильдия мне этого не простит, там меня и так не слишком любят, зачем же еще поводы давать. Тем более, в этом мире мне осталось недолго, меня уже тянет уйти, мне уже скучно все это средневековье, и непоседливая душа моя уже тянет ступить на Дорогу и идти, куда глаза глядят. Так что осложнять последние дни и портить впечатление от мира совсем не хочется.
Ай, ну вот я опять заговорилась о своем и забыла представиться. Меня зовут Айри, я Проводник в неведомое, так напыщенно здесь называют способных ходить за Грань и проводить туда других. В других мирах нас называют лоцманами, проводниками или просто странниками. Последнее как мне кажется вернее всего, ведь лишь малая часть способных шагнуть на Дорогу водит по ней других, большинство просто странствует. Если вы не местный и судьба заносила вас на один из Перекрестков, то может вы слышали обо мне под другим именем: Фейоли – Сказочница.
Но вернемся в Хорте. Как уже сказано я изнывала от безделья в этом захолустье и придумывала тысячу и один способ уговорит своего заказчика все-таки собраться с духом и оставить этот мир. Заказчик же в свою очередь придумывал воз и маленькую тележку отговорок. В одну из таких бесплодных бесед и вклинился соседский парнишка. Санга по молодости восхищался всем, что было, по его мнению «окутано ореолом романтики» начиная от солдат местного гарнизона кончая местными же разбойниками. А тут я, Проводник в неведомое, как же, как же. Мальчишка крутился под ногами со дня моего приезда, высыпая мне на голову все местные сплетни и события. Вот и сейчас
- Айри, там дракона привезли, ну пошли скорее, ну пошли
- Санга, ну какой здесь дракон, - это заказчик вмешался,- их всех давно перебили, еще при Правлении магов. Наверняка опять бродягу какого-нибудь притащили с неясным фоном.
Да неясный фон – это серьезно, меня саму несколько месяцев мурыжили строгие дяди из Департамента магической охраны, пока справку не выдали, мол, такая-то, такая-то, несмотря на явные аномалии личного фона, драконом не является. Ношу при себе, показываю по необходимости. Местным совсем плохо, за проявившуюся кровь дедушки дракона тут и на костер угодить можно.
- Ладно, Санга, не ной, пойдем, прогуляемся, на дракона твоего посмотрим, - делать все равно нечего, этот…заказчик мой, опять никуда не соберется, найдет очередное срочное дело.
На площади уже толпа, новости здесь разносит ветер не иначе, через полчаса весь город уже в курсе. Кое-как протолкались к помосту. Колодки для воров убраны и стоит клетка. Глядеть на парня в клетке страшновато, избили его так, что мать не узнает, на руках и ногах кандалы из лунного серебра, в общем, постарались стражники. Сидит безучастно, даже глаза не открывает.
- Айри, а что с ним будет?
- Да ничего страшного, скорее всего, сейчас за магом из Департамента пошлют, тот приедет, тесты проведет, если родство дальше третьего колена, а кровь не активна, то метку нацепят и отпустят.
Наш разговор видимо привлек внимание узника, он поднял голову и повернулся к нам. Выцветшее небо рухнуло и раскололось, осколки лежали в пыли под ногами, и никто не заметил, а я смотрела в глаза дракона. Нет, зеваки на площади не увидели бы ничего, он хорошо умел скрываться, этот дракон, он был обычен и неприметен, но я умею видеть.
- Айри, ну, Айри, а если это и, правда, дракон?
- Ну, может и дракон, что ты привязался, пойдем отсюда, нечего на всякие гадости смотреть.
Настроение испортилось окончательно, хотелось бросить все и уйти, навсегда и как можно дальше, оставить местным их проблемы и уйти. Убить дракона нельзя, можно заставить его захотеть умереть, заставит отдать силу и освободиться от страданий. Причинением этих самых страданий занимается специальный отдел в Департаменте, хорошие говорят специалисты. Ладно, не мое это дело, мое вон Договор выполнить и уйти отсюда.
В таком состоянии я и ввалилась к заказчику
- Собирайся
- Но, Айри…
Спорить не хотелось, я просто вышвырнула нас обоих на Дорогу, дотащила упирающегося недотепу до нужной ему своротки и вытолкнула его в мир. Потом уселась на обочине.
В Хорте я вернулась к ночи. Постояла перед площадью, дожидаясь пока уйдут последние зеваки. Клетку никто не охранял, да и зачем, безумцев, желающих связываться с Департаментом, нет, не было вернее. Я подошла к клетке, замок оказался простым и даже не прикрытым магией, как раз на мое умение, с кандалами было сложнее. Опасаясь пленника, их заклепали туго по руке, не разомкнуть и не стащить.
- Зачем ты это делаешь?- ну надо же, он еще и говорит,- нам не скрыться, меня найдут в любой части мира
- А за его пределами?
Похоже, мой вопрос дракона озадачил.
- Ты сможешь провести меня в этом?- с отвращением встряхнул он закованными руками.
-Здесь не смогу, недалеко от города есть Врата, я знаю, как их открывать. Ты сможешь так идти?
- А если нет, что тогда?
-Тогда мне придется тебя тащить, и до утра мы не успеем.
Что будет утром объяснять не потребовалось. Дракон передернул плечами и попытался встать, со второго раза у него это даже получилось.
Я не буду рассказывать, как мы добирались до врат, двухчасовой путь занял у нас всю ночь. Я открыла Врата с первыми лучами солнца. Недалеко от того места, где мы появились в этом мире, оказался постоялый двор, за пару золотых хозяин выделил нам комнату, потом тихонько принес мне напильник и травы. Я не рассказывала ему ничего, да он и не требовал никаких объяснений.
Дракон вполне оправился через пару дней, моя забота была ему уже не нужна. Меня же звала Дорога, я собиралась уйти завтра с рассветом. Вечером пришел хозяин и предложил посидеть с ним внизу, а то, дескать, никого нет, скучно. Мы сидели у очага, потягивали вино и молчали.
Утром я ушла, оставив дракону свой Дар, Дар выбора путей, пусть будет первым драконом – странником. Я не жалела, у меня оставалась Дорога. Он заметит не сразу, что бы не смог догнать, через сутки, может чуть раньше. На следующий день мне попалось небольшое озерцо, я наклонилась умыться. С зеркала воды на меня смотрели глаза дракона.

Идея конечно интересная, но как-то слишком скупо написано.

Это же сказка, байка, а не эпопея. Ну представте себе, Перекресток, таверна, столик у стойки, за столиком веселая компания, всем уже хорошо и понемногу рассказывают о себе, или не о себе как получится

Айри, за посвящение спасибо, но знаешь по моему к твоим рассказам предистория нужна, а то на самом деле не все понятно.

Угу, я подумаю.

Хороший рассказ! А еще что-нибудь есть?

Есть, в устной форме, несколько сказок и с десяток легенд. Но Волк прав, я сначала предисторию выложу, на днях

Ну вот вам предисловие, через неделю, видимо(я надеюсь) будет Сказание о трех путях, потом Кошачьи сны, а дальше видно будет


Предисловие и глоссарий
Очень сложно рассказывать о том, что привычно, но я попытаюсь. Я попытаюсь рассказать о себе и мире в двух словах, чтож, если у меня не получится, если иногда я буду сбиваться на многословие, то «не стреляйте в пианиста, он играет, как умеет». Начну, пожалуй, с себя
О себе
Я лааре из рода Нарриет, при рождении мне дали имя Таоэра – Огненный ветер, но больше известно мое старшее имя: Айри – Песня клинка. Здесь на Дороге меня еще называют Сказочницей. Я довольно рано открыла в себе возможность путешествовать между мирами и по молодости часто влезала в неприятности. Нельзя сказать, что сейчас я стара и умудрена, но надеюсь, что опыт меня все-таки чему-то научил.
Я люблю рассказывать истории свои и чужие. Все свои истории я рассказываю от первого лица, но это не значит, что все они случились в моей жизни, часто я примеряю другие маски, как, несомненно, это делаете и вы. В дальнейшем я буду указывать, откуда та или иная сказка, что бы вам было легче их понимать.
О Дарах
Каждый из нас одарен от рождения, кому судьба преподнесла Дар слова, кому Дар радости, кому Дар дороги. Даров много, иногда они не заметны их владельцу и тогда человек злится и считает себя никчемным, но это значит лишь, что он еще не разглядел свой Дар, не понял и не принял его. Иногда, можно передать свой Дар другому человеку, сделать это можно только добровольно, без всякой корысти. Особенно это касается Даров силы, вот почему так преследуют драконов.
Бывает так, что человек дается сразу несколько Даров, обычно связанных друг с другом. Так, например, у меня кроме Дара дороги был еще Дар выбора пути, позволяющий переместится из одного мира в другой в любом месте. И так сейчас у меня есть Дар силы.
О Дороге
Вечная Дорога, Дорога Миров, Граница трав, Великая Лестница – много есть названий, у каждого Дорога своя, даже если вы идете рядом. Я не знаю, что говорить о ней, кто был на Дороге, тому не нужны мои слова, а того, кто не был, они лишь запутают. Для меня Дорога – это большак в вечерней степи, с волнами ковыля и колючками, с встающей луной и курганами под первой звездой. Другие дороги сливаются с ней и расходятся, а моя все так же вьется к горизонту.
О Перекрестках
Опять же есть много названий, кто называет их Гаванями, кто узлами, я вот зову Перекрестками. Рано или поздно Дорога выводит тебя на один из них, иногда – это лишь встреча двоих, а в другой раз – тебя встречает шумный город. Чаще же на Перекрестках обосновываются те, кто устал от скитаний, но привязывать себя к какому-либо миру не хочет. Так появляются таверны и постоялые дворы, где можно отдохнуть и узнать новости, послушать сказителей и менестрелей.



Словарь находится в процессе разработки, если есть какие-либо вопросы – обращайтесь.

Жили-были три Пандарёнка: Пан-Пан, Пин-Пин и Пун-Пун.
Жили, не тужили, пока не поумнели…
Решили, что холодно жить на открытом Воздухе и тогда решили они построить себе домики.
Пан-Пан как самый, такой, ленивый, но весёлый решил себе построить домик из компакт-дисков. Собрала все диски какие у него были (а их у него было не мало) и построил себе домик.
Пин-Пин как всем интересующийся, но в то же время опять таки ленивый решил построить себе домик из книг. Собрал он всё что у него было, включая, «Властелин колец» и «DragonLance». Ну и построил.
Пун-Пун же был самый умный и трудолюбивый, даже имел докторскую степень в области Кресс-салата, и тогда он решил построить домик, что бы не только уберегал от непогоды, а ещё защищал от злостной Серой Тассельхоффы. Тогда она построила домик из игрушечных лошадей и единорогов, другие игрушки а вместо свай
использовала хупаки.
Вот так они и жили. Каждый в своём домике. Там было тепло и весело, кроме домика Пун-Пуна, ибо он не любил лошадей.
Но вот пришла великая пора
Уводит нас во тьму святая месть…(Ой, простите за отступление, это слова песенки Иллет)
Пришла тут злобная Серая Тасси и решила обидится на всех Пандорят.
Пришла она как Пан-Пану, и обиделась. Так, как не было а бедного Пандорёнка Пан-Пана чем её занять и угостить. Ну Злобная Серая Тасса взяла и разрушила домик из дисков…
И что бы спастись от ужасной обиды Тассельхоффы, побежал бедный Пандорёнок к своему сородича Пандорёнку Пин-Пину, и спряталась за книжками.
Но и сюда пришла Тассельхоффа. И увидела она домик из книжек. Призадумалась тогда Злая Серая, но тут пришла её на помощь Злобная Белая Кит и они посовещавшись растаскали все фэнтази-книги включая, «Властелин колец» и «DragonLance». Забрали их себе и дружно обиделись на двух Пандорят Пан-Пана и Пин-Пина, и разрушили домик Пин-Пина из книг (точнее он сам упал, т.к. ВК и ДЛ были самыми большими книгами и лежали в основании всего домика)
Тогда побежали бедные хорошенькие Пандорята к своему 3 другу Пун-Пуну и спрятались. Прибежали обидчивые Злая Серая Тассельхоффа и Злобная Чёрная Кит и … призадумались. Они конечно обиделись, но вот домик портить не решились, ибо уж больно он был хорош. Тогда они заулыбались (как придурки) и поклонились дрожащим Пандарёнкам, а добрый Пун-Пун даже пригласил их выпить чаю. Зашли Тассельхоффа и Кит в домик, выпили чаю, простили за всё Пандорят и жили с ними в одном домике долго и счастливо (не подумайте ни чего плохого)…
Вот так и закончилась эта сказка, кто слушал молодец))

Сказка принадлежит Тассельхоффе де Корн, напечатана с разрешения Пандоры и Симорен.

Рррррррр - так сначала рычит Злобная Черная Китяра,
а потом как придура улыбаецца)))
а потом бьецца башкой о ванну)))
вааах...

Таська маладеццц)))

Пасибо Китти))
это ты мя поттолкнула на основную мысль иоружее)))

________________________Луна.
Огромная белая луна нависла над небом. Полная. Она взывала к себе нечисть. Заслоняла собой мерцанье звезд. Билась в окна. Молила о помощи. Убивала и сводила с ума.
Она притягивала его как чудовищный магнит. Не позволяла оторвать глаз. Влекла, манила. Он уже долго наблюдал за ней, следил за переменами ее настроения, темными пятнами и волнами ужаса, испускаемыми ею. На исходе второго часа он не выдержал. Завыл. Долго, протяжно, горестно-обреченно.
Идущий мимо человек задрожал и ускорил шаг. Хотя нет, на мгновение он все задержал взгляд на огромном черном псе, сидящем рядом с удивительно грязным и неприятным человеком, прислонившимся к стене. «Надрался», - мелькнуло у прохожего перед тем, как он спешно ретировался.
А пес продолжал свой плач. И лишь когда луну закрыла туча, и синий дождь начал умывать землю, с остервенением пытаясь стереть все следы человека с ее лица, пес замолк. Его глаза остекленело наблюдали, как теплая темная кровь смешивается с холодной водой и уходит под серый асфальт, подпитывая жизнь жестокого города.
А луна… Луна продолжала испускать ядовитый свет, отражаясь в его глазах и тщетно пытаясь добраться до души.

Развею страшноватую обстановку.

Сказка про любовь. =)

Один мальчик-юзер подключился к интернету и поселился в чате. Круглыми сутками там чатился, смайликов стоко написал, что если их в одну линию вытянуть, то пять Байкало-амурских магистралей получилось бы. И вот однажды в чат зашла супер-пупер девочка-юзер. С длинной инфой, со стройным е-майлом и с офигительной аськой. Мальчик-юзер тут же влюбился, давай с ней в приватах чмоками заниматься и через месяц созрел на свидание ее пригласить. Вспомнил где дверь из квартиры, где тралейбусы тормозятся, кое как, через 5 часов добрался до места свидания. А к нему подходит огромный такой дядечка с волосатыми ручищами и говорит: "Ах вот ты какой мальчик-юзер? А я та самая супер-пупер гирл. Так что пошли со мной, мальчик-юзер - мы же с тобой такое взаимопонимание нашли в чате". Заплакал тут горькими слезами мальчик-юзер и убежал от злого дядьки. Кое-как домой добрался, но в чат с той поры он больше ни ногой. Только на порносервер. Там хотя бы джипеги неживые и мпеги оцифрованные. И было ему с той поры несчастье. Так и умер, изнурив себя =)))))))).

Сказка про Мечту.

Мальчик бежал по полю, широко расставив руки, на подобии крыльев самолета, и заливался счастливым смехом. "Мама, когда вырасту, стану летчиком!" - кричал он. Мать, с нежностью глядела на свое чадо и улыбаясь, отвечала :"Ну, конечно, будешь...". А когда мальчик устал бегать, он лег на траву и, жмурясь от яркого солнечного света, смотрел в небо и думал :"Да, я буду летчиком. Я буду летать в вышине, как птица".
Шли годы, мальчик рос, но мечта о небе не покидала его. Он зачитывался книгами о знаменитых летчиках, сотни раз перелистывал, подолгу разглядывая, картинки с самолетами. Мальчишка с упоением перерисовывал или склеивал модели самолетов. Он закончил школу, прошла его первая любовь, но мечта оставалась. И, сидя с бутылкой пива в кругу друзей около костра, он провожал мечтательным взглядом улетающий в небо пепел."Когда-нибудь и я полечу в небо," - с улыбкой говорил он. Друзья хлопали его по спине, и,смеясь, отвечали :"Конешно полетишь! Давай выпьем за это!". Они стукались бутылками и под этот звон пили за его мечту.
Мальчик поступал в летную академию. Он стоял перед врачом и, с болью в глазах, спрашивал :"Неужели вы меня не возьмете?Я прошу вас...я же мечтал об этом всю жизнь...". Но врач лишь покачал головой и сказал :"Сожалею, но это невозможно"."Следующий!" - крикнул он, опуская взгляд в журнал на столе.
Мальчик, опустив голову, брел домой. Мира для него больше не существовало, его мечта разбилась в дребезги под ударом реального мира. Не видя ничего и ничего не ощущая, он поднялся к себе домой на пятый этаж. В квартире никого небыло, но на плите стояла разогретая еда. Мальчик съел ее, помыл за собой посуду, впервые за долгое время убрал у себя в комнате. Достал и надел свою любимую куртку, которая, по его мнению, была так похожа на куртку летчика. Потом он открыл окно, встал на подоконник и, глядя в чистое голубое небо, произнес :"Я буду летать в вышине,как птица!". И шагнул вперед, прямо в вечернее небо...

Танит жуть, но ужасно здорово, честное слово!

Хотите сказку? Сейчас я расскажу вам сказку! Сами напросились. ГР-р-р!!
Сиё произведение было создано для открытого урока в начальной школе. Тема «Изменения в природе осенью»
Правда, оригинальный текст я теперь вряд ли найду, поэтому выдам в слегка переработанном варианте. Сюжет расхожий, поэтому если у вас возникнет ощущение, что вы это где-то уже слышали, не спешите обвинять меня в плагиате, я это нигде не слизывал.


Краски осени
Когда-то давным-давно, климат на Земле был гораздо теплее, и всё время было только Лето. Потом, то ли Солнце устало греть, то ли Земля отодвинулась от него подальше, чтобы было не так жарко, но появились у Лета три сестры: Осень, Зима и Весна, и стали они править по очереди. Уставало Лето, ему на смену приходила Осень, потом её сменяла Зима, а когда ей надоедало гонять по Земле вьюги, она звала Весну. И так продолжалось очень долго, и все были довольны. Но однажды Осень загрустила и заплакала. Её горькие слёзы разбудили луковицу цветка, уснувшего до весны.
- Почему ты плачешь, Осень? – спросил цветок.
- Потому, что я не красивая, и меня никто не любит, - утирая слезы, проговорила Осень, - моя сестрица Зима ходит в белой шубке, наводит морозные узоры на окнах, покрывает хрусталём реки и озёра. Люди катаются на лыжах, санках и коньках, играют в снежки, лепят снежных баб, и им зимой весело, они любят её. И Весна, моя вторая сестрица, тоже красивая, она выращивает молодые листочки, зовёт птиц из дальних краёв, пробуждает ручейки и такие вот красивые цветочки как ты. Люди радуются и любят её. А про брата Лето и говорить не приходится, он выращивает цветы и плоды, грибы и ягоды, выпускает бабочек и шмелей. Люди тоже его любят. А меня никто не любит. Цветы не хотят цвести, когда я прихожу, бабочки и жуки прячутся от меня, даже рыжие белки сереют. А люди, люди совсем меня не любят, сидят дома и не гуляют. Да и за что меня любить, если зелёные деревья сбрасывают свои листья и стоят голые и чёрные, если постоянно идёт дождь? И Осень опять заплакала.
- Не плачь, Осень, я буду цвести, когда ты будешь приходить, и люди будут смотреть на меня и радоваться твоему приходу, - так этот цветочек и поступил. С тех пор он каждую осень вырастает из земли, и цветёт не в то время, в какое цветут другие цветы. За это люди прозвали его безвременником.
- Спасибо тебе, - печально улыбнулась Осень, - ты очень добр. Но твоей красоты не хватит для того, чтобы люди поменяли обо мне своё мнение.
- А ты попроси у своих сестёр и брата немного их красок и раскрась деревья, пусть они будут нарядными перед тем, как сбросят листву, неужто они тебе откажут?
Но сёстры и брат не отказали сестрице Осени и поделились своими красками. И стала Осень раскрашивать листья в разные цвета. Первой она окрасила стройную берёзку жёлтым цветом. Поглядела на неё, и засмеялась от радости. Услышав её смех, из-за тучи выглянуло солнышко, чтобы посмотреть, чему это Осень так радуется? Упал солнечный луч на берёзу, и она засветилась, словно желтый огонёк. Увидели остальные деревья, какой красивой стала берёзка, и стали наперебой просить Осень, чтобы и их она тоже окрасила в свои чудесные цвета. Рябину Осень покрасила оранжевым, вязы в красный и жёлтый цвет, липа выбрала цвет тёмного золота, а дубы сказали, что им, богатырям, не пристало щеголять в легкомысленных жёлтых одеждах, и выбрали себе жёлто-коричневую краску. И им настолько она понравилась, что они не хотели с ней расставаться, и некоторые из них стали оставлять на себе часть листьев на зиму. А вот ели и сосны заявили, что они всегда были деревьями вечнозелёными и не собираются менять эту традицию, и вообще, если все станут жёлтыми и красными, то глазу не на чем будет отдохнуть, а так будет приятное зелёное разнообразие. К тому же им вовсе не хочется менять свои колючие зелёные шубки на временный жёлтый наряд, который к зиме придётся сбрасывать, и оставаться голыми. Тогда вперёд вышла лиственница и сказала, что хоть она дерево хвойное, но не желает быть злой и колючей. Отныне она будет мягкой и доброй, и тоже хочет стать красивой осенью. И Осень покрасила её хвоинки мягким золотым цветом.
Закончив работу, оглянулась Осень, и увидела, что про клён-то она забыла, а он, из скромности не хотел лезть вперёд и ждал своей очереди. Огорчилась Осень, ведь красок у неё осталось совсем мало. Покрасила она клён жёлтой краской, но не хватило ей её, взяла она красную краску, но та тоже почти сразу закончилась, и оранжевой и коричневой краски не хватило, чтобы окрасить клён, всё равно остался на нём зелёный цвет. Осень готова была снова расплакаться, а клён взглянул на своё отраженье в осенней лужи и заулыбался: - Я, говорит, самое красивое дерево, потому, что во мне все краски Осени собрались.
С тех пор клён самый нарядный из осенних деревьев.

Народ.....какие же клевые сказки......ахххххххх.............

Маленькая сказка

Она вышла в яркое морозное утро. Повсюду искрились, светясь как бы изнутри, мириады снежинок, но Она не видела их. На ее лицо была надета «дежурная» улыбка №3, а в глубине стальных глазах затаились кристаллики льда. В ее голове безостановочно роились мысли, наскакивая друг на друга, пересекаясь и отталкиваясь. Но они исчезали в небытии, не задерживаясь надолго. Лишь одна постоянно всплывала поверх остальных, преследуя только ей самой известную цель. Она не давала покоя, заставляла вновь и вновь возвращаться к себе.

«Жизнь и смерти – это две стороны одной монеты, ее орел и решка. Мы ежесекундно ее подбрасываем, играя с судьбой в орлянку. Для каждого игра длится до первого проигрыша. Хотя для многих со временем проигрыш превращается в победу, становясь навязчивой идеей, которая преследует повсюду…
Одним в этой игре просто везет, другие же обманывают судьбу, подкидывая фальшивую монету со смещенным центром тяжести. Но поражение рано или поздно ждет всех, абсолютно всех, разница лишь в длительности игры. Это нечестная игра: игра на время, а не на победу.
Монетка взлетает, и сердце на мгновение замирает, останавливается в ожидании исхода. Орел! Жизнь! Удар сердца. И снова монета взвивается в воздух. И так дни, месяцы, годы… Снова и снова… И вдруг удача покидает игрока. Бросок. Монета падает – решка! Смерть… И сердце замирает навсегда…»

На мгновение ей показалось, что она явственно слышит глухой звон падающей монеты ее жизни…
Она тряхнула головой, отгоняя от себя эту жутковатую мысль. Она улыбнулась сама себе, и льдинки в глазах начали таять. Идущий навстречу ей прохожий улыбнулся в ответ. Она достала из сумки длинную змейку наушников и включила музыку, пытаясь заглушить охватившее ее смятение. Мысли продолжали роиться, лишь та, что не давала покоя, на время спряталась где-то в темном уголке, чтобы, набравшись сил, снова атаковать разум.
На лице вновь застыла улыбка №3, а в стальных глазах искрился лед.

Мило очень мило..... Я прямо слов не нахожу да у тебя дар, когда я слушала предыдущий рассказ то мне даже плакать захотелась, а последний похож на жизненную историю..... Молодец...

Спасибо, мама.

Сказка о странностях любви.

Он читал ей сонеты Шекспира и дарил одуванчики. Она тихо подсмеивалась над ним и беззастенчиво целовала в губы. Он отталкивал ее и убегал, багровый от смущения. Она каждый раз со страхом и тайной надеждой глядела на его удаляющуюся спину. Но он всегда возвращался. И тогда она бросала в него острые как бритва ругательства, кричала и смеялась над ним. А он читал ей новые стихи в ответ. Она пряталась от него, уходила из дома, меняла номера телефонов и имена. Но он всегда находил ее, преданно заглядывал в ее темные глаза и читал стихи. Она проклинала его чутье, стихи и одуванчики. Так продолжалось дни, недели, месяцы…
Потом он исчез – растворился в дымном воздухе мегаполиса. Сначала она радовалась свободе, признавалась в любви прохожим и пела оды звездам. А потом... Потом она пришла домой, открыла кран в ванной. И долго лежала в ледяной воде, думая о прошлом. Она вспомнила все его стихи, его глаза, румянец смущения, чутье. Пережила еще раз каждую секунду и… забыла все.
Только иногда, заслышав вдали похожий голос, она вздрагивала, и ее смех становился чуть громче и печальнее.

Красиво, романтично печально..... Почему бывают сказки с плохим кнцом?

Жизнь такая...

Кошка, большое тебе спасибо за поддержку, без одобрения сложно писать или показывать.

Сказка об Осени.
Она приходит незаметно и внезапно. В поздний час, когда ты бредешь в гулком одиночестве по своей единственной дороге, обозначенной в темноте бесконечными цепочками белых фонарей, исчезающих в красноватом небе. В час, когда все светофоры уже спят. И только пьяные люди, шатаясь, раскачивают ночь.
Она приходит. И ты замедляешь шаг и успокаиваешь сердце, привыкшее лихорадочно биться в суматошных ладонях жарких дней. Ты замираешь, и она встает рядом. И входит в твою душу пустым покоем, холодным блеском…
И все начинается, как в былые года, как в минувшие столетия…
Осень…
Дни все быстрее и быстрее проваливаются в густой вечерний сумрак. И жизнь становится полосой вспышек и затмений и идет, словно отдельно от тебя. Словно кто-то показывает тебе слайды в темной комнате: свет…тьма…свет… тьма…
И, чем глубже осень, тем ярче свет, тем гуще мрак.
Свет… Ты куришь на остановке под моросящим дождем и смотришь на вросшие в серое небо желтые верхушки берез… Тьма…
Свет… На кровавом полотнище заката нарисованы деревья, подслеповатые фонари, простуженные трубы, кашляющие сизым дымом, и ты, поднявшая руки к точеным точкам вечерних звезд и полоскам фиолетовых облаков… Тьма…
Свет… Сладкий чай стынет на столе перед тобою. Ты с намокшими под дождем волосами, только что пришедшая домой, слушаешь монотонный стук осеннего сердца в твое окно… Тьма…

Потом дни и ночи сливаются в сплошной, неразличимый поток. Ты не чувствуешь ни времени, ни пространства. Ты становишься миром, окружившим тебя, а может быть, это мир становится тобой…
Ощущение, будто ты уснул все в той же темной комнате. И сквозь сон слышишь, как щелкает проектор со слайдами на столе.
Ты – это осень. Осень – это ты.
А просыпаешься уже в ноябре. В своей постели. С влажным лицом. Точно это тебя, а не двор за окнами, всю ночь поливал слезами дождь.
Под вечер выходишь в город. Голые ветки, грязная трава на обочинах.
Ходишь по темным закоулкам, врастая в собственную тень. Которая в неверном свете редких ламп превращается то в ворона, то в бродячего пса.
И так до самого края, до последнего дня, до последнего желтого листа на осиновой ветке. И, когда этот листок сорвется и упадет в жухлую траву, все кончится.
Внезапно и незаметно. В поздний час…
И останется лишь тяжелое ожидание снега. Как в былые года, как в минувшие столетия…
А дальше… Зима……

Танит
Как же красиво... грустно и красиво...
Все, записываюсь в официальные ценители твоего творчества

Спасибо, ужасно приятно, если только это заслужено мной...

Кстати замечательно, и замечательно это еще и тем, что твое описание осени почему то похоже на мое восприятие о ней.....

Hanaya
Именно.

Последняя сказка заставила вспомнить... в общем, откопала в компе старую зарисовку. Пусть будет.

Не срывайте желтые листья.

Осень… заплаканный асфальт с черными провалами луж – дыры в никуда, наступить – и провалиться в ничто… И золотые пятна последних листьев. Листья – это то, чем деревья платят зиме за право оставаться живыми. Маленькие золотые монетки, которые не стоят ничего – и платят за все. В вышитом солнечными лучами воздухе хочется летать, летать бесконечно, чтобы не приземляться на размытую вечными меланхоликами-дождями землю… Дожди тоже не виноваты, им приходиться оплакивать то, что никто за них не оплачет… но до этого – кому есть дело? И об этом дожди тоже плачут, пока летают листья. Листья летают. Они оттягивают свой последний, прощальный полет столько, сколько это возможно, ведь за ним – больше ничего. Они готовятся к нему все лето, ведь он – самое главное событие, завершающее всю их жизнь. Момент, когда они полностью свободны. Оторваться от ветки и покориться воле ветра, раствориться в полете, управляемом лишь настроением ветра, не стать, не быть, не помнить…
Не срывайте листья, ведь у них впереди еще целый полет – целая маленькая жизнь, которой они платят за жизнь деревьев.

Nerefli, красиво...

Nerefli полностью согласна с Танит это красиво.

Мечты...

Ранним утром пятнадцатого октября тысяча девятьсот девяносто третьего года из дома № 24 по проспекту Петроградской стороны вышел молодой человек в черном пальто и с красным шарфом в кармане. Молодой человек шел уверенно и твердо. Дойдя до метро, он остановился и взглянул на небо. Небо ответило хмурым молчанием.
«Технический перерыв», - подумал молодой человек и пошел дальше, мимо метро. Завернув в подворотню и пройдя пару шагов, он исчез. И через секунду оказался в совершенно другом конце города.
Вынув шарф из кармана и намотав его на шею, он извлек непонятно откуда черный блокнот на серебряной пружине:
«Воронцова Мария Константиновна, тысяча девятьсот восьмидесятый год рождения», - прочитал он. Удовлетворенно хмыкнув, он зашел в подъезд и поднялся на четвертый этаж. Став видимым для обычного человеческого глаза, он Позвонил в левую дверь, убедительным голосом ответил «милиция!» на дежурный вопрос по ту сторону двери. Дверь открылась, и он увидел молодую женщину.
- А вы мертвы!, - весело сообщил молодой человек, лучезарно улыбаясь.
- Да? - глупо спросила женщина.
- Вы имеете право задать вопрос перед смертью!
- Скажите тогда, а дефолт будет? - спросила она и упала.
Как вы понимаете, насмерть.
Развернувшись, молодой человек вычеркнул ее фамилию из блокнота и отправился дальше.
Небо на улице ответило дождем. «Какая же поганая у меня работа!», - вспомнил он старый анекдот и пошел завтракать.
Выпив черного кофе, молодой человек зашел в магазин. Подошел к женщине, задумчиво стоящей у прилавка с колбасами и прислушался к ее мыслям. Женщина думала примерно следующее:
«Если он опять откажется есть борщ, прямо даже не знаю, что делать. Надо было выходить за Васечкина. Да, он был парень хороший... интересно, купить ветчину или докторской колбасы? Как бы не опоздать к сериалу, надо позвонить дочке... Ох, ну что этот тут встал? И еще с красным шарфом, вообще уже. Надо обязательно не опоздать к сериалу. Хорошо бы купить ковер - вот соседи завидовать будут...»
«И так всю жизнь, с самой ранней юности», - с тоской и отвращением подумал молодой человек. Тихо подкрался поближе к гражданочке и шепнул ей на ухо: «А вы померли, совсем. Инфаркт, да. От ожирения, да. Вы в курсе?»
Гражданочка схватилась за сердце и упала. Завизжала продавщица Люся, а по полу катились чудом уцелевшие яйца.
Молодой человек, оказавшись на улице, с удовольствием потянулся, достал блокнот и вычеркнул еще одну строчку.
Следующим пунктом шла пожилая учительница, затем - средних лет господин, умерший перед телевизором с банкой пива в руке.
«Наши не забьют гола, да вам уже и ни к чему», - шепнул молодой человек в черном плаще на ухо мужчине. Банка пива скорбно шлепнулась об пол.
Вычеркнув еще одну фамилию, Васечкина, молодой человек направился по последнему на сегодня адресу. Он легко пробежал пару пролетов, оказавшись перед дверью, ведущей на чердак. На чердаке сидел парень и тщательно набирал что-то из ложечки в шприц.
«Ку-ку, мой мальчик! а у тебя передоз», - странно улыбаясь, шепнул молодой человек на ушко юному наркоману.
- Кто ты?
- А ты меня видишь?
- Вижу. Откуда ты здесь взялся? - спросил паренек.
Как он умирал, молодой человек уже не видел. Он шел по крыше; впрочем, когда она кончилась, он продолжал идти: думал. Думал о том, что видят его лишь наркоманы, чей разум замутнен; и сумасшедшие, которые вечно норовят с ним подружиться, добавляя работы санитарам и разоряя родственников на новые, более сильные препараты.
Очнувшись от мыслей, молодой человек замотал поплотнее шарф и опустился на землю. И пошел домой. Проходя мимо детской площадки, он услышал чьи-то мысли:
«А небо-то чернильное... И звезды, звезды, такие редкие в городе - вот они, красавицы. Хочу купаться. Хочу в воду, старую, мудрую, вечную. И еще - хочу летать. Подняться, закричать - свободна! Ах, кабы были у меня крылья...»
Обернувшись, он увидел девушку, сидящую на качелях. Медленно раскачиваясь, она мечтала и улыбалась.
«Такая большая и не разучилась мечтать. Ну надо же!», - подумал молодой человек и подошел поближе.
Девушка нахмурилась и обернулась.
«Почему-то кажется, что здесь кто-то есть. Домой, что ли. Да, домой...».
Девушка торопливо вошла в подъезд и поднялась на пятый этаж.
Молодой человек вернулся домой, снял красный шарф, черный плащ и сел за компьютер. Отчет не писался, работать не работалось: молодой человек думал о девушке.
«Какая-то странная. В двадцать два года - и такая... Свежая. Необычная. Сейчас такими не бывают, сейчас и в пятнадцать - уже пятьдесят...».
Молодой человек взял шарф и через секунду оказался перед окнами девушки. Девушка сидела на окне; по ту сторону, болтая ногами в воздухе, висел молодой человек. Девушка мечтала и улыбалась, держа книгу в руке. Ей мечталось так сладко, что молодой человек купался в ее настроении.
«Так хочется пройтись по городу босиком... А еще, еще хочу собрать букет, и чтобы он даже зимой был таким же красивым и душистым. Букет полевых цветов. И еще хочу, как в детстве, уйти в лес - на целый день. И еще разик увидеть в лесу оленя. И медведя. И обязательно лису. Рыжую, с длинным хвостом. Хочу сочинить сказку - много, много, чтобы после меня остались сказки. Обязательно про плюшевого мишку, принцессу и призрака...»
И еще много, много сладких мечт, присущих скорее маленькой девочке, чем девушке двадцати двух лет.
Наконец девушка легла спать - и молодой человек не сдержался, приснился ей.
- Доброй ночи тебе, - как можно ласковее и спокойнее сказал он.
- Так ты мне не кажешься?
- Вряд ли.
- Кто ты?
- Пока я тебе не нужен, не беспокойся. Не сейчас, а гораздо позже. Но рано или поздно я приду. Наяву. Не бойся.
- Не боюсь.
- Хочешь, я покажу тебе твои любимые сны?..
Молодой человек ушел из сна девушки с рассветом, и вместе они смотрели на оленя в лесу, и, летая, девушка собрала звезд с неба и подарила одну молодому человеку в черном плаще. Утро, безжалостное и туповатое, пыталось отнять у девушки осколки сна: но девушка, ведя многолетнюю борьбу с дикими снами, норовящими навсегда улететь после титров, удержала в памяти беспокойные видения.
«Хорошо бы встретить тебя наяву, в черном плаще и длинным красном шарфе. Где ты?».
Молодой человек услышал ее мысли, отвлекся и упустил тридцатипятилетнего мужчину из поля своего зрения. Мужчина вошел в свой кабинет и закрыл дверь. Отыскав его, он, раздраженный, буркнул ему: «Мертв! Без права обжалования!». Мужчина взял пистолет и застрелился - проворовался, понимаете ли.
Вечером, когда девушка снова сидела на подоконнике с чашкой теплого чая в руке, молодой человек вновь был за окном.
Всю ночь, пока девушка спала, они разговаривали. Молодой человек смеялся, чего с ним не случалось уже лет четыреста. А с рассветом он ушел, оставив россыпь снов для девушки - про запас.
Так продолжалось много недель, месяцев и лет. Девушка не менялась, во всяком случае - для молодого человека, который видел лишь суть вещей и людей. На лице девушки же в это время уже играли в чехарду морщинки, но мечтать она не разучилась.
И вот однажды, весенним утром, молодой человек открыл свой блокнот и увидел имя, фамилию и дату рождения девушки - того существа, которому он снился и с которым разговаривал не один десяток лет.
Он пришел вечером, и из его левого глаза скатилась кровавая капля. Он пришел за ней во сне, чтобы поговорить.
- Пришел. Я так ждала тебя, - улыбнулась она.
- Я пришел не просто так.
- Не просто, - насторожилась девушка. А как тогда?
- Я пришел... попрощаться. Прощай.
Девушка проснулась, и до восхода солнца не могла заснуть. Дурное настроение преследовало ее еще много недель, прежде чем она окончательно избавилась от морока.
А молодой человек шагнул в темноту. Его коллеги тихонько скорбили, зная цену его поступка.

Танит просто здорово!

Пыль дорог осела на его лице, плаще, она вилась вокруг него так привычно, что стала уже его дыханием, его тенью, его частью. Путник шел, привычно ловя извивающуюся ленточку тропинки, не давая ей ускользнуть в сторону. Солнце вышило воздух золотыми лучами-нитями, облака на синем до рези в глазах небе выплетали причудливые кружева. Придорожная трава и кусты разбегались дальше, переходя в поля или небольшие перелески.
Путник шел.
Дожди плакали вокруг него, не задевая его души. Он просто подставлял лицо стрелам-слезам и шел дальше. Резные снежинки таяли на его ресницах, погибая в облачке пара его дыхания, в котором даже зимой можно было ощутить привкус дорожной пыли. Осенние золотые листья осыпали его плечи, желая заставить задуматься о переходящем, о цикличности мира… ему было не до этого.
Путник шел.
Лица людей сменялись калейдоскопам, не оставаясь в памяти и воспринимаясь как маски безликих теней. Дома, улицы, города и замки сливались в один размытый образ, да и тот не осознавался четко. Его называли безумным. Его сторонились. Ему было все равно.
У него не было цели, кроме как бродить по миру, не останавливаясь нигде больше чем на несколько дней. Дорога звала. Она стала его жизнью, его любовью, его смыслом в полной бессмысленности его существования. Дорога, ветер и одиночество. Путник давно отрек любую философию, любую религию и любой смысл. Он просто шел, находя новые события и мимолетно пролетая по жизням случайных встречных.
Однажды его занесло на самую окраину мира. Узкая тропинка уткнулась воспитанным псом в нижнюю ступень белого мрамора. Путник поднял голову чтобы встретиться взглядом с глазами стоящей на ступенях девушки. И замереть, на мгновение выпав из привычной апатии.
Потому что показалось – глаза жили не в этом мире, исхоженном и знакомом до последнего куста или дерева. На мгновение его закружило метелью надежды и обещания какой-то цели, смысла… того, что он искал всю свою жизнь и не мог найти. Девушка стояла на ступенях, молча смотря на путника. Она смотрела и не видела его. В ее глазах жил, танцевал и разбивался тысячей капель другой мир.
Чьи-то руки мягко подтолкнули девушку, несколько женщин в жреческих одеждах, аккуратно взяв ее под локти, увели в глубь здания, постоянно кланяясь. Прошелестели голоса: «избранная… любимица Богов…хранимая…» Путник моргнул и выпал из плена вихря чужого мира. Но осколок надежды гарпуном засел в его спокойной и равнодушной до этого душе. Заставил осмысленно оглядеть возвышающееся перед ним здание. Храм. Белые столбы колонн, улетающие под купол. Мраморные ступени, поднимающиеся внутрь. Резные узоры барельефов, вьющиеся по стенам и тишина торжественного молчания птиц. Нерешительно шагнул вперед, поднимаясь по ступеням-плитам. Вошел под своды купола, окунаясь в тень и прохладу. Взглянул на алтарь.
Девушка сидела, выпрямив спину и устремив невидящий взгляд куда-то в неведомое. Жрицы окружали ее сонмом движущихся в какой-то только им понятной закономерности фигур. Путник преодолел желание броситься молить о том, части чего ему было позволено коснуться мимолетным взглядом. Он переборол свою слабость, неуверенный в том, было ли это ею или же первым проявлением его силы. Спросил. Ответа жрицы не понял, но почувствовал, что принял его. Хранимая… та, в ком живет новый мир, что придет на смену этого. Оберегаемая, потому что смерть ее – рождение мира, и если произойдет это раньше назначенного срока, то разорвет в клочки нереальности все живущее… Избранная Богами последняя надежда умирающего мира. Заключенная в хрупкой девушке, замершей на вычурном алтаре с невидящими глазами-окнами в другое.
Путник поднял голову к узкому круглому отверстию в центре купола, сквозь которое проникал в затемненный храм луч теплого света с танцующими в нем пылинками. Не поборол в себе желание рассмеяться. Над Богами, что так жестоко пошутили, изломав его судьбу. Над жрицами, говорящими про то что не понимают. Над собой, одиноким путником, всю жизнь идущим в поисках метели нового мира.
Путник пришел.
Кинжал тускло блеснул, скользнув рыбьей чешуей. Нырнул как в омут, расплескав по ткани реальности алые пятна. Глаза в глаза. Дыхание дороги, знающее весь этот мир смешалось с дыханием из мира чужого. Боль. Вздох.
И мир взорвался, осыпаясь изломанными осколками…

Через тысячи лет одинокий путник будет бродить по миру, не понимая своей цели и равнодушно пролетая по жизням случайных встречных. А в затерянном на самом краю света его будут ждать глаза, в которых бьется, стремясь на свободу, чуждый пока еще мир…

Красиво,действительно красиво,эххх.. есть ведь у некоторых талант, я и двух строчек не смогу написать.эххх... молодец нерефли,умница...

Nerefli, а мне очень понравилось. Безумно странно, но захватывает.

Ух сказочников здесь развелось, прям завидно немного.... Nerefli присоединяясь к уже выше сказанному могу сказать, что мне очень очень понравилось....

Всем огромное спасибо, честно... по-моему, это самый большой бред, который я только писала... Поэтому большое спасибо за поддержку!

…Она приходила на закате, ступая белыми ногами, оставляющими кровавые следы и пряча лицо под черно-белой маской. Садилась рядом и все, что было становилось неважным…
Про нее говорили «Смерть».
…Она приходила на рассвете, вслушиваясь в первый крик или судорожное хватание воздуха спасшимися чудом. Вставала рядом, легко улыбаясь, и солнце высвечивало каждую ее веснушку. И не было в тот момент ничего важнее ее прихода.
Про нее говорили «Жизнь».
…Она приходила с летящими листьями позднего чувства, или в красном платье, объятая все выжигающим огнем, или в венке полевых цветов наивности и свежести. И становилась всем.
Про нее говорили «Любовь»
…Десятки образов, лиц, сотни и тысячи раз она приходила к людям. Оставалась на миг – и шла дальше.
И только раз ее остановили, схватив за рукав слабеющими пальцами. Голос, спотыкающийся от собственной смелости, спросил:
- Кто ты?
- Я? Я суть. А имя вы придумываете мне сами…

Нас обгоняет монашка в черном балахоне, похожем на пальто устаревшего фасона, и в черном платке с белой каймой. она шагает впереди, широко расставляя ноги в в черных туфлях на низком каблуке. за спиной у нее небольшой походный рюкзак.
мы идем вдоль бараков, разделенных теперь газонами. гравий. трава. забор с колючей проволокой по верху, неизбежно видный между бараками.
Освенцим - абсолют скорби и страха. как абсолютный ноль, черная дыра, возникшая в человеческом сознании. и притягивающая к себе многих, многих, многих. "до чего способен человек" - как сказала пани экскурсовод.
газовая камера - страх, сначала только страх, а потом, при взгляде на на печи крематория - боль, страшная боль, скручивающая все внутри, заставляющая корчиться почти в позе эмбриона.
другой крематорий. их здесь не один, не два. развалины, а точнее - руины после взрыва: разбросанный кирпич, обрывки железных прутьев и очень толстые, цельные бетонные плиты. вот как строили - на века. получилось по-другому. "на века пусть будет это место криком отчаяния" - буквы на памятнике. и буквы алфавита на стене в детском бараке, где "воспитательницы" учили детей русскому языку.
Auschwitz-Birkenau, или Освенцим-Бжезинка, двойной лагерь смерти, двойная черная дыра. на месте второго сейчас - несколько сохранившихся бараков, фундаменты, заборы и -
солнечный свет, ветер и зеленая трава.
давай услышим крик отчаяния.
давай.
ich bin Jude...

Нет все таки у тебя Танит талант сочинять всякие интересные истории

Двое


…Девушка лежала на пороге своего дома. Болезнь вернулась внезапно, перехватила горло так, что не крикнуть, не позвать на помощь.
Из прилегающих к дому кустов внезапно вышли двое. Дети. Девушка моргнула и поняла свою ошибку – перед ней стоял только один ребенок. Девочка, задавшая странный вопрос… который уже не казался странным, потому что девушка увидела, как сквозь ребенка просвечивают лучи солнца:
- Кого ты видишь?
- Тебя…
Девочка повернулась к стоявшему рядом мальчику, которого не могла увидеть умирающая от болезни девушка.
- Она моя! – Она смотрела, и в глазах ее мелькнула тень торжества. Мелькнула – и снова скрылась за занавесов равнодушия.
Мальчик только обреченно кивнул. Девочка подошла к девушке и тихо-тихо дунула с ладошки ей в лицо. Глаза девушки закрылись. Мальчик лишь горько покачал головой…

…Трое теней скрылись в конце переулка и молодой мужчина, с трудом оставляя глаза открытыми, проводил их взглядом. Руку он прижимал к своему боку, и руке было тепло от просачивающейся через одежду крови. Нож, которым один из грабителей ударил мужчину валялся рядом маленькой лужицей серебра в свете обгрызенной луны. Этим ножом он хотел лишь срезать пухлый кожаный кошелек, но судьба распорядилась иначе… Мужчина двигался вперед, тяжело, опираясь на стену ближайшего дома…
Рядом с ним из темноты вышли двое. Мальчик держал за руку девочку, которая вышла чуть вперед.
- Кого ты видишь?
Мужчина все так же смотрел вслед убежавшим грабителям. Мальчик тихо улыбнулся и повторил:
- Кого ты видишь?
Мужчина обернулся, в глазах его мелькнуло удивление.
- Что за… что ты… кто ты… - запнулся он, потому что вокруг стоявшего перед ним ребенка разливалось приглушенное сияние.
Мальчик обернулся к спутнице, и голос его был весел:
- Мой!
Девочка лишь кивнула. Мальчик подошел к раненому и, сложив руки ковшиком, дунул с них ему в лицо. Глаза мужчины затуманились, а после, резко встряхнув головой, он озадаченно огляделся. Что-то такое мелькнуло на краю его сознания, но затем вновь пришла боль в боку, и раненый осторожно двинулся вперед по улице…
…Ночь смотрела в окна дома. Она видела глазами-звездами потрескивающую свечу на столе, свет которой не столько разгонял темноту, сколько давал возможность ее увидеть. На кровати тихо лежала молодая женщина, возле которой суетились три пожилые. Минутой раньше ночь привлекли крики. Сейчас все стихло, но она не уходила, сердцем-луной чувствую приход интересных гостей. Ночь оказалась права – как только в комнате раздался пронзительный детский крик, из сумрака угла на свет вышли двое детей. И ее совсем не удивило то, что люди не заметили их. Она знала этих двоих…
Девочка тихо спросила о чем-то лежащую женщину, и та ответила ей. Мальчик улыбнулся и показал девочке на протянувшего к нему руки только что рожденного ребенка…
Ночь посмотрела еще немного на суету людей, с причитаниями оплакивающих умершую родами женщину и пеленавших кричащего ребенка. Посмотрела – и пошла дальше. Здесь не было ничего нового.
…Комнату заливали лучи света. День за окном смеялся и прыгал, он же был снаружи… Он не видел потрепанной, изжившей себя мебели, угрюмых стен и старика, лежавшего на узкой кровати. Он был действительно стар, лицо его, изрезанное морщинами, тем не менее было умиротворенным. Болезнь под именем Старость иссушила руки, перетянув их шнурам вен, выбелила волосы и подарила вечную усталость.
Старик знал, что время его – несколько песчинок, чудом прилипнувших к стеклу его часов. И вовсе не удивился тому, что увидел в следующий момент, только горько усмехнулся над своей несчастной судьбой. Он хотел уйти, не потеряв разум. Появившееся в комнате лишало его такой возможности.
Двое вышли из клубящихся в комнате лучей света. Светловолосый мальчик с россыпью веснушек, и темноволосая девочка, лицо которой было спокойнее воды в тихом пруду. Они, держась за руки, подошли к кровати старика.
- Кого ты видишь? - спросил мальчик.
Старик промолчал, не сводя глаз с того места, где они стояли.
- Кого ты видишь? – повторила девочка.
- Двоих…
Дети переглянулись.
- Не наш… - с сожалением произнесла девочка.
- Не наш – подтвердил мальчик. – Пусть идет дальше, он видел и понял достаточно для этого…
Дети растворились в солнечных лучах, но старик уже не видел этого. Закрыв глаза, он с улыбкой шел куда-то… куда-то, где еще не был.

Сказ о Трёх Господарях.
Из моей сказки «Рагнарёк»
11 августа 2004г.

Однова0 стоялоти утро росистое, тишь да гладь была во земле россичей. Дорога длинна, о версты уходила во воле широко. А во поле рожена1 поспевает, ветер золото колышет.
На стыке неба и земли на полотне2 топтаном явились три коня. На них седоки сидят. Встряхнули поводья, помчалися кони по дороге, копыта живительну росу собирают. Седоки на двор постоялый спешат, со пути уставши, кони тожеть дышат тяжко, аж пена бела скороть вылезет. Гоняли они их дорогами без привалов, видать не было дворов иных.
Долго ли, шибко ли, приехали седоки на двор постоялый. Была ещё деревушка внедалеке.
Ходили по весне люди во поле рожену сеяти, ходили в лесок соловьиные песни слыхивать. Там же в лесочке на пригорке небольшом капище былоти, алатырь-камень3 стоял, были там и чуры Велесовы, в землю вбиты; сами чуры резные, старцев изображают. Ходили сюда селяне Богам требы носили, дабы урожай пригожим был, дабы рожену Солнце не пожгло, но и дождём не шибко обливали Боги. По началу осени ходили мужи да бабы во поле рожену собирати, её колотить, хлеба из неё выпекать. Жили яко все, только вототь седоки приехали.
Выбежал гостей встречать хозяин о рубахе длинной, кафтан на плечах. Скинулися конники с коней своих. Один во алый бархат обряд, златы узоры ярче солнца горят, власы, словноти огнь, рыжи, а конь его вороной, грива рдяная, копытом оземь бил. Второй седок о серебро облачён, серый скил4 на плече, то диким взором глядит, то клюв в седые власы запустит, а конь его сивые бока, словноти проталины зимой, пофыркивал, головой встряхивал. Третий седок и того пуще, кушак о самоцветах весь, очи рябит, медна цепь на перси5, дивна дудка висит, толькоти дудеть умеет, а тако молчит, а конь его черный, яко6 дёгтем смазали, грива шёлкова, бока лоснятся, стоит не шелохнётся.
Сголотнул7 хозяин двора о нарядах гостей и речь замолвил:
- Буде здравы, гости милые. С чем пожаловали? Чего изволите?
- Отвечай нам, мужик, - полвил первый седок, в одеждах алых, - где коней подковать да мечи наточить?
- Господари мои, я коней подкую, я мечи наточу.
Седовласый в ответ:
- Мы в долгу у тебя. Яко ты помогу делаешь нам, тако и мы должок возвернём.
- Буде там, - окраснелоси лицо мужика. – Лучше во дом заходите, ола8 налью, ествы9 жена принесет. Прошу, гости дорогие.
Седоки вошли в дом, задели челами10 потолки в горнице. Жена хозяина поставила на стол и ол и снеди горку. Сама же дале прясть пошла.
Хозяин завёл коней в стоило, воды во корыто лошадиное налил. Кони принялись воду выхлёбывать. Яко напилися кони, рядом с корчийницей11, потому что не любять кони огнь жаркий. Взял подковы и подковывать начал: одно копыто за другим – и так пока усех трёх коней не подковал. Капыто каждое ясно12 озирал, дабы не былоть худой работы. Расседлал он коников в стоило завёл. Устал немного, ажно13 крикнул бабе своей, дабы та медовухи принесла.
Седоки во поле пошли, разговоры сказывать, ужо14 по деревушке прошлись, люд осмотреть, но ни с кем ни словом не обмолвились.
Мужик взял их мечи и опять во корчийницу зашагал. Камень поворотнул. Взял один клинок и вытащил из ножен: узоры заглядение, толькоти не понятно что написано на лезвии, по-тарабарски что-тоти. А узоры в виде люда во рубахе до пят, со крыльями на спине, по нраву ему пришлись. На яблоке меча рубин с кулак красовался. Этот меч наточил, аж искры по сторонам летали.
Иной вынул из ножен, лезвие зубчатое о серебре всё. Гарда, словноти крылья у скила, на яблоке голова соколина. И этот меч наточил, аж искры до потолка летали.
Третий достал, дажеть ахнул. Лезвие пламенеюще15, словноти змий извивается, на яблоке голова змеиная о самоцветах вся. И этот меч мужик наточил, аж искры выше крыши взлетали. Три пота с него стекло, пока мечи точил. Заморился мужик, водою чистой хладной омылся, только таперича16 он в дом свой вошёл.
Вновь жена накрыла на стол. Вернулися господари, речи рекли:
- От чего ты мужик за жратвой сидишь, - рыжий говорил.
- От чего ты не работаешь, от чего коней не куёшь, от чего мечи не точишь, - говорил серебровласый, скил его крылья касправил, да клюв раскрыл.
- От того, гости милые, что ужеть готово усё, - отвечал хозяин. – Кони подкованы в стоиле сено отведывают. Мечи рядом с сёдлами лежать. Остры, что волос на две части рассекут.
- Мы в долгу у тебя, - молвил рыжий в алых одеждах.
- И должок возвернём, - молвил седовласый. – Однако позже будеть это, а пока в путь пора нам.
- Ступайте с миром, господари мои. Яко что, заезжайте, мы вам всегда будем рады, ясно дело,ежели с миром.
Третий господарь молчал, карими очами взирал на мужика. Седоки сами оседлали коней, подъехали к вратам, крикнул седовласый:
- Отворяй ворота!
Мужик открыл, двое выехали. Молчун задержался, снял с кушака самоцет цвета рдяного да кинул мыжику. Тот загнулся в поклонах. Третий господарь догнал остальных, чиканули17 коням в бока да пустили их в галоп. Солнце ещё и думало во поле садитися.
О пяти дней никого не было, ни едного путника. На шестой хозяин уж решил, что опять никто не примчит.
Солнце уж во поле садится, по небу огнь стелится, птицы песни петь уж прекращают, яко на дороге конники показались. Завидя двор постоялый, усе трое помчалися по дороге, пыль столбом.
Выбежал гостей встречать хозяин о рубахе длинной. Скинулись конники с коней своих. Один во алый бархат обряд, златы узоры ярче солнца горят, власы, словноти огнь рыжи, а конь его вороной, грива рыжая, копытом оземь бил. Второй седок о серебро облачён, серый скил на плече, то диким взором глядит, то клюв в седые власы запустит, а конь его сивые бока, словноти проталины зимой, пофыркивал, головой встряхивал. Третий седок и того пуще, кушак о самоцветах весь, очи рябит, медна цепь на перси, дивна дудка висит, толькоти дудеть умеет, а тако молчит, а конь его черный, яко дёгтем смазали, грива шёлкова, бока лоснятся, стоит не шелохнётся.
Сголотнул хозяин двора о нарядах гостей и речь замолвил:
- Буде здравы, гости милые. С чем пожаловали? Чего изволите?
- Отвечай нам, мужик, - полвил первый седок, в одеждах алых, - где коней напоить, где нам ночь ночевать?
Отвечает мужик:
- Господари мои, погостите у нас, удостойте мой дом.
Седовласый в ответ:
- Мы в долгу у тебя, и должок возвернём.
- Буде там, - окраснелоси лицо мужика. – Лучше во дом заходите, ола налью, ествы жена принесет. Прошу, гости дорогие.
- Нет, некогда трепезничать нам, устали с дороги.
- Тако и быть, ночуйте у меня, жена постели сготовит.
Вошли седоки во дом, о потолок во горнице шибанулись. Жена постели сготовила. Мужик коней распряг, бока им омыл, гривы расчесал, во стоило завёл, в корыто лошадино воды налил, приговарил:
- Пейте, кони шибкие. Пейте - сильны будете. Спите, кони шибкие. Спите – крепки будете.


Добавлено в [mergetime]1093997183[/mergetime]:
Ловите прдолжение...

Солнце за поле закатилося. Налетели тучи чёрные – звёзд не видать. Птицы петь перестали, толькоти жучки-паучки ползают, да сверчки-мотыльки к свету слетаются. Вернулся мужик во избу свою, прошёл горницу ни разу не шибанулся. Встречают его седоки и рекут:
- Отвечай нам мужик, коль перина жестка, коль постель холодна, кто согреет её?
Отвечает мужик:
- Господари мои, вот… хозяйка моя, она… перину смягчит…
Седовласый в ответ:
- Мы в долгу у тебя, и должок возвернём!
Послал мужик жену свою к седокам, крики, стоны слышны были, стены шаталися. Достал мужик медовухи бутыль, её осушил. Достал мужик ола бутыль, и её осушил. Доставал он ещё и ещё, коли под стол не свалился во пьяну, тако и спал до утра.
Окунули господари на утро мужика во корыто лошадино, очухался тот, голова, словноти пуд пудов, весит. Поднял очи хозяин на господарей, гостей своих. Изрёк седовласый:
- Мы в долгу у тебя. Красен долг платежом!
Усадили мужика на крыльцо, дабы видел хозяин плату за доброту хозяйскую. Посадили рядом жену его, дабы и она взирала на плату.
Взял господарь дудку свою, задудел в неё, звуки вокруг полетели, дажети птицы петь перестали, таких звуков николи18 не слыхивали, соловей во лесочке пригорюнился. А господарь все играл да играл на дудке, слух ворожил.
И снял тогда рыжий со стены факел смоляной, в длани ухватил. Пошёл во деревушку, избы пожёг, ажно огнь ярче солнца полыхал, оно дажеть тучею прикрылося, дабы не взирать на разбойства.
Выбежал добрый люд во чисто поле. Бабы за мужей держалися, дети за матерей. Погорела деревушка, толькоть дымки во небо уходят. Сгорела скотина, мясо и молоко дающая. Осталися без крова о сотни россичей.
Встряхнул рукавом третий господарь, взвился во небо серый скил, не вернулся на плечо, пока усе очи не склевал. Клевал-поклёвывал и карие, и ясные, и серые, и зленые, и детские, и мужицкие, толькоть очи господарей, мужика и жены его пожалел.
Обнажили мечи господари. Один с рубином с кулач на яблоке, узор о людах во рубахах белых до пят со белыми крылами орлиными сверкал в тощих лучиках подглядывающего из-под туч солнца. Иной о серебре весь, гарда, словноти крылья соколины, на яблоке голова скила, очи рдяным горят. Третий и того пуще: лезвие пламенеюще, словноти змий вьётся, гарда, словноти язык змииный, во два конца смотрят, на яблоке голова змия, язык, паршивец, высунул.
Вышли господари во поле. Кого порезали, кого закололи, кого выпотрашили, на ком крест начертали. Потекла кровушка, удобряя рожену и землю Росскую. Возвернулися господари о крови все. Один продолжал на дудке играть. И сглаголил седовласый, вытирая лезвие меча порчу:
- Вот мужик наш должок, - сокол его клюв обтирал, перышки чистил.
- От чего не рад, что в живых остался? – спрашал рыжий господарь, убирая в ножны меч.
- От чего же мне радым быти, коли всех россичей порезали, всех друзей моих покололи, баб разпотрашили, яко скотину какую. Что же вы творите-то?
Убрал дудку третий господарь и голос, словноти гром громыхнул, из уст вылетел:
- Выполняем свой долг…
Оседлали седоки коней, и ускакали господари под закат туда, откель пришли во первый раз. Боле их мужик николи не видел. Солнце рдяным светом остветило постоялый двор, дабы не взирать лишний раз на кровь россичей.
Осталися на постоялом двору у разбитого корыта лошадиного мужик да жена его, Слёзы льют, о россичах горюют, дабы слышали они, что помнят о них.
Сварганил из ещё не сгоревших брёвен самую большую краду, взвалил туда тела люда доброго, поджёг и взирал, яко пламя вострое ввысь стремится. Жена оплакивает всех, слёз на всех хватило, боле николи она не рыдала.
Во небе появилась полоса огненна – Солнце на небо выкатывается. Мужик снова вышел во поле и крикнул восходящему Солнцу:
- Не быти боле иноземцам на земле Росской! Возвратим их восвояси! Во земли тарабарския! Дай Перун нам силу могучу, собери войско Росское, да выйди ратать19 прямо20 иноземцев Византийских! Пусть тако и буде! Во славу Рода! Во славу Земли Росской! Гой, Слава!

Господари разъехалися у развилки: один поскакал на север во Словенск, иной помчался на Гору, где Кий свой град отстроил, третий на восток ко печенегам ближе. Долго ещё россичи воспоминали трёх господарей, не мало бед они на Рось принесли: крестный ход учинили, огнём и мечом, ажно много ещё крови пролилося под дланями их, пока не пришло спасение из земель варяжских.

З.Ы. "По песне Мириам "Господари"

Примечания:
0 Однова – однажды, как-то раз
1 Рожена – здесь: рожь
2 Полотно – здесь: дорога
3 Алатырь-камень – алтарь
4 Скил – сокол
5 Перси - грудь
6 Яко - как
7 Сголотнул - сглотнул
8 Ол (эль) - пиво
9 ества – еда, кушания
10 Чело - лоб
11 Корчийница - кузница
12 Ясно – здесь: внимательно
13 Ажно – так что
14 Ужо - потом
15 Пламенеющее – изогнетое в нескольких местах (волнистое) лезвие, яркие примеры: фламберг и крис (кинжал 15-60 см)
16 Таперича - теперь
17 Чикануть (чика) – ударить (удар)
18 Николи - никогда
19 Ратать - воевать
20 Прямо - против

Поток сознания. Почти городская сказка.

Я вышел на балкон. Было холодно и пусто - сигарета в пальцах потухла - мне все равно - я не курю, просто держу ее - он ее огонька мне была теплее. Теплее ждать.
На соседней крыше пока не видно ничего, но я знаю, что он появится - такой же, как был - с робким взглядм, мягкой похокой, и такой же мой.
Асфальт подо мной раскален он света уличных фонарей - я скучаю по ним, я давно там не был - не ходил под их обжигающим душем, не разговаривал с незнкомыми прохожими. Они мне никогда не отвечали, но это как с сигаретой - они согревали меня, хоть я и не знал их.
Взгляд зафиксировал какое-то движение на соседней крыше. В воздухе потянуло чем-то сладким, но не приторным - аромат диких ягод. Почему в этом городе мне всегда хочется ягод? С тех самых пор, как он...
Он появился. сперва незаетной, почти неуловимой тенью, потом контуры его обрели более четкое очертание. Он улыбался мне сквозь темноту. И его улыбка засветилась, как кончик сигареты, как глаза незнакомцев.
Я заговорил с ним. Он слушал. Я рассказывал о запахе ягод, о фонарях, о городе. Рассказал ему всего себя. Наконец, замолчав, я не мог отдышаться. Он питался моими рассказами как будто мной. Я ждал что он сделает - испугается и исчезнет. Рассмеется. Побудет еще немного.
Или останется навсегда.
Он исчез быстрее, чем появился. Я смотрел в рассеювшуюся темноту его фигуры и улыбался. Иногда он оставался чуть дольше, но не слишком часто. Надежда коснулась меня и согрела - я знал, что не могу ничего сделать, но надеялся, что когда-нибудь он действительно останется со мной.
Наверное, тогда я замерзну.

ИМПРОВИЗАЦИЯ

Мои глаза, постоянно меняющие цвет, когда им вздумается, сделают из меня неплохого импровизатора. Я, вальяжно распахнув дверь, бодрым голосом сообщу им о своей гибели. Они будут настолько шокированы, что даже забудут надеть траур. Они закажут самый торжественный молебен и, шествуя за закрытым гробом, не смогут даже плакать. Я буду радоваться столь удачной шутке – они будут до конца откровенны, обсуждая меня, и я узнаю о себе много нового. Моя безвременная кончина огорчит их до невозможности – может быть, кто-нибудь даже решит последовать за мной. Со временем они откажутся от идеи вызвать мой бесплотный дух. Вот тогда я пойму – представление удалось. Но если когда-нибудь я все же решу вернуться и сказать: «Все это шутка!» Они, утешенные и умиротворенные, даже не узнают меня.

ЖЕРТВА
Слова этих людей не несут никакого смысла, отвечают моим мыслям и вгоняют в беспросветную депрессию. Я никогда не видела их – одного их слова достаточно, чтобы лишиться всякого желания встречаться с ними. Они могут ответить остроумно и холодно на любое из моих циничных замечаний – но я не боюсь, что они меня переспорят – это так же естественно, как и просыпаться по утрам. Иногда мне хочется услышать их – только услышать, я боюсь, что однажды они посмотрят на меня. Я ненавижу их и хочу освободиться от их власти, но все равно не могу жить без их слов. В них живет частица моего понимания меня же.
Я – пустая и циничная – я уже достаточно давно и достаточно регулярно повторяю , что я именно такая, чтобы до конца поверить в это – никогда ни с кем не ссорюсь – это они ссорятся со мной, потом, конечно, сожалеют о своих словах, звонят по ночам, плачут, просят вернуться. Я не отвечаю – я предпочитаю, чтобы меня видели, когда я произношу судьбоносную фразу: «Вы не туда попали». Я и сама попадаю все время куда-то не туда. Думаю, если бы я почаще и повнимательнее прислушивалась к Их советам, все обстояло бы по-другому, и я нашла бы свое место.
Каждый находит его. Есть, правда, шанс, что в конце концов тебя сгонят и с него – бесцеремонно откопают и выставят тебя напоказ в твоей последней наготе – наготе истлелых останков – тогда, когда не остается ни одной сокрытой тайны – кости внутри полые и рассыпаются от прикосновения. Думаю, если я попрошу их, они помогут мне умереть и стать тем, кем я хочу – пылью на ветру.
Ветер (как и огонь) – зеленоглаз и золотисто-рыж. Изменчив. Такая же истеричка, как и я. Мы постоянно спорим о любви. Он хвалится, что знает, что это такое и почему я никак не могу избавиться от ощущения, что меня обманывают и пользуются мной. Нет, я вовсе не разговариваю с ветром. Ветром я называю одного из Них – самого молодого и похожего на меня. Я никогда его не видела (как и всех остальных), но я знаю, как он выглядит, и что он ждет меня, мечтает, что мы когда-нибудь все-таки встретимся. Возможно, он даже придет попрощаться со мной.
Я стою на тротуаре уже часа два и слушаю, как они разговаривают со мной. Тоска проникает в мозг через лабиринт уха, прокатываясь горячей каплей по каждому изгибу, почти оглушая. Их голоса – перебивая друг друга – говорят о снеге и иллюзорности моего существования. Люди проходят сквозь меня, сочувственно глядя . Должно быть, каждый из них думает: «Она умерла слишком рано». Среди потока их бесконечных слов, советов и наставлений, рассказов о вечной зиме и моей красоте (мертвой красоте – так они это называют) – я ясно слышу голос Ветра. Он молчит, но я все равно его слышу – он рассказывает мне о цене молчания – за возможность молчать сквозь перебивающие друг друга голоса – за возможность помолчать со мной – он отдал свои чудесные волосы и зеленые глаза. Он больше никогда не увидит меня.
Я молчу в ответ, и теперь мы до конца понимаем друг друга. «Уйди с дороги! Уйди!»- голоса переходят на крик, попадают в унисон и звучат ровным хором. Но я не слышу их – только бы один раз его увидеть, один последний раз. За это я даже готова отдать то, что только и осталось у меня – их голоса. Он не может отговаривать меня – он не знает, как для меня важно слышать их, как для меня важно знать, что с той стороны мне ответят.
«НЕТ!»
Больно. Боль обрушивается так, что ощущение жизни моментально возвращается в тело. Я не стану горстью пыли, чтобы отдаться Ветру. Не сейчас. Руки поднимают меня и несут куда-то. Потом везут. Он следует за мной – я сполна заплатила за это.
Сквозь пелену боли и бессилия я вижу его – он – такой далекий, чужой и слепой – но все равно живой – сидит у окна. За окном цветет дождь. Розовые лепестки. Должно быть, пришла весна – я не знаю, как долго я тонула во сне боли. Его пустые черные глазницы обращены ко мне. Он видит меня, я это чувствую. И я ему противна. Я поддалась слабости, отняла у него его невидимость, и теперь буду жить. Чувствую, что если боль не отпустит, я потеряю сознание вновь. На этот раз он уйдет. Просто уйдет – не исчезнет – он теперь такой же, как я - живой. Он уже ненавидит быть живым. Должно быть, я действительно спала долго – волосы его уже успели отрасти почти до плеч. Я пытаясь ему улыбнуться, зная, что он, если не увидит, то хотя бы почувствует это. Он чувствует, как вспыхивает во мне боль от этой робкой попытки. Боль и воспоминания. Я вижу яркий огонь в глаза, слышу оглушительный гудок. Потом – их голоса и темноту. Теперь они не будут больше звать ни его, ни меня – сделка была честной, за исключением того, что он не хотел быть живым – но – кто его спрашивал. Он же согласился не видеть меня, только чтоб иметь возможность молчать.
Он перестал быть голосом и ветром. Он стал моим. Даже если прямо сейчас он уйдет, он все равно останется моим. Должно быть, он уже придумал себе имя.
Ночью – когда за окном стемнело, а он уснул, так и не подойдя ко мне, я попыталась позвать их. Я хотела почувствовать грусть и отчаяние – чувства, подобающие случаю. Они молчали. В гневе – и с проблеском надежды – я принялась кричать на них, на их отсутствие. Он проснулся и долго с жалостью смотрел на меня – как я срываю со свежих ран бинты. Моя кровь стала красной и теплой.
Моя кровь. Я видела, как она выплеснулась наружу в тот момент, когда я впервые услышала их. Ее больше не осталось тогда. Видимо, это было одно из бесплатных приложений – вместе с чувством боли и его ненавистью.
Я надеялась, что на утро, проснувшись, не увижу его на стуле у своей постели – а еще лучше – снова очнусь на асфальте – бестелесная и слышащая. Должно быть, оглохнуть – это не страшно. Ослепнуть – тоже. Самое неприятное в состоянии жизни – умение ненавидеть. Он встал и подошел. Мой Ветер. Мой живой Ветер.
Его рука была теплой и шершавой – майский Ветер. Но во взгляде его пустых глазниц был холод – пронизывающий сквозняк декабря. Мне захотелось плакать – каждое движение, даже движение мышц лица – отзывались болью во всем теле – моем теле. Я еще не привыкла к нему.
Он управлялся своим с легкостью – он молчал. На секунду я замерла, в надежде – нет, болезненном желании – чтобы он сделал хоть что-нибудь – закричал на меня, ударил, просто ушел.
Он молчал и не двигался – казался таким же, как был. Только теперь непохожим на меня. Он не мог видеть Не мог говорить. И был жив. Но он был здесь, я чувствовала его дыхание – дышать для нас было еще большим испытанием, чем быть и быть вместе. Солнце очертило его чуть склоненную голову. Раньше таким я не видела никого – сияние сделало его снова немного похожим на себя прежнего. Именно таким я его представляла себе, когда он был для меня лишь одним из них.
Они вернутся. Они придут за нами. Он не слышал этого, но понял все – неожиданно сжал мою руку. Я не заметила боли. Я нашла свое место. И для этого мне вовсе не пришлось становиться истлевшими костями. Мое место было здесь – среди живых. И теперь меня никто не откопает и не продемонстрирует мою обнаженность и страх..
Он наконец улыбнулся. Сделка вернула мне возможность слышать его – и только его.
«Ты поведешь меня»
«Я СЛЫШУ!»
«Ты станешь моими глазами»
«Я СЛЫШУ!»
«Я боюсь быть живым»
«Я СЛЫШУ!»
«Но я буду с тобой»
Должно быть, потом он все еще хранил надежду снова вернуться к ним. Надеялся вновь присоединиться к их нескончаемому монологу. К их умению дарить спасительную тоску. Иногда мне казалось, что он уходит, оставаясь на месте. Выходит из жизни.
Но в конце концов он все равно оставался со мной.
Они же больше не посещали нас.

Воин.


- Она сделала свой выбор, да будет так. - Он повернулся и растворился в предрассветной дымке, уходя, прочь, он оставлял все что было, он оставлял позади свою душу.

Сквозь занавесь дождя, стражник увидал приближающегося человека. Сердце былого воина сдавил страх. Человек что приближался, внушал страх, непонятный необъяснимый страх. Не было в этом человеке ничего что могло бы сказать о его возрасте, из под капюшона вперед смотрели серые, безжизненные глаза, в них была пустота. За спиной человека была видна рукоять меча, потертая рукоять, видно давно, верой и правдой служившая хозяину в боях. Его тело было облачено в кольчугу, которую, похоже, воин никогда не снимал.
- Стой, кто идет? - осмелился спросить стражник - как имя твое воин?
- Мне ненужно имя, - голос был сухим и безжизненным.
- В недобрый час ты забрел в наш городок воин.
- Тогда здесь наверняка есть работа для наемника.
- Но много здесь тебе не смогут заплатить.
- Мне нужна еда, кров, и битва...

Человек шел по грязной мостовой городка, а вслед на него смотрели глаза седого воина,
- Он ищет смерти, - сказал пожилой страж, своему молодому напарнику.

В таверне было шумно, погода не располагала к прогулкам, да и в предчувствии беды люди как бы пытались забыца. Зал стих, когда в открытую дверь вошел человек, кто-то подумал что в таверну, вошла сама смерть, кто-то почувствовал пустоту. Человек сел за стол, что стоял в самом дальнем и полутемном углу. Девица, до этого порхавшая как бабочка меж столов, разнося кружки с элем, и звонко смеясь над глупыми шутками полупьяных посетителей, с опаской приблизилась к сидящему в углу.
- Эль и мясо. - Тихий безжизненный голос подстегнул девицу посильнее хлыста.
Пока наемник сидел в углу и ел, в таверне воцарилась гробовая тишина, и даже стража, несмотря на ползущий меж лопаток холодок, предпочла держать руки на рукоятях своих мечей. Человек, вставая, бросил монетку на стол, подойдя к стойке, он сказал лишь одно слова хозяину, но его хватило, чтоб хозяин покрылся холодным потом,
- Комнату.
После ухода странного, и от того еще более пугающего человека, в таверне прошел ропот, все стали спрашивать друг друга, о незнакомце, и лишь один человек молчал. Он сидел, молча, глядя в свою полупустую кружку. В его памяти всплыло лицо молодого, еще глупого юнца, того, что делал глупости, сам того неосознавая. То был молодой бойкий парень, любивший поболтать, до мозга костей романтик, тот, кто не умел пройти мимо чужой беды. Именно таким его запомнил, теперь уже седой, ушедший на покой воин.

- Так было надо, - сказал он сам себе. Это стало его молитвой, каждый раз он произносил эти слова, перед тем как уснуть. В нем не осталось ничего, что можно было бы назвать человеком. За годы скитаний, он не раз побывал в битвах, он протопал не мало дорог, и никогда не оглядывался назад. Но и вперед он тоже не заглядывал, жил лишь одним днем. Его тело было быстрым, ум острым, глаз замечал все вокруг, а сердце в груди билось монотонно, никогда несбиваясь с ритма. Он навсегда забыл, что такое горе, радость, печаль и боль. Это его уже не касалось. Он существовал. Человек без имени и прошлого, без возраста и будущего.

- Сэр, пришел человек, о котором я вам докладывал.
- Просите. - Сказал воевода, отрывая свой взгляд от карты лежавшей на столе.
В комнату вошел человек, в сером плаще, из под которого был виде край кольчуги, видавшей не мало сражений, ноги его были обуты в сапоги из толстой кожи, без подошв и каблуков, ступал он мягко, от чего создавалось впечатление, что он не идет, а парит над полом, за спиной виднелась рукоять меча, на голову был накинут капюшон, так что почти небыло видно лица. Наемник сделал несколько шагов и остановился. Он не представился и вообще не сказал ни слова. Воевода повел плечом, пытаясь сбросить непонятный страх, возникший при появлении этого человека. Глядя на рукоять меча, воевода отметил, что она сильно потерта, сразу видно, не раз побывала в битвах. Что-то привлекло внимание воеводы, когда он смотрел на эту рукоять. Но он никак не мог понять что именно.
- Когда вы прибыли в наш городок, - начал воевода,- Вы не назвали своего имени, могу я поинтересоваться почему?
- Его нет, - сухим голосом ответил наемник, - мне оно ни кчему.
- Чтож как изволите Вас называть?
- Наемник.
- А вы неразговорчив.
- Не вижу смысла.
- Чтож, вы, конечно, понимаете, что мы не можем оплатить вашу работу по достоинству, понимаете ли, наше графство сейчас в большой нужде, жители деревень, спасаясь от набегов, бежали либо в леса, либо осели здесь в городе. Наш северный сосед пал под натиском, тех, кто пришел из-за моря. Предводитель захватчиков силен и искусен в битвах, и его войско безжалостно подавляет любого кто восстанет против. Вы понимаете, что таким образом вы ввязываетесь в авантюру, нам терять нечего, ибо все, что у нас есть это наша земля, Вам же...
- Где и когда. - Тихим голосом прервал воеводу наемник.
- Битва состоится скорей всего либо завтра к вечеру, либо утром следующего дня.
- Я буду там. - С этими словами наемник вышел из комнаты.
- Сэр, мне непосебе от присутствия этого наемника. - Сказал молодой офицер.
- Не только тебе, но у нас сейчас нет выбора.

Вечером следующего дня, войско графа стояло в нескольких лигах от города. Лагерь был разбит на скору руку, никто не сомневался, что этот бой будет первым и последним. В строю стояли все от мала до велика, прекрасно понимая, что за стенами городка не отсидеться. Воевода в очередной раз обходил войско, когда заметил старого седого воина, того к которому относился как к отцу, ибо ,благодаря ему, он остался жив в его первом бою, в том далеком прошлом.
- Даже Вы здесь, - это был даже не вопрос, а утверждение, - видимо, нам суждено здесь или одержать победу, или умереть.
- Боюсь, что в этот раз у меня не получится тебя прикрыть, когда надо, но я постараюсь.
- Я рад, что Вы будете рядом, так будет легче умереть.

- Он еще не пришел? - спросил воевода офицера, что вошел в шатер.
- Нет, Сэр.
- Чтож одним меньше, одним больше.

Над полем взревел рог, предвещая битву. Битву, которая скорей будет похожа на бойню. Войску воеводы противостояла армия, которая привыкла заниматся только одним делом, воевать. И вел эту армию, жестокий и сильный предводитель. Воевода приготовился отдать приказ к наступлению, когда по рядам пробежал ропот, Этот ропот был смешан со страхом, но не страхом от предстоящей бойни, а страхом пред человеком, что шел меж войнами, пробираясь в первые ряды. Привстав в стременах, воевода увидел наемника, он шел без плаща в одной кольчуге, на голову его был, накинут кольчужный капюшон, в его руках блестел клинок, как будто и не вечер был сейчас, а ясный полдень. Наемник вышел из первых рядов, сделал несколько шагов вперёд, и неуловимым движением вонзил клинок в землю пред собой, став на одно колено, он оперся руками на рукоять, прислонив к ним голову. Все войско как завороженное смотрело на наемника. Потом он встал, вынув клинок из земли, и вернулся в строй, встав меж двумя молодыми войнами. И битва началась...

Его клинок рубил врага как тростинки, его руки не уставали, но, убивая врага, он убивал его сразу, одним ударом, не причиняя боли. В какой-то момент он почувствовал, взгляд, обращенный в его сторону. Он повернулся и встретился глазами с тем, кто вел армию завоевателей. С тихим шелестом они кружили друг против друга, постепенно, обе армии прекратили битву, все следили за поединком завоевателя и наемника. Ни кто не помнит, как долго они так кружили, но в какой-то миг, в воздухе мелькнул легкий росчерк. В первое мгновение, казалось бы, ничего не произошло, но потом, тот, кто был грозой всех прибрежных районов, стал потихоньку оседать на землю, из-под чашуйчетой брони на его груди, показалась маленькая струйка крови.
- Как? - с последним вздохом произнес воин.

- Вы спасли наш дом, и здесь вам всегда будут рады, надеюсь, мы достаточно оплатили ваш труд, ведь это все что мы сейчас смогли собрать.
Воевода все никак не мог заставить себя посмотреть в глаза тому, кто спас их город и близлежащие деревушки.
- Достаточно. - Сухо ответил наемник.
- Вы все также не назовете нам ваше имя?
- Нет. - Произнес воин, поворачиваясь к выходу.
И только когда воин уже почти вышел из шатра, воевода задал вопрос, который его мучил с момента окончания битвы.
- Как вам удалось одолеть столь грозного соперника, ведь он явно выше и сильнее вас?
- Его подвел страх. - Как и прежде сухо ответил наемник.
- А вы разве не боялись, разве вы не боитесь... смерти, - воевода даже съежился, задавая это вопрос.
- Я уже давно... мертв, - сухо, безжизненным голосом, ответил наемник выходя из шатра.

- Что значат его слова, о том, что он мертв, - полушепотом спросил молоденький офицер.
- Человек без души... мертв, - также тихо, ему ответил старый воин, вспоминая, молодого беззаботного паренька, что когда-то поступил под его начало, в императорской гвардии

Не хочу забивать темку исключительно для себя, посему у кого что есть сказачно-миниатюрное, пожалуйста, выкладывайте. Было бы здорово, если бы у нас вышел такой сборничек сказок, а то и Сказка с большой буквы С.

Ну, а для начала....

Поющая в сумерках


Сперва он услышал женский голос, кажется, что-то поющий. Это было странно. В той стороне, откуда доносилась песня, находились почти непроходимые болота. К тому же уже смеркалось. Вряд ли кто-нибудь отважится петь ночью на болоте. Потому, либо та женщина немного не в своем уме, либо… либо что, Ситтен так и не придумал, но все равно поднялся на ноги и осторожной походкой бывалого охотника пошел в направлении болот.
Постепенно голос становился слышен все лучше и лучше, отчетливее становилась песня. И Ситтен подивился ее красоте. И, хоть он и не понимал языка, на котором она пелась, почему-то все равно понимал, о чем. Правда, не смог бы подобрать нужных слов для описания - Это было на уровне чувств, ощущений, - не речи. И Это заставляло трепетать сердце, заставляло душу рваться ввысь, к темнеющим небесам, сливаться с сумерками, с ароматом трав, с криками птиц и тихими шагами ночных хищников. Хотелось кричать от радости и счастья, заполнивших все существо. Хотелось плакать от щемящей тоски в сердце. И Ситтен, не совсем понимая, что делает, остановился, раскинул руки, запрокинул голову и невидящими глазами, из которых катились слезы, уставился в небо, вгрызаясь в синь ненасытным взглядом, пытаясь увидеть что-то, а потом - оторваться от земли, отдаться на волю ветру и улететь туда, в темно-синее море небес.
Но вдруг наступила тишина. И оборвалась ниточка. Ситтен быстро вытер слезы и, чувствуя злость на неведомую певицу, пошел вперед. Теперь он должен узнать, кто она такая, что здесь делает, и где научилась так петь.
Но не так-то просто идти в сумерках по болоту, пусть даже и знакомому. Ситтен с трудом мог разглядеть тропинку, а потому шел медленно, спотыкаясь и чертыхаясь почти на каждом шагу. Порою он проклинал про себя свою любопытство - и свое упрямство, заставлявшее шагать вперед. Но все-таки желание узнать, кто это пел на болоте, почти полностью завладело им, не смотря на промоченную ногу и сгущавшиеся сумерки.
Между деревьями мелькнул маленький огонек. Ситтен не обратил на него внимания. Мало ли что могло привидеться ночью в лесу. Но он снова увидел этот огонек, пройдя чуть дальше, потом еще и еще: желтые, красные, синие, зеленые. Чем ближе Ситтен подходил, тем светлее становилось. Охотник пошел медленнее, стараясь двигаться бесшумно. Сделав несколько шагов, он пригнулся и, затаив дыхание, приблизился к небольшой поляне, которую облюбовали огоньки. Когда же он бросил взгляд на поляну, то с трудом подавил возглас удивления. То, что он увидел было настолько нереальным, насколько вообще было возможно.
Вся поляна была усыпана сверкающим песком, который казался отражением звездного неба. Он переливался самыми различными цветами и даже излучал свет. Над землей же летали огоньки, которые ранее заметил Ситтен. Но это были не просто сгустки света, это были маленькие существа - не больше бабочки - с крыльями, как у стрекоз, которых окутывало странное сияние. Ситтен вспомнил, что в детстве слышал о таких существах от матери, часто рассказывавшей ему сказочные истории перед сном. Она называла эти огоньки феями. Что-то она говорила о них еще, что-то важное, что он уже не помнил.
Но не феи больше всего поразили Ситтена. Посреди поляны, на трухлявом, поросшем древесными грибами, бревне сидела девушка, красивее которой он никогда не видел и - он был в этом уверен - никогда не увидит. Ее кожа цвета кофе с молоком была совершенно гладкой и без единой родинки, а длинные каштановые волосы тяжелым шелком спускались чуть ниже лопаток. Она имела совершенное тело и, как уже знал Ситтен, удивительные голос. И вдобавок ко всему на ней была лишь серо-зеленая набедренная повязка и такого же цветка узкая полоска ткани, прикрывающая грудь.
Ситтен нервно вздохнул. Он не мог отвести глаз от девушки. Эта совершенная красота был вне его понимания. Нет, сказал он себе, это невозможно, я сплю. Но он не спал. Он видел ее и слышал, как она говорит что-то одному из огоньков, зеленому, что сидел у нее на колене. Ситтен не понимал языка, но ее голос завораживал его.
Мысленно он помолился Эхлоанне, богине лесов, попросил ее развеять видение. Но или богиня его не услышала, или просто не пожелала выполнить его просьбу, но ничего не произошло, картина осталась прежней.
Тут девушка повернулась и посмотрела на него в упор своими шоколадными глазами. Ситтен чуть не застонал - ее лицо…нет, нет в человеческом языке таких слов, чтобы передать красоту ее лица. Девушка продолжала смотреть на него, а он - на нее.
- Ты меня видишь? - спросила она, наконец. И Ситтен узнал ее голос.
Он открыл рот, чтобы ответить, но не смог выдавить из себя ни звука, поэтому лишь кивнул. Видимо, ей хватило и этого.
- Ну да… сумерки, - сказала она, видимо, самой себе. По крайней мере, Ситтен не понял, к чему это было.
- Ну, что стоишь? Иди сюда, я не кусаюсь.
Ситтен сделал шаг вперед и окунулся в волшебное сияние. Странно, на поляне было очень тепло, теплее, нежели за ее пределами. А ведь он еще удивился, как она не мерзнет.
Нечаянно взгляд Ситтена упал вниз, где разноцветные огоньки закружились вокруг его старых, поношенных сапог. Смутно припомнились чьи-то слова о зачарованных местах, жители которых никогда не отпускают незваных гостей… Феи, феи… духи леса… не отпускают. Никогда. И среди чудесного, мягкого тепла поляны Ситен почувствовал холодный озноб - в прошлом году, весной, Оллет-мельник тоже упоминал «странных светлячков, что появляются на грани дня и ночи». А потом исчез…
Большие карие глаза девушки смотрели на него чуть насмешливо и в то же время необьяснимо-притягивающе. Ситтен понял, что не может не остаться здесь, среди этих огней. Не наслаждаться этой красотой. Не услышать еще раз этой песни… не увидеть… Поющую в Сумерках… Понял, что больше не сможет довольствоваться той жизнью, что вел до сих пор. Просто не сможет. Но если останется здесь - не вернется домой. И там воцарится такая же скорбь, что сейчас в доме Оллета - черная, страшная. Нет… нельзя ему менять чужое счастье на своё.
Никогда не забыть этого дня. Прикосновения к миру между днем и ночью. Никогда не повторить.
Ситтен еще раз взглянул на девушку. И пошёл прочь.

***

Большие зеленые глаза удивленно смотрели на повисший в небе бледно-желтый диск луны. На рыжей мордашке было написано такое удивление, что, пожалуй, будь луна живой, она бы смутилась от такого количества внимания к себе. Но бездушную нарушительницу ночного покоя ничто земное совершенно не волновало. И это в свою очередь изрядно расстраивало обладателя зеленых глаз и рыжей морды, заканчивавшейся вздернутым кверху черным носом.
Зверек переступил с лапы на лапу и недовольно притявкнул. Отсутствие внимания к себе его явно не устраивало, но высказать это в более резкой форме он не решался. Он склонил голову набок и осуждающе уставился на ночное светило. Наконец, решив, что прождал уже достаточно времени, он мотнул головой так, что уши весело хлопнули по щекам, и снова тявкнул, уже смелее.
- Подожди еще немного, - тихий голос Сказочника перебил трель какой-то надоедливой птахи, которая вот уже пол часа выводила одну и ту же, бесконечно повторяющуюся, песенку.
Зверек тихо фыркнул и опустил голову на лапы, с тоской глядя на Сказочника. Он ему явно не верил. Но Сказочник лишь ободряюще улыбнулся и ничего не сказал.
Прошло еще некоторое время, и глаза Рыжего начали закрываться. Но вдруг какое-то движение привлекло его внимание, и рыжие уши с кисточками на концах резко взлетели вверх, ловя звуки, а зеленые глаза снова раскрылись и озарились тем же светом непередаваемого удивления и ненасытного любопытства.
- Ну, я же говорил, - усмехнулся сзади Сказочник.
Что-то зашуршало в траве, и зверек, вскочив, понесся туда. Тыкаясь носом в землю и отшвыриваясь лапами желтые листья, он скакал вокруг крохотного существа, в испуге замершего между двумя веточками черники.
Тут подоспел Сказочник и шикнул на Рыжего, заставляя того прекратить столь бурное выражение радости.
- Тише ты, неуемное создание! – громким шепотом сказал он, опускаясь на колени рядом с кустиком темных лесных ягод.
Его ладонь опустилась рядом с существом, предлагая вступить на нее и воспользоваться, как средством передвижения. Существо чуть помедлило, но все же сделало шаг вперед. Когда ладонь взлетела вверх, и луна осветило то, что было в ней, Рыжий восторженно взвизгнул. В руке Сказочник держал крохотную фею с золотисто-бурыми крыльями и такими же, как у Рыжего, зелеными глазами.
- Дирейонни-кахайо, - прошептал Сказочник и улыбнулся.
Рыжий поднялся на задние лапы, виляя пушистым хвостом и пытаясь заглянуть в ладонь Сказочника. Но тот не обращал на зверька внимания, пристально разглядывая фею.
- Къяртангрес, - выдохнул он, и что-то в ночи изменилось.
Рыжий замер, фея застыла, с ужасом глядя на Сказочника. А тот лишь улыбался мягкой, доброй улыбкой. Где-то за горизонтом бешено взвыл ветер и бросился вперед, вздымая в небо желтые листья. Но он не успевал.
Земля вздрогнула под лапами Рыжего и как будто застонала. Луна поспешила скрыться за тучами.
- Последняя, - сказал Сказочник, глядя на свою пустую ладонь, на которой остались следы пыльцы.
Он брезгливо отер руку о штанину.
- Идем, - бросил он Рыжему и ушел в ночь.
Зверек чуть помедлил, как бы извиняясь, посмотрел на луну и умчался прочь от безжалостного вихря.

А в ночи еще долго звенела погребальная песня ветра, и тяжелые тамтамы земной тверди отбивали ритм.
Листья безмолвные, вестники славные,
Златом покрытые, летом распятые,
Стелятся поземь коврами пушистыми
На травы душистые, осенью смятые.
И ветер надрывную песню, безумную
Водит в ночи, луною проклятою.
Катятся вниз туманы белесые,
Приветствуя росами души отнятые

Оуу..Я её дописала. Больше месяца лежала сказка. Сел и написал) Ням. За себя рад)
Зацените, а?

В одном из затерянных уголков Чехии есть старый-старый замок с дырами в стенах, обвалившейся крышей и скрипучими дверьми на давно не смазанных петлях.
В этом замке жил, да и по сей день, живёт домовой. Странно, скажете вы, в таких замках обязательно должны жить привидения, но никак не домовые. Может, когда-нибудь в этом замке и жили привидения, да вот сейчас они исчезли, начали постепенно развоплощаться, понимая, что пугать людей они теперь не могут.
А домовой жил своей спокойной и размеренной жизнью: общался с книгами, протирал пыль со старых подсвечников, разговаривал с ласточками и лесными духами, иногда собирающимися на площади перед замком. Сам замок был маленький и состоял, по правде говоря, из одной высокой башни, площади перед ней и невысокой, поросшей травой и мхом стены, которая и в свои лучшие времена не была предназначена для защиты замка. Башня когда-то принадлежала семье колдунов и звездочётов, целителей и алхимиков. Только колдуны или умерли сами, или они развеялись пеплом на потеху толпе под пристальным взором бесстрастных инквизиторов. Остался лишь старый замок-башня, да домовой, помнящий самого первого колдуна, нашедшего покой в этом людьми забытом уголке.
А теперь друзьями домового, который жил без людей, были эльфы, которым нравились и поросшие мхом камни стены, и стаи мудрых ворон, нашедших свои дом на провалившейся крыше башни, и неглубокий, широкий колодец, который даже колодцем не был, так, метр в глубину, с выложенным голубым камнем дном. Вода появлялась в колодце сама по себе- на него было наложено сильное заклятье, не исчезавшее в течение многих лет.
Эльфы обычно забирались на стену, болтали ногами , трепеща своими прозрачными крылышками как колибри, болтали о всякой чепухе. Домовой иногда присоединялся к ним, слушал весёлые разговоры и то и дело вливался в беседу. Он в обще был любителей поболтать, этот домой из затерянной башни в дальнем уголке Чехии.
Но, знаете, всё-таки ему было очень одиноко, домовому из затерянного уголка Чехии. Ему хотелось как-нибудь утром, войдя в просторную кухню своего замка, увидеть в углу мерцание красных глазок, заметить растрёпанную шевелюру, словом, встретить своего родича-домового.
Но ни одного домового наш герой так и не встретил, ни утром, ни вечером, когда туман пополз по плитам крохотного дворика перед замком, прячась в старой клумбе, поросшей густой травой.
-Почему так? – Иногда спрашивал домовой, запрокинув мордочку к ночному небу и начиная от тоски пересчитывать звёзды. У почти любой более ли менее яркой звёздочки было своё название, которое дал ей домовой.
-Вот это – звезда Веселого Завтрака, а вот это – Весенней Песни. – Повторял он раз за разом. – Это звезда Уютного Дома, а эта – Встречи Друзей.
-Эльфов много, а я почему-то один. Облака бродят по небу стайками, а я один. Даже у медведей в лесах есть своих подруги и медвежата, а я один.
Прошла пышная осень с её тёмными точечками улетающих птиц на фоне бездонно-синего неба, наступила призрачная зима с инеем, оседающим жемчужной пылью на стволах и ветвях деревьев. Мороз сковал тонким льдом речушки, и эльфы с хохотом носились по нему на самодельных коньках.
А домовой ждал друзей и вновь и вновь пересчитывал звёзды. Весенняя Песня, Уютный Дом, Потрескивающего Камина.. Встречи Друзей.
Прокатилась зима с хлопьями снега, которые, как бабочки кружили над лесом и маленьким замком. Зашумели выпущенные на свободу речки. А друзья всё не приходили. Домовой всё также протирал пыль с подсвечников, болтал с эльфами и считал звёзды.
И лишь на изломе лета, когда изнывающий от жары июль уступил место золотому августу, кто-то постучал в дверь замка.
Домовой уронил подсвечник себе на ногу, ойкнул, отпихнул зловредный предмет и бегом кинулся открывать дверь..
Лохматая шевелюра. Пара красных глаз. Нет, не пара - ещё, ещё. Много шевелюр, смеющихся глаз и огромных котомок за плечами.
-Добрая встреча друзей! – Запищала вся эта толпа, наперебой начиная здороваться с домовым.
В тот же вечер в замке была устроена генеральная уборка, с последующим праздником и очередной уборкой на утро.
Домовой был счастлив. Он знал, что друзья его нашли, они пришли, съели много, выпили мало, намусорили много, убрали много. Но они есть, лохматые, красноглазые.
А друзья и правда была. Они приходили и уходили, и теперь уже очень часто в замке домового слышался смех, топот ног и веселье. Он не уставал от гостей, потому что каждый домовой понимал цену покоя и тишину, и они сами расходились по своим городам, деревушкам, чтобы там начать наводить порядок в домах людей. А потом, через некоторое время, вновь собирались в отдалённом уголке Чехии в замке домового, над которым горит звезда Встречи Друзей.

Мяу..зачем тему забросили..можно восстановлю..

писал сказку на НГ..только она почему-то мало кому нравится..может из-за размера?


Вы можете представить, что на земле когда-то не было снега? Проходила осень, осыпались листья, и мир оставался голым, серым. На три месяца, до прихода новой весны, всё замирало, засыпало, прячась от серой тоски.
А на небесах, за золотыми воротами Рая, ангелы год за годом наблюдали за наступлением бесснежной зимы и грустили. Они были печальны потому, что мечтали видеть мир всегда прекрасным, радостным. Но какое веселье под серым небом среди голых деревьев?
И вот однажды самый маленький ангел с очень большими и красивыми крыльями не выдержал. Он резко распахнул ворота Рая и полетел над сонным, унылым миром. Ангел летел и плакал, видя, что никто не смеётся и не улыбается друг другу. Он так сильно мечтал принести хоть капельку добра в мир, что перья с крыльев, одно за другим, стали падать на землю. Падая, они превращались в снежинки и в плавном танце опускались на деревья, на волосы и на подставленные ладони. А так, как у маленького ангела были очень большие и пушистые крылья, то он успел облететь весь мир, прежде чем последнее перо превратилось в снежинку. И только тогда он остановился, опустился на землю и огляделся, радостно смеясь, забыв об утраченных крыльях. Вокруг всё сияло серебром: дома, земля, люди ловили падающий снег в ладони, подносили его к губам, удивлённо смеясь. Смеялся весь мир, и радость вернулась в три, теперь уже ярких и счастливых месяца.
Вот так в мире появился снег, каждую зиму падающий с небес на землю, чтобы укрыть собой мир и принести ему ещё одну улыбку.
А маленькому ангелу Бог подарил новые крылья, ещё больше и пушистей первых. И теперь малыш летал над землёй, ловя ладошками снежинки и смеясь, запрокидывая голову к свинцовому небу.