Страница 2 - Мир Dragonlance

ЛУЧШАЯ ИЗ ПЕСЕН
(Хроники Второго Катаклизма)
страница 2

Камера была довольно просторна и явно рассчитана больше, чем на двух узников. Факел, оставленный одним из охранников, горел хоть неярко, но ровно. Было прохладно. Откровенно говоря, было холодно, но после удушающей жары, царившей наверху, это даже доставляло удовольствие. Так что, облегчившись наконец на стоящее в углу ведро и вытянувшись во весь рост на охапке подгнившей соломы, я почувствовала себя почти хорошо. Странно, но мысли о смерти не тревожили меня - может быть, потому что я слишком устала, чтобы думать хоть о чем-нибудь, а может быть, потому что, будучи живыми, мы не можем или не хотим вообразить себе смерть, гоним ее от себя. Смерть лежит за порогом разумения живых. Пока мы живы, мы бессмертны.

Морин сидела на соседней куче соломы, обхватив руками лодыжки и положив подбородок на колени, и молчала, словно бродя мыслями где-то далеко. Тишина действовала мне на нервы. Я откашлялась.

-Морин, - вопрос прозвучал неуверенно, - Ты можешь что-нибудь сделать?

Жрица повернула голову и посмотрела на меня, словно удивляясь, кто я такая.

-Например?

-Ну не знаю, - я чувствовала себя глупо, - Ты жрица, в конце концов. Помолиться Числев, вдруг что-нибудь получится?

-Ничего не выйдет, Лисса. Ты думаешь, я не пыталась? Этот... - ее голос странно дрогнул, - Этот темный жрец, он силен, как я не знаю кто. Предпочитаю не думать о том, чем он заслужил такую милость Повелителя Мертвых, но блокировал он меня железно. Стоит мне хотя бы помыслить о молитве, и у меня в голове начинается такая каша, что мне кажется, я схожу с ума. Нет, - добавила она с горечью, - от меня теперь никакого толку.

-А снять это заклятие никак нельзя? - спросила я, хотя знала, какой получу ответ.

-В данной ситуации - никак.

-Она исчезнет сама собой, - задумчиво сказала Морин, когда молчание стало почти осязаемым, - если умрет тот... - снова непонятная заминка, - ... ублюдок, который ее наложил.

Вопрос был исчерпан. Темный эльф, это было очевидно, пребывал в добром здравии и умирать в ближайшую сотню лет не собирался.

Снова тишина. Я машинально накручивала на палец соломинку. Подбежавшая крыса пощекотала мне руку длинными усами; я с наслаждением щелкнула ее по носу. Мысли были вялыми и медлительными, как осенние мухи. Молитва. Заклятие. Что-то надо сделать. Что-то. Нельзя умирать, как овцам на бойне. Это непристойно. Если есть хоть крошечная, хоть иллюзорная возможность...

-Хорошо, Морин, - сказала я, - Ты не можешь молиться. Но давай я попробую, а?

-Ты?! - Морин так на меня посмотрела, словно я предложила ей прогуляться до Бездны и нащелкать Пятиглавой Драконице по пяти носам.

Я прекрасно ее понимала. Боги всегда были для меня скорее какими-то отвлеченными понятиями, чем реальной силой. Они существовали в одном мире, я - в другом. Иногда, когда в кармане заводилась лишняя монета, я приносила жертву Бранкале, Небесному Барду, которого эльфы еще называют Астарином, но делала это от случая к случаю и как бы авансом. Как-то мне до сих пор не подворачивалась возможность убедиться в его

милости, но я подозревала, что даже у него не было больших оснований числить меня в любимицах.

-А что? - сказала я как можно увереннее, - Во всяком случае, это не повредит. Ты только скажи, что надо делать.

-Ну, я не знаю... - жрица явно колебалась.

-Да ладно тебе, Морин, - поднажала я, - Хуже-то не станет. Ну не откликнется бог, но он ведь и так не откликается. Или ты боишься выдать свою тайну? Так я никому не скажу, обещаю.

-Нет никакой тайны. Сосредоточься и говори. Даже не обязательно вслух. Важна не форма, а вера. Ты просто говоришь с богом о том, что тебя тревожит, а он отвечает. Или не отвечает.

-А как узнать, ответил он или нет?

Морин усмехнулась.

-Ты не ошибешься, Лисса, поверь мне.

И всего-то? Я закрыла глаза. Сосредоточься и говори. Это то, что я умею делать - сосредоточиться и говорить. Единственное, что я умею. Если все так просто, любой дурак может стать жрецом.

Все оказалось совсем не просто.

Мысли скакали, как коровы, которым под хвост попала колючка, и не желали останавливаться на разговоре с богом. Я думала о том, каково это - когда тебе отрубают голову. Больно? Я думала о том, на что это похоже - летать на драконе. Я думала о рыцаре в соседней камере и как неплохо было бы повстречаться с ним при других обстоятельствах. Я думала о чем угодно, кроме того, о чем было надо.

Нет, так не пойдет.

Форма не важна, сказала Морин. Важна вера. С верой у меня было туговато, но когда тебя загоняют в угол, вера, как сборщик податей, появляется, откуда не ждешь. А форму я знала только одну. Песню.

Я покрепче зажмурила глаза и запела.

Сначала было трудно. Слова не шли. Я разозлилась, как злилась всегда, когда стихи не желали ложиться на мотив. Я стала подыскивать рифму, ритм, образы и паузы, модулировать голос, чтобы он соответствовал тому, что я хочу выразить. Я сосредоточилась. Сосредоточилась и заговорила.

Я обращалась ко всем богам, какие приходили на ум. Я просила Крылатую Кошку не бросать свою жрицу в час отчаяния. Я просила Небесного Барда дать его непутевой дочери еще послужить ему словом и музыкой. Я умоляла Платинового Дракона Паладайна пролить на нас свой свет, а Кири-Джолита - обрушить стены Оплота на головы нашим палачам или послать их всех куда-нибудь, куда ворон костей не заносил. Я уверяла Такхизис, Королеву Тьмы, что мы никогда не делали ничего плохого ни ей самой, ни ее слугам, а та песня о мельниковом сыне была всего лишь пьяной шуткой - истинная правда, кстати говоря. Я говорила со всеми вместе и с каждым в отдельности, и мне казалось, что они мне отвечают, но слов их я не могла разобрать. Коротко говоря, это была лучшая из моих песен. Если бы Квилон Не Гуляй был тогда рядом, думаю, он бы мною гордился.

Я не знаю, долго ли я пела - время потеряло значение. Наверное, долго, потому что под конец голос у меня заметно сел. Но закончила я не раньше, чем песня, словно живое существо, сама потребовала этого.

Выведя, наконец, последнюю ноту, я осторожно открыла глаза.

Ничего не изменилось.

Не спрашивайте, на что я рассчитывала - что в камере вдруг появится какой-нибудь бог во плоти, что откуда ни возьмись прилетят Соламнийские рыцари на серебряных драконах и возьмут Оплот штурмом, что хромой командующий передумает и прикажет нас отпустить, что в стене внезапно откроется выход. Вы будете смеяться, но я действительно рассчитывала на что-нибудь подобное.

Выхода не было, не хлопали крыльями серебряные драконы, никто не собирался нас отпускать. И конечно, не было и следа богов. Были только я и Морин, и в оранжевом свете факела я увидела, что жрица плачет.

-Лисса, - прошептала она, - Лисса... Какая красота... Я обо всем забыла. Это было так прекрасно, ты не представляешь...

Я только рукой махнула и легла ничком на солому. Меня охватило черное, тупое отчаяние. Все впустую. Жить нам осталось пару часов, и помощи ждать неоткуда. Да и кто мы такие, чтобы рассчитывать на помощь? Какое дело до нас богам? Сколько людей уже погибло, которые были ничем не хуже, а часто лучше нас, людей, эльфов, карликов, кендеров... детей... Ну и что с того, что нам хочется жить? Они тоже хотели жить, а попали в жернова, - Наглая крыса вернулась - а может, это была ее сестренка? Я не стала ее отгонять, - И жернова их перемололи, и даже не заметили. Боги не стали их спасать, не станут и нас. Жернова нависли над нами, и ничего тут не попишешь.

Я настолько погрузилась в свои мысли, что чуть не заорала от неожиданности, когда Морин впилась пальцами мне в плечо.

-Лисса, - выдохнула жрица, - Ты слышала?

-Что? - я вскочила, как ужаленная, - Где?

-Там, наверху. Как будто что-то грохнуло.

Я прислушалась. Тишина.

-Морин, над нами полсотни футов земли. Что там может грохотать?

-Не знаю. Но что-то грохнуло, я уверена.

-Может, рыцарь во сне с кровати упал, - ляпнула я.

Морин нервно захихикала.

-Они, наверно, и спят в доспехах, - выдавила она.

Я тоже прыснула.

-И моются.

-И...

Я посмотрела на Морин. За этот день она, казалось, постарела лет на десять. Или на пятьдесят, если считать по-эльфьему. Но в глазах у нее прыгало лихорадочное, отчаянное веселье. Я и сама чувствовала подступающий смех, как щекотку, но только не снаружи, а внутри. Это страх смерти бродил во мне, ища выхода, и я ничего не могла с ним поделать.

Несколько мгновений я еще сдерживалась, а потом захохотала в полный голос. Морин присоединилась ко мне. Вцепившись друг в друга, с текущими по щекам слезами, мы смеялись, как безумные, тряслись, раскачивались, замолкали на миг, а потом смотрели друг на друга, добавляли какую-нибудь новую смачную подробность частной жизни рыцарей Такхизис, и заливались пуще прежнего. Наш дикий хохот отражался от стен камеры причудливыми эхо. Это истерика, подумала я. Ну и пусть. Что бы это ни было, оно уносило с собой боль, унижение и страх, и я не хотела, чтобы это кончалось.

Мы все еще смеялись, когда холодный земляной пол нашей темницы встал дыбом у нас под ногами.

Веселье словно ножом обрезало. Стены камеры заходили ходуном, пол вспучился, взбрыкнул, как норовистый конь, и неровно затрясся. Сверху раздался оглушительный гул, грохот, треск. Невозможно, но мне казалось, я различаю крики. Молитва, подумала я. Моя молитва.

Но как следует это осознать времени не было. Одна из стен дико накренилась и факел, оставленный рыцарем Трезубца, выскочил из держателя на кучу соломы. Задымилось. Я вскочила и метнулась туда. Пол, раскачивающийся, словно палуба корабля в шторм, швырял меня из стороны в сторону. Морин, оказавшаяся умнее, поползла к факелу на четвереньках. Она добралась до цели первой и принялась раскидывать тлеющую солому голыми руками. Упав по дороге несколько раз, я бросилась ей на помощь, затаптывая то, что она успела выбросить. Пожара я не боялась - в камере, кроме соломы, гореть было нечему, но вонючего дыма было столько, что глаза уже начинали слезиться.

Справившись наконец с последним пучком соломы, я села на пол и перевела дух. Факел погас. Где-то справа в кромешной тьме кашляла Морин. Наученная горьким опытом, я на карачках поползла на звук, нашла жрицу и мы, прижавшись друг к дружке, уселись на середине камеры. Или по крайней мере, на том, что мы сочли серединой.

-Что это, Морин? - шепотом спросила я, - Землетрясение?

-Не знаю. Никогда не слышала, чтобы в этих местах случались землетрясения. Но это горы, в конце концов. Может быть.

А может быть, и нет, подумала я. Может быть, моя молитва все же достигла чьих-то ушей. Но вслух я этого говорить не стала.

Не знаю, сколько времени это продолжалось. Судороги земли то затихали, почти сходя на нет, то возобновлялись сильнее, чем прежде, и тогда нам приходилось изо всех сил вцепляться друг в дружку, чтобы нас не расшвыряло по разным углам. Словно сами основания мира, столбы, поддерживающие кузницу Реоркса, дрожали и гнулись под нами. Грохот некоторое время еще доносился сверху, потом затих. Я боялась, что стены камеры обрушатся на нас, но они выдержали. Наконец пол, дрогнув в последний раз, успокоился; некоторое время мы еще сидели, не решаясь шевельнуться, потом разжали объятия.

-Морин, - еле слышно выдохнула я, - Если замок рухнул, то нас могло завалить здесь наглухо.

-И что ты предлагаешь?

Предложить мне было нечего. Тем не менее я прикинула, где должна находиться дверь и, не осмеливаясь встать, на коленях поползла в том направлении. Дверь отыскалась, хотя и совсем не там, где я рассчитывала; я для порядка постучала в нее кулаками и пятками и несколько раз крикнула. Конечно, никто не отозвался. Я ощупью вернулась к Морин и уселась на прежнем месте, не говоря ни слова.

Мне казалось, что прошло недели две, прежде чем до нас донеслось громыхание замка.

Мы снова прижались друг к другу; я чувствовала, как Морин трясется всем телом. Ну, вот оно, подумала я, перестав дышать. Ключ ворочался в замке бесконечно долго. Наконец дверь распахнулась, и я, не сдержавшись, громко застонала от облегчения.

Фигура в дверях была одна, была без шлема и не делала попыток войти в камеру. Она просто стояла и смотрела на нас. В руке у фигуры был факел, свет которого заставил меня зажмуриться.

-Вы свободны, - сказал Гиннель, темный эльф, жрец Чемоша.

Несколько раз глубоко вдохнув и разжмурившись, я вгляделась в вошедшего. Он был с непокрытой головой, как я уже успела заметить, и вместо давешних лохмотьев одет в доспехи, такие же, как у всех темных рыцарей, но без знаков различия. Медальон с мертвой головой тоже отсутствовал. На бедре висела тяжелая шипастая палица.

Я обернулась на Морин. Подавшись вперед, с подавленным ликованием на лице, она во все глаза смотрела на Гиннеля, словно хотела броситься ему на шею и не могла решиться. Я ее, в общем, понимала, хотя и не была уверена насчет бросания на шею. Что-то мне говорило, что он может и не обрадоваться.

-Что... - голос у меня сорвался. Я прочистила горло и попробовала снова, - Что случилось?

-Оплот рухнул, - спокойно сказал эльф, - Вы можете идти, куда захотите.

-Землетрясение? - осторожно спросила я.

-Катаклизм.

Стены камеры вокруг меня закружились во все убыстряющемся темпе. Катаклизм. Такое уже было однажды - триста лет назад, когда огнедышащая гора рухнула на гордый Истар и увлекла его за собой на морское дно. Тогда весь мир изменился до неузнаваемости - моря стали сушей, горы поднялись там, где раньше были пустыни. Разруха, голод, хаос... Неужели снова?

Гиннель отвернулся и шагнул в коридор. Сквозь дурнотную муть до меня, как из-под воды, донесся охрипший голос Морин:

-Отец... - и громче, - Отец!

Мир разом пришел в фокус. Она что, рехнулась на радостях? Но Гиннель замер на месте и медленно обернулся. Ну и ну, только и подумала я. Если бы я написала такое в балладе, Квилон меня бы высмеял.

Эльф сделал четыре стремительных шага и остановился прямо над нами, глядя на Морин сверху вниз. При виде его лица мне моментально захотелось заползти куда-нибудь в темный угол и долго-долго лежать там, не шевелясь.

-Ты, - оскалившись, процедил он сквозь зубы, - Не смей меня так называть, ты... человечье отродье. Вытряхивайся отсюда и катись на все четыре стороны. Кстати, я собираюсь в Лэмиш, и от души тебе советую выбрать какое-нибудь другое направление. Мир велик.

Морин, сощурившись, медленно встала на ноги; она была одного с ним роста. У меня пропали последние сомнения. В этот момент, глядя друг на друга, словно сквозь прорези забрала, они были невероятно, безошибочно похожи, если не считать того, что отец выглядел порядочно моложе дочери. Да, не такой я воображала себе встречу разлученных родственников.

-Не бойся, - усмехнулась Морин, - Я не стану тебе надоедать. Мне просто всегда хотелось на тебя посмотреть. Только посмотреть, больше ничего. Ну вот, я и посмотрела. Не могу сказать, что увиденное меня порадовало. Ты струсил тогда, и струсил теперь. Отправляйся в Лэмиш. Твоя трусость будет с тобой и там, - Я переводила взгляд с одного на другую. Лицо Морин пошло красными пятнами; лицо ее отца снова потеряло всякое выражение. Мне казалось, что он должен сейчас развернуться и уйти. Но он не уходил.

-Скажи мне только вот что, - продолжала жрица, тоже, хотя и с очевидным усилием, овладев собой, - Зачем ты сюда пришел? Почему ты нас выпускаешь?

-Я потратил на тебя, - бесстрастно сказал Гиннель, - свою последнюю просьбу к Повелителю Мертвых. Думаю, ей можно было бы найти лучшее применение и наверно, мне еще придется за это заплатить. Но тебе этого не понять - тебе и всему твоему безмозглому племени, так что хватит об этом. Главный вход в подземелье завалило, но на середине винтовой лестницы есть боковая дверь, ведущая в ров. Я оставлю ее открытой, - он нахмурился, словно вспоминая о чем-то, - Да, и не бойтесь наткнуться на рыцарей. Живых здесь не осталось. Мое почтение.

Он повернулся и сделал шаг к выходу.

-Да нечего тут понимать, - тихо сказала Морин ему в спину, - Ты не только трус, ты еще и предатель.

Гиннель, не замедляя шага, воткнул свой факел в скобу на стене туда, где раньше был тот, первый, и шагнул на порог. Мне нестерпимо хотелось как следует себя ущипнуть, чтобы убедиться, что все это не сон. Но это, конечно, был не сон.

-Эй! - крикнула я вслед закованной в черную сталь спине, - Гиннель! Заклятие-то сними!

Эльф обернулся на пороге и посмотрел на меня в первый раз с тех пор, как вошел в камеру.

-Это не нужно, - сказал он, и теперь у него в голосе была боль, - Богов больше нет, а значит, и молитвы потеряли силу, - он снова перевел взгляд на Морин и криво, неприятно ухмыльнулся, - Привыкай... дочка.

Он вышел в коридор. Я чувствовала, как откуда-то из живота волной поднимается, угрожая захлестнуть, бешеная, пьяная радость. Живы! Живы, холера нас забери! Рыцарей Такхизис больше нет, мы свободны!

Стоп.

Как это нет? А этот, в соседней камере? Может быть, он жив. Наверняка жив. Чувствуя себя полной дурой, я вскочила и бросилась за жрецом.

-Постой! - выдохнула я, догнав его уже у входной двери, - Подожди. Там, в другой камере, тот рыцарь Лилии, - я, хоть тресни, не могла вспомнить его имени, - Ты можешь его выпустить?

Эльф рассматривал меня, удивленно подняв брови, словно какого-то невиданного зверя.

-Какое тебе до него дело? После того, как он с тобой обошелся?

Действительно, какое?

-Он человек, - тихо сказала я, - И я тоже человек.

Что-то дрогнуло в узком, бледном, молодом лице с такими старыми, старыми, всезнающими глазами. Сколько же ему лет? - мимолетно подумала я. Двести, никак не меньше. А то и больше. Гиннель пожал плечами и, ни слова не говоря, протянул мне тяжелую связку ключей; к каждому была пунктуально приколота кожаная бирка с номером.

-Еще что-нибудь? - он смотрел на меня, по-прежнему подняв брови, - Ты сильно меня обяжешь, если вспомнишь это прямо сейчас, а не побежишь за мной до самого Лэмиша.

Прижав связку к груди, я помотала головой.

-Ничего.

-Рад слышать.

Гиннель резко повернулся и вышел; шаги его подбитых железом ботинок прогрохотали вверх по лестнице, становясь все тише и тише.

Дальше >>>